Ночь Белой Луны

             Весенний лес полон таинственных звуков и манящих запахов. Влажный песок едва приметной тропинки чуть слышно чавкает под ногами и оставляет четкие следы. Снег уже давно сошел, но остатки его разлившейся по лесу влаги до сих пор не высушены теплым, пахнущим солнцем и сосновой смолой ветром. Поправив на плече лямку пустого мешка и сшитый из плотной кожи колчан со стрелами, Чимин бодро шагает вперёд, широко размахивая зажатым в ладони изогнутым древком лука. Далеко за спиной остается шумная община, распаханные для посева поля и цветущие яблоневые сады, и омега щурится от удовольствия, упиваясь пьянящим воздухом и вслушиваясь в ставшее родным многоголосье леса.       Вот в ещё низкорослой траве шуршит какой-то мелкий, проснувшийся от долгой зимней спячки зверёк. На серый, нагретый лучами солнца валун, помахивая длинным хвостом, ловко вскарабкивается крохотная ящерица и замирает, согреваясь исходящим от камня теплом. Из кустов раздаётся пыхтение ежа, а над головой ветер разносит весёлое пение птах, частую дробь дятлов и глухое уханье потревоженного филина. За прошедшие почти три года жизни с оборотнями омега узнал очень многое, и пусть его обоняние и зоркость уступает волчьим, зато ловкости и изобретательности ему не занимать.       Услышав голос кукушки, Чимин останавливается и задаёт птице привычный всем вопрос, внимательно считает прозвучавшие в ответ «ку-ку», а когда счет переваливает за семьдесят — звонко хохочет и вприпрыжку мчится дальше. Омега ничуть не сомневается, что его ждёт долгая и удивительно счастливая жизнь.       Беззаботная улыбка исчезает с лица, едва Чимин подходит к круглому озерцу, чьи топкие берега густо заросли камышом и осокой, и прислушивается. В стрекоте насекомых, унылом звоне кружащихся над головой комаров и сытом кваканье лягушек отчетливо различает негромкое, деловитое покрякивание. Сурово сдвинув брови, омега подкрадывается ближе и осторожно, не издавая лишнего шума, ступает в воду. Обувь и штаны мгновенно напитываются ледяной водой, но Чимина это ничуть не беспокоит. Разгоняя скользящими шагами блюдечки листьев кувшинок и чуть утопая в мягком иле, омега бесшумно пробирается всё дальше от берега и легонько отодвигает рукой сочные стебли рогоза, украшенные бархатистыми темными початками.       На зеркальной глади озера неспешно кружит стайка диких уток. Лениво загребая лапками, плавающие птицы время от времени вытягивают шеи и наполовину погружаются в воду, оставляя на поверхности озера поплавком задранный хвост, чтобы раздобыть новую порцию корма, о чём-то переговариваются между собой и забавно машут крыльями, стряхивая с оперения крупные капли.       Не отводя от стаи сосредоточенного взгляда, Чимин поднимает свой лук и вскидывает вверх свободную руку, вытягивая из колчана легкую стрелу. Прицеливаясь, прищуривает левый глаз и слышит, как тонко звенит до предела натянутая тетива. Негромкий щелчок — и стая уток с шумным плеском и криками взмывает в высокое ясное небо, но одна из птиц остаётся на месте и беспомощно бьёт по воде единственным здоровым крылом.       Чимин срывается с места и в считанные секунды добирается до жалобно кричащей добычи. Без тени жалости и сожаления ловко сворачивает утке шею и выбрасывает обмякшую тушку на берег, а после и сам выбирается из воды. Омега чуть отжимает на себе мокрые штаны и довольно хмыкает, глядя на подстреленную птицу. Удобно усаживается на траве, откладывает на время в сторону лук с колчаном и несколько раз подбрасывает на руках жирную, увесистую утку.       — И почему все считают, что охотниками могут быть только альфы, — самодовольно бубнит себе под нос омега, вырывая из тушки стрелу и пряча добычу в мешок.       Он пальцами оттягивает подол рубахи, чтобы обтереть испачканный наконечник, но вместо этого почему-то ближе подносит стрелу к своему лицу. Словно завороженный смотрит на расплывшиеся по железу и тонкому древку алые липкие подтеки. Тянет стрелу ко рту и, поддаваясь непонятно откуда взявшемуся искушению, слизывает кончиком языка каплю свежей крови. Несколько раз причмокивает губами, чтобы распробовать на вкус, и в итоге мычит от удовольствия. Вкусно.       Вдоволь набродившись по берегу лесного озера и пристрелив ещё трех уток, Чимин возвращается в общину и, воровато озираясь по сторонам, пробирается к дому Юнги. Он тенью проскальзывает в распахнутую дверь, с интересом рассматривает и перешагивает сложенные у порога несколько ярких свежевыдранных петушиных перьев, задушенную толстую жабу и найденное в кустах куриное яйцо. Весело подмигивает оборотню, скучающему в кресле с кружкой остывшего чая, и с торжественным видом вываливает на кухонный стол подстреленную дичь.       — Утиные потрошка! — радостно восклицает Юнги и медленно поднимается с кресла. Он, одной рукой растирая ноющую поясницу, а другой придерживая свой тяжёлый живот, неуклюже подходит ближе к столу.       — Ох и влетит тебе от Намджуна, если он узнает, что ты опять весной на птиц охотишься, — насмешливо тянет оборотень.       — Не узнает, если ты мне дашь сухие штаны с обувью и лук со стрелами на время в чулане спрячешь, — отмахивается Чимин и строит несчастную мордашку, принимая из рук оборотня чистую одежду. — Надоел он мне со своими запретами: в лес один не ходи — опасно; воду не таскай — тяжело; охотиться весной нельзя, потому что птицы гнездятся и яйца откладывают, а ещё мне в холодное озеро залезать тоже не стоит. Он с моей последней течки как будто с ума сошел! Ничего мне не разрешает!       Юнги вроде как сочувствующе кивает головой и похлопывает по плечу жалующегося друга, а сам не отводит жадного взгляда от дичи, и Чимин, закончив переодеваться, начинает ощипывать первую тушку, чтобы поскорее приготовить оборотню обожаемые им утиные потрошка.       — Мне Хосок тоже всё запрещает, но если ты ещё можешь незаметно ослушаться мужа, то нам с мелким это сделать точно не получится, — Мин присаживается рядом за стол, любовно оглаживает ладонями свой живот и грустно вздыхает, глядя в проём распахнутой двери. — Надоело мне дома сидеть. Вот как появится малыш на свет — сразу суну волчонка Хосоку в руки, а сам перевоплощусь и в лес убегу. Я уже почти забыл, как же это здорово быть волком. Наверное, первые три дня вообще дома не появлюсь, буду по лесу носиться, на траве валяться и мелких зверушек гонять… Юми, — с губ оборотня слетает укоризненный вздох, — ты зачем эту дрянь в дом тащишь?       Услышав своё имя, задом вскарабкивающийся на порог крохотный рыжий щенок выпускает из пасти ссохшееся крыло сороки, которую он волочил за собой следом, и удивленно оглядывается на оборотня. Волчонок несколько раз непонимающе моргает и тщательно обнюхивает всю свою сложенную в доме добычу, пытаясь осознать, чем не доволен дядя Юнги.       — Вот смотри, — оборотень подходит к малышу, тяжело опускается рядом с ним на пол и начинает терпеливо объяснять, приподнимая за заднюю лапу задушенную жабу, — вот это хорошая добыча, потому что ты сам её убил. А вот это, — оборотень, скривившись от омерзения, указывает пальцем на ссохшийся трупик сороки, — очень плохая. Нельзя подбирать то, что само сдохло. Ты храбрый волк, охотник, а не никчемный падальщик.       