***
— Сара. Как прошёл день в школе? — Отец сегодня был дома. С чего вдруг? — девочка скинула с себя обувь и только тогда, когда уже было взялась за ручку двери, ответила: — Как обычно. Ничего нового. Тройка только одна, да и то — учитель перепутал меня с кем-то. Стивен, вытирая руки об полотенце, вышел из кухни, радостный сообщить, что купил им билеты в музей, где будут выставлены фотографии знаменитых мастеров своего дела, совсем недалеко от их городка — как дверь комнаты дочери закрылась, скрывая от него Сару. Мужчина растерянно стоял в коридорчике, сминая полотенце, а затем молча отправился на кухню, где дожидался немного перепеченный, но довольно вкусно пахнущий пирог. Вечером, сняв наушники и решив выйти из комнаты, Сара нашла выглядывавший из-под двери билет в музей и записку: «Пожалуйста, сходи завтра. Пирог на столе. Вызвали на работу» Губы сжались в тонкую полоску. «Прости, пап».***
Он столько раз пытался меня поддержать. Пытался общаться, вести себя, как ни в чём не бывало. Но он не понимает, что я боюсь этого. Боюсь, что прошлое повториться. Но я устала притворяться, будто он мне никто. И решила довериться. Я столько раз видела на экранах счастливые лица, которых окружали родные люди. Я тоже. Так. Хочу. — Итак. Сара, — Лоралейн мягко взглянула на свою подопечную, сложив руки с блокнотом и ручкой на коленях. — Ты хочешь поделиться со мной чем-нибудь? Черноволосая девочка сидела на диване в кабинете психолога, забравшись на него с ногами и обхватив колени руками. Несмотря на то, что это был именно кабинет психолога, Сара всегда считала его очень уютным. Здесь пахло старыми учебниками по каким-то древним наукам, а ещё на подоконнике единственного, но большого окна всегда сидел пушистый рыжий кот. Когда Сара заходила в кабинет, этот лентяй вальяжно поворачивал свою упитанную мохнатую мордочку в её сторону, медленно махал два-три раза хвостом, видимо, в качестве приветствия, и снова устремлял глубокомыслящий дремлющий взгляд на пейзаж за окном. Запах старых книг и кошачьей шерсти — так пахла тишина. Сара очень любит тишину. — Зачем Вы это делаете? Лоралейн едва нахмурилась. — Что ты имеешь в виду? Сара смотрела в сторону психолога, но мимо неё — будто не видела женщины вовсе. Но Лоралейн привыкла к этому взгляду: девочка никогда не смотрела ей в глаза. Она как-то спросила её о причине этого, на что Сара, помолчав немного, ответила: «Глаза — зеркало души, как привыкли говорить. Я не хочу, чтобы смотрели в мою душу». — Зачем Вы пытаетесь стать частью нашей семьи? Брови женщины взметнулись вверх. И на её лице появилась лёгкая улыбка. — Сара, я понимаю, что ты не любишь, когда кто-то врывается в твою жизнь, — сказала Лоралейн. — И я не собираюсь врываться в неё и подстраивать всё под себя. Я просто хочу быть рядом с твоим отцом. Да и, если быть честной, и к тебе я привязалась, — улыбнулась она, по своей привычке прикрыв глаза; Лоралейн хотела продолжить, но девочка перебила её тихим гулким голосом: — Спасибо. И не думайте — я не против. — Сара подняла голову и, убрав прядь волос за ухо, робко подняла взгляд на психолога — женщина беззвучно охнула; уголки губ Сары подёрнулись вверх. — Помните, Вы как-то сказали мне на одном из занятий: «Нужно уметь принимать жизнь такой, какая она есть — уметь видеть то, что тебе нравится, и не запоминать того, что тебя расстраивает». Я запомнила Ваши слова. Я много думала о наших занятия, о том, что Вы мне говорили… Я хочу постараться жить. Жить среди людей. Хочу научиться им доверять. Лоралейн смотрела на подопечную, как завороженная. Наконец-то. — Раньше я боялась. Мне было страшно, — продолжала тем временем Сара, впервые за много лет бесед разговорившись откровенно и честно. Её глаза, не привыкшие к прямому зрительному контакту, смотрели уже в окно. Но для Лоралейн и этого было достаточно. — Я боялась, что если вдруг… полюблю кого-то также сильно, как маму в детстве, и снова потеряю — то не переживу этого. Я не смогу выдержать и просто сломаюсь. Как ветка, хрусть — и всё. Но теперь я почему-то вдруг поменяла своё мнение, — в голосе девочки сквозило неподдельное удивление и даже слёзы, которые Сара невольно пыталась скрыть — старая привычка. Лоралейн мягко улыбнулась, неотрывно наблюдая за подопечной. — И хочу… чтобы Вы помогли мне стать обычной. Помогли подружиться с этим миром. Девочка замолчала, снова уткнувшись носом в колени, прижатые к груди. И в кабинете вновь воцарилась тишина. Немного нервная от сгорбившейся фигурки на диване и пораженная от неестественно выпрямившейся на кресле напротив. Это страшно — доверять людям. Потому что тогда ты не ждёшь от них предательства. А некоторые люди любят предавать, когда ты к ним уже привязался. «— Мамочка… Почему ты молчишь?..»***