Юми воет в голос, когда Юнги выбрасывает из дома прочь дохлую птицу, но мгновенно успокаивается, получив от Чимина в качестве утешения перепончатую утиную лапку. Волчонок потешно рычит, словно кто-то хочет отнять у него угощение, и рыжим клубком укатывается под стоящую у стены лавку.       — Наш Юми такой славный, — не скрывая восхищения, умиляется оборотень и хватается за протянутую руку Чимина, который помогает ему встать с пола. — И так похож на своего дядю Ёнгука. Он обязательно вырастет отличным охотником.       — Юнги, наш Юми — омега, — тихим голосом напоминает Чимин.       — Ну и что? А кто сказал, что охотниками могут быть только альфы? — возмущенно отзывается оборотень, и Пак полностью согласен с мнением своего брата, ведь лежащие на столе ощипанные тушки — самое явное тому подтверждение.       Юнги задумчиво смотрит на друга, который, вооружившись огромным ножом, потрошит уток, время от времени облизывая свои испачканные кровью пальцы, и продолжает разговор.       — Тэхён и Чонгук назвали сына в нашу честь, ловко соединив вместе два имени. Знаешь, мне бы тоже хотелось придумать для своего малыша имя, сложив «Тэхён» и «Чимин», но пока что на ум ничего толкового не приходит, — оборотень удрученно поджимает губы и вкрадчиво спрашивает: — А вы? Чимин, когда вы с Намджуном планируете завести своего малыша?       — Очень не скоро, — смеётся в ответ Пак, нервно разрубая на части птичьи тушки. — Я достаточно наблюдал за вашими беременностями, чтобы прийти к выводу, что совсем не готов в ближайшее время становиться папой. Ну, знаешь, мне не хочется прекращать охотиться на уток и быть круглым и неповоротливым.       Чимин продолжает как можно убедительнее рассуждать, что ему нравится его беззаботная и свободная от детей жизнь, а сам внутренне сжимается от мысли, которую никогда и никому не осмелится озвучить вслух. На самом деле омеге страшно. Он ужасно боится, что у него никогда не получится забеременеть, и поэтому когда с отравления прошел год, категорично заявил Намджуну о своём временном нежелании заводить малыша. Альфа с ним не спорил, и иногда омеге кажется, что его мужа терзают подобные страхи.       — В общем, я пока что лучше вам с Тэхёном буду помогать за малышней присматривать, — заканчивает перечислять причины Чимин, на что Юнги важно кивает головой.       — Очень правильное решение, учитывая, что у меня скоро родится волчонок, и я не смогу уделять воспитанию Юми так много времени… Чего ты смеёшься? — оборотень обиженно прищуривается, услышав насмешливое хмыканье друга. — Думаешь, что знаешь о воспитании волчат больше меня?       В ответ Чимин отрицательно машет руками и быстренько засовывает себе в рот кусочек утятины, чтобы не расхохотаться в голос. Отпускать Юми носиться по улицам без присмотра, действительно, просто идеальное воспитание! Но Юнги принимает ложное согласие друга с полным благодушием.       — Сейчас мне только в радость помогать Тэхёну, — продолжает объяснять оборотень, — ведь ему очень непросто справиться сразу с пятью детьми.       — А пятый кто? — прожевав жесткое мясо, интересуется Чимин.       — Юми, трое братьев мужа, — загибая пальцы, перечисляет Юнги. — Ну, и самый старшенький. Чонгук.       — Почему ты до сих пор продолжаешь считать Чонгука глупым и незрелым альфой? Он много раз доказывал всей общине, что успешно заботится о своей семье.       — Ой, не защищай его, Чимин, — протестующе восклицает оборотень. — Ты многого про него не знаешь. Например, вчера, когда я был у них в гостях, так называемый глава семейства во дворе дома соревновался с братьями, кто сможет дальше плюнуть. А потом ещё весь вечер гордился, что стал победителем.       