Всё бы ничего. Жизнь становилась лучше: девочки общались больше, чем раньше, изредка Эльзе удавалось вытащить Сару на прогулку (хоть это и было какое-нибудь почти безлюдное место), но чаще они сидели, закрывшись в комнате. Это был их отдельный мирок — с рисунками, фотографиями, книгами, музыкой и тишиной, свободной от обязанности подстраиваться под темп внешнего мира. Но постепенно Сара стала привыкать к общению с людьми, чаще выходила вечером из своей комнаты, обычно приводимая Эльзой на чаепитие вчетвером — «семьёй». Сара невольно зажмуривалась, когда эта мысль приходила ей в голову. Ей было страшно и одновременно радостно. Похоже, она смогла вновь стать счастливой. И улыбка отца, теперь почти не сходившая с его лица, заставляла теплеть на сердце. И почему она раньше не поступала так, как сейчас? — он ведь так счастлив видеть ей вечером за одним столом с собой, Лоралейн и Эльзой. Время било кукушкой. Теперь в её комнате появилась фотография с людьми. Всей их новой семьи. Сара невольно улыбалась уголками губ, когда останавливалась возле этой рамки, поглаживая её кончиками пальцев. Всё шло хорошо. Всё шло хорошо. Но всё имеет свойство уставать и — останавливаться. Сара начинала думать, что мир не так плох, как ей казалось, и не всё стремиться причинить ей боль, как только она привяжется к кому-либо и чему-либо. Но она ведь подросток. А всем подросткам свойственно влюбляться. И Сара влюбилась.***
Он тоже ходил в кружок фотографии, куда всё-таки смогла уговорить записаться Сару Эльза. Он всегда был задумчиво-улыбчив, не любил много говорить, а больше слушать и запечатлять всё на камеру. Однажды, когда все любители красивого снимка в очередной раз собрались в кабинете, отведённом для их кружка, и обсуждали, куда пойти в этот раз, Сара, как обычно, тихонько сидела за партой, рассматривая в фотоаппарате то, что успела запечатлеть за последние дни. Когда вдруг послышался щелчок камеры — она удивлённо вскинула голову. Перед ней стоял Эйк с поднятым к лицу фотоаппаратом. Снова щелчок. Сара вздрогнула. — Какой же удачный кадр, — послышался тихий голос Эйка, опустившего камеру и рассматривающего получившийся снимок. Его глаза встретились с глазами Сары. — Ты хорошо получаешься. Когда-нибудь пробовала фотографировать себя? И он отошёл от неё, усевшись на подоконник и погрузившись в свой мир. А Сара сидела, искоса глядя на него и слушая глухие удары сердца. Ту-дум.***
После этого она стала время от времени наблюдать за ним. На его чуть детском лице чёрные глаза почти всегда скрывались за такой же чёрной чёлкой; в школе он носил очки, делавшие его будто младше, а когда приступал к фотографированию, то снимал их и крепил к воротнику толстовки. Эйк всегда пятернёй заглаживал чёлку назад, чтобы не мешала фото-делу, и тогда, без очков, с убранной чёлкой, становился слишком взрослым и слишком притягательным, но, похоже, совсем этого не замечал. А Сара замечала. Сначала редко, потом всё чаще — девочка стала по-тихому любоваться парнем. А один раз ей удалось запечатлеть Эйка за работой. Это стала первой фотографией с человеком после «семейной». На фотографии он выглядел таким сосредоточенным, увлеченным, с горящими глазами — именно таким он и полюбился Саре. Но она молчала. Тихо хранила чувства, рвущиеся наружу, в своём сердце. Не ревновала, когда он подходил и заговаривал с кем-то. Просто наблюдала и любовалась им. Считала, что не имеет права на большее. Да и боялась просить это «что-то». Ведь это было так ново, так пугающе и заманчиво одновременно. Страшно. А потом он снова её сфотографировал. В этот момент она смотрела в окно, ведь он опаздывал. Волосы Сара собрала в хвост, а Эльза начудила ей сверху «объём», оставив по небольшой прядке на висках. Окно было приоткрыто, оттуда в кабинет легко пробирался прохладно-тёплый ветерок, пробегаясь по волосам девушки. Пока остальные обсуждали, делились новым, мечтали поймать прекрасный кадр, который поразил бы весь мир — Сара находилась в своём собственном мирке. Она улыбалась уголками губ, мечтая о чём-то своём, одной рукой подперев голову, а другой, лежащей на столе, держа фотоаппарат. И тут — щёлк. Она вздрогнула, резко обернув голову в сторону звука, и снова — щёлк. — Ч-что ты… — Сара растерялась, чувствуя, как жар распространяется внутри. Эйк смотрел на получившиеся фотографии с лёгкой задумчивой улыбкой. — Ты очень красивая. Сара приоткрыла рот. Ту-дум. — Спасибо… И снова отошёл, не произнеся ни слова.***
Когда одним вечером Сара показывала Эльзе фотографии, сделанные ею во время фото-прогулки, которую устраивали члены кружка, то сводная сестра, сначала смутившись, высказала желание также участвовать в этом «удивительном деле». И девочки стали вместе посещать кружок. Эльза увлеклась фотографированием так, как увлекается ребёнок новой игрушкой. Она была очень серьёзна по отношению к учёбе, по отношению ко мнению о добре и зле, но — ребёнком по отношению ко всему остальному. Поэтому, возможно, а, может, не поэтому, но Сара не стала делиться с ней своими чувствами к Рейну Эйку. Умолчала, скрыла, не договорила. А потом обожглась. …Увидев, что Эйк принялся фотографировать Эльзу. Как только пепельноволосая это заметила, то мило улыбнулась ему, прикрыв глаза, совсем как её мать, и помахала рукой. Щёлк — и Эйк стал фотографировать на кружке Эльзу. Сначала изредка. Потом всё чаще, порой подходя и прося принять какую-то позу. Эльза радовалась, что её удостоили такой чести, и охотно исполняла указания юного фотографа. Порой девушке кто-то одалживал фотоаппарат, потому что она ещё не приобрела свой, и парочка принималась фотографировать друг друга в одно время, прямо во время съёмки его другим. Ту-дум. Сара не ревновала. Не ревновала. Она запихнула обиду глубоко внутрь, в тайне обнадёживая себя тем, что это пройдёт. Фотографы любят увлекаться чем-то новым. Это пройдёт. Но проходило лишь время. Текли секунды мучительными часами, а Эйк продолжал отыскивать в Эльзе что-то новое; кружки превратились в пытку для Сары, нос неприятно щипало, и приходилось часто моргать, скрывая непрошенные слёзы. Сара снова стала чувствовать это — костёрчик, тлеющий внутри. Не зря ведь имя Рейна Эйка дважды переводится как «боль». После очередного кружка пришлось немного пробежать по самой забытой тропинке парка, отпихивая бьющие в лицо ветки и одновременно пытаясь утереть непрошенные слёзы. Сегодня Рейн сказал Эльзе, что она очень красивая... — Сара, прости, я не смогу сегодня заняться иллюстрированием того рассказа, — виновато сказала Эльза, неловко ёрзая в кресле. Сара замерла, не донеся кружку с зелёным чаем до поверхности стола. — Я иду гулять. — Она боком глянула на Эльзу: та смущённо потупила глаза и сжимала в руках край симпатичной кофточки. — Что-то важное значит, раз уж ты отказываешься от дела, которое сама предложила, — Сара обернулась к сводной сестре лицом, уперевшись ладонями в столешницу позади. Эльза покачала головой, покусывая губы. — Я не отказываюсь! и да, важное… меня позвали гулять: Рейн. Ту-дум. Рейн?.. «О, это так здорово» — «Конечно! Я так рада! Рейн такой милый, ты и сама знаешь, ведь он тоже ходит на кружок» — «Да, я знаю» — «Как он тебе? Вообще-то, мне неловко тебе отказывать, ведь…» — «Да нет, что ты. Я найду себе занятие. Не привыкать. А ты сходи, не каждый день приглашают прогуляться симпатичные парни» — «Ты тоже считаешь его симпатичным?» — «Н-нет, я не это…» — «Хелен говорит, что он ботан, но она давно не ходит на кружок и не видела, какой он во время работы; а мне кажется, он милый…» — «Во сколько вы идёте гулять?» — «Ой, точно! Мне уже бежать пора! Спасибо, я знала, что ты меня поймёшь! Завтра обязательно поработаю усерднее над иллюстрациями! Пока!» Хлоп. Скррр. Именно с такими звуками сначала захлопнулась крыша над внутренним домиком Сары, а потом в стены без окон заложен предпоследний кирпич, любезно подвезённый Эльзой. Сара перестала ходить на кружок.***
— Сара, может, что-то случилось? — Девочка перестала посещать занятия Лоралейн, ведь они с отцом съехались, и в этом просто не было уже нужды: женщина легко могла постучать в комнату подопечной и поговорить с ней тет-а-тет там. — Сара? Эльза сказала, что ты перестала ходить на кружок… Карандаш скрипнул по листу бумаги. — Да, перестала. Почему: просто уже не хочу туда ходить. Вот и всё. Мужчина и женщина переглянулись. — Но ведь на нежелание, — осторожно начал Стивен, жестикулируя рукой, — должна быть причина, верно? Вон, Эльза ходит, ведь благодаря тебе и она теперь может заниматься таким замечательным делом! Теперь у меня две талантливые дочери!.. Сара распахнула глаза. Ту-дум. Что?.. Карандаш с хрустом и грифельными щепками сломался. «Родители» оказались вытолкнуты по другую сторону комнаты, дверь захлопнута и закрыта на защёлку… Вечером Сара получила записку под дверь: «Мы купили билеты на спектакль, семьёй. Хочешь?» — ответом послужило громкое открытие задвижки и такое же её обратное закрытие. За дверью, казалось, кто-то вздохнул. Зашуршала одежда, закрылась входная дверь. Сара всхлипнула, стискивая зубы и съезжая спиной по двери вниз. «Ну и идите! Без вас в доме тише будет!»Вздрогнула, вглядываясь увлажнёнными глазами в потемневшее с вечером окно.