Чимин на мгновение задумывается над услышанным, а после равнодушно пожимает плечами и подхватывает пальцами ещё один одуряюще вкусно пахнущий кусочек утятины. Убедительные речи оборотня не возымели должного эффекта. Пак по-прежнему продолжает думать, что у Тэхёна замечательный муж.       — Как твоя последняя течка прошла? — вроде как невзначай вдруг интересуется Юнги.       — Хорошо, — довольным голосом тянет Чимин. От приятных, хоть и довольно смутных воспоминаний он блаженно прикрывает глаза и растягивает губы в улыбке, за что получает лёгкий подзатыльник.       — Меня не интересует, как здорово вы потрахались с Намджуном, — строго выговаривает Юнги. — Я тебя спрашиваю была ли у вас сцепка.       — Не-а, не было, — не задумываясь, отвечает Пак. — У нас с мужем железная договоренность, что в ближайшее время никаких детей мы заводить не будем.       — Если сцепки действительно не было, то почему ты ешь… это?       Оборотень кивает головой на порубленные утиные тушки, и у Чимина перехватывает дыхание. Он задумчиво покручивает в пальцах очередной кусочек сырого мяса, которые неосознанно отправлял в рот на протяжении всего разговора. Вспоминает, как два с половиной года назад смог понять, что Тэхён ждёт малыша. Смотрит на брошенный в углу колчан со стрелами, с которых этим утром жадно слизывал тёплую кровь.       Этого не может быть!       — Я… я спрошу у Намджуна, — запинаясь, говорит Чимин.       — Лучше сходи к Сокджину, — наклоняясь ближе к другу, даёт совет Юнги, на что омега отрицательно качает головой. Если это действительно случилось, то первые минуты счастья он хочет разделить с Намджуном. И только с ним.       Оставшийся день проходит привычно и буднично. Чимин с Юнги готовят из добытых уток жаркое и делят на три части — теперь Пак почти уверен, что Намджун не будет на него сердиться, и поэтому свою долю добычи можно смело забирать с собой. Долго играют с Юми, подбрасывая в воздух серые перья, которые ловит и гоняет по полу задорно тявкающий волчонок, а после Пак прибирается на кухне, выметая разлетевшийся повсюду легкий утиный пух. В сотый раз пересматривают достанные из комода украшенные вышивкой крохотные распашонки: Юнги это делает с нескрываемым умилением и восхищением, Чимин — едва не засыпая от скуки, но с твёрдым намерением поддержать друга.       Когда комнату озаряет оранжевый свет уходящего к закату солнца, Чимин начинает собираться домой. Он ставит в корзину два тяжелых горшка с ещё теплым мясом, а в другую корзинку, застеленную мягким одеяльцем, осторожно укладывает вымотанного «охотой» и поэтому крепко спящего Юми. Обняв на прощание Юнги и пообещав завтра прийти снова, Чимин выходит за дверь и спускается по ступеням крыльца.       Он бодро шагает по дороге, приветливо кивая головой всем встречным оборотням. С интересом наблюдает за резвящимися на улице детьми и волчатами. Останавливается на пару минут, чтобы немного поболтать со спешащим домой Хосоком и, понимая, что Намджун уже наверняка дома, торопится к Тэхёну.       — Мой маленький солнечный лучик, — нежно шепчет Тэхён спящему сынишке, забирая корзинку из рук Пака, а тот с удивлением смотрит на стоящего посреди кухни Чонгука.       Строго сдвинув брови и сложив на груди руки, альфа неотрывно следит за тремя раскрасневшимися братишками, тщательно отмывающими грязные отпечатки волчьих лап, которыми густо обляпаны пол, стулья и кухонный стол. Несколько следов есть даже на стенах и, кажется, чистым в этой комнате остался только потолок. Пак удивленно смотрит на друга, дожидаясь объяснений всему происходящему.       — Дети сначала резвились в канаве, а потом, когда я ненадолго отлучился из дома, решили поиграть на кухне в догонялки, — пожимает плечами Тэхён, явно привыкший к подобному веселью малышни. — Я бы убрал, мне не сложно, но Чонгук считает, что они уже достаточно взрослые, чтобы отвечать за свои поступки и самостоятельно исправлять ошибки.       Судя по жалобному пыхтению, дети с этим мнением явно не согласны, и Пак широко улыбается, замечая три украдкой обращенных на Тэхёна желтоглазых взгляда, умоляющих защитить от братского произвола. Чтобы немного приободрить ребятню, Чимин достает из корзины и ставит на стол горшок с ароматной утятиной, а рядом кладет шесть перепончатых лапок, сообщив, что дети смогут взять лакомство, как только закончат уборку. Тепло попрощавшись со всеми и получив от Тэхёна разрешение забрать Юми завтра после обеда, Чимин спешит поскорее оказаться дома.       Как бы ни торопился омега, Намджун действительно возвращается домой первым. Альфа, громко хрустя чёрствой корочкой хлеба, копошится у очага, заглядывая во все котелки, а когда не находит ничего съестного — обиженно смотрит на прибежавшего мужа.       — Ужин здесь, — улыбается Чимин, похлопывая по круглому бочку горшка.       Омега быстро ставит на стол две миски и с гордостью откидывает с принесенной посудины крышку, но растекшийся по воздуху аппетитный запах не радует мужа.       — Чимин, — укоряюще говорит Намджун, — мы же договаривались, что ты не будешь ходить на охоту весной.       — Мы много о чём договаривались, и, кажется, не один я нарушаю обещания.       Мгновенно понимая суть упрёка, альфа немного тушуется и отводит взгляд. Чимин наигранно хмурится и не спеша подходит ближе к виновато опустившему голову мужу, а сам с трудом сдерживается, чтобы не завизжать от восторга и не повиснуть у него на шее.       — Плохой Джуни, — омега говорит, в точности повторяя тон, которым он раньше разговаривал с волком, считая, что тот не понимает человеческой речи. — Очень плохой Джуни.       — Совсем-совсем плохой? — хитро прищуривается Намджун, улавливая в голосе озорные нотки, и подхватывает на руки бросившегося в его объятия мужа.       — Нет. Ты самый лучший.       Такой же, каким будет их сын. Чимин много возился с любимыми племянниками и с радостью заботится о детишках общины. Он обожает братьев Чонгука, души не чает в сынишке Тэхёна и с трепетом ждёт рождения первенца Юнги. Но тот, кто сейчас живет у него под сердцем — ещё совсем крохотный и практически неощутимый — мгновенно становится самым дорогим на свете. Чимин не знает, родится у него альфа или омега. Он представить не может, как он будет выглядеть. Даже не хочет загадывать, какое дело подросшему малышу придется по душе. Омеге не важно, последует его сын примеру отца и станет храбрым охотником; будет ли крутиться на вырубке рядом с Чонгуком, осваивая ремесло дровотёса и строителя; или приучится ухаживать за животными и выращивать на полях и в садах урожай. Всё это не имеет никакого значения. Чимин твердо уверен лишь в одном — их с Намджуном ребёнок будет самым любимым. Он будет лучше племянников, лучше волчат общины и подросших малюток-омежек, и даже — самую малость — лучше Юми.       — Прости, что я так поступил, — говорит Намджун, решая извиниться, хоть Чимин не считает его в чём-либо виноватым. — Я просто устал слушать, как ты восторгаешься Юми. Я хочу, чтобы ты восхищался нашим ребёнком.       — Юхёном, — перебивает Чимин.       — Кем? — не сразу понимает Намджун, и омега, счастливо улыбаясь, прикладывает его ладонь к своему животу.       — Нашим малышом. Его зовут Юхён.