«Эта тишина… она так давит на меня»
Мотнула головой и уперлась затылком в дверь.
«Ну и пусть! У него уже другая дочь! И как я не замечала, что она ему так полюбилась! И Лоралейн! разве она сможет заменить маму?!»Сара перевела влажный взгляд в какую-то точку на обоях — там оказалась их «семейная» фотография.
«Но… они помогли мне привыкнуть к окружающим»
Она шикнула, ударяя кулаком по полу.
«И что с того?! чем это кончилось? хорошим? да неужели! Хорошо, что не стали приставать! Всё равно бы не пошла!»Она укусила себя за костяшки пальцев.
«Почему, почему вы меня не уговорили?..»
Сара заплакала.
«Почему?»***
— Может, потому что ты сама виновата? Сара вздрогнула, вскидывая голову и резко оборачиваясь. — Хотя нет… — Сара снова обернулась, но — никого. — Это она виновата. «Что это… голос… откуда?..» — Да здесь я, здесь, — прошелестело возле левого уха. Сара распахнула глаза. — Лучше не оборачивайся. И выбрось эту гадость. Есть более интересные способы распрощаться душе с телом — и более полезные. — Кто-то гадко усмехнулся, от чего у Сары по коже пробежали мурашки. Она посмотрела на свою ладонь, раскрыла её: там лежала горсть первых попавшихся таблеток. — Ты ведь ненавидишь её, да? — К-кого?.. — Да сестрицу свою, новообретённую… Все беды ведь из-за неё. «Неправда…» — Да ну брось. Сама ведь понимаешь, что если бы её не было, тогда и жизнь твоя была бы лучше. Для отца ты была бы единственной дочерью, а тот паренёк-фотограф был бы твоим. «Откуда?!» — Работа такая: знать всё о клиентах — так, кажется, в современном мире называют тех, кому предлагают контракт. — Кто-то усмехнулся, и шею с левой стороны Сары обдало жаром; она сглотнула. — В общем, я зачем пришёл-то. Ты хочешь отомстить этой дрянной девчонке, и у тебя есть то, что хотел бы заполучить я — у меня есть то, что поможет тебе осуществить свою месть. Итог: подписываешь контракт, и дело кончено. — К-какой контракт? о чём Вы?.. да и не желаю никому я мстить, я просто… — Хочешь умереть? оставить её жить припеваючи? самовольно освободить от обузы в виде себя? Ай-яй, как благородно, — Кто-то снова усмехнулся, перебирая пряди её волос. А затем резко дёрнул их вниз, шипя на ухо: — А разве ты не хотела бы показать ей, каково это? каково, когда ты теряешь всё, что тебе дорого? когда остаёшься существовать, а не жить, в боли и замкнутости? разве не хочешь посмотреть, как она будет стискивать зубы от безысходности, не хочешь увидеть, как её глаза потеряют блеск жизнерадостности, как его когда-то потеряла ты? — С каждым словом неизвестного в голове мутнело. Пространство вокруг стало темнеть, растворилось, пылая жаром, образы закачались, и слышался лишь сладостный голос, шепчущий то, чего, казалось, Сара хотела давно. Мысли стали являться только приносящие страдания. Воспоминания ужасного прошлого, обиды и неоправданные надежды настоящего. То ли от физической, то ли от моральной, то ли от общей боли на глаза у Сары навернулись слёзы. «Да пошло всё!..» — Что мне нужно сделать?.. — Всего лишь отдать мне кое-что после того, как ты отомстишь. — Что это? — Твоя душа. Сара усмехнулась. — Моя душа явно не то, чего я хочу в этой жизни. Где подписать?