Specular

Сехун роется в шкафах, пытаясь найти какие-нибудь легкие шорты с майкой, чтобы было удобнее учиться играть в футбол. Не имея понятия, как это делается вдвоем, Сехун сосредотачивается именно на одежде, успев подсмотреть картинки, на сумках и футболках одноклассников, где изображены известные футболисты. Не зная ни одного имени, юноша смотрел на длину шорт, открытость маек. Кажется, у него было что-то подходящее. Сехун хорошо бегает, поэтому выезжает иногда на соревнования, представляя свою школу. У него с каждым годом накапливается форма, в которой он завоевывает свои медали. И сейчас что-то должно быть. Юноше нравится, из какого материала сделана его фиолетовая форма, в которой он бегал в последний раз. Она мягко прикасается к обнаженному телу, когда настойчивый ветерок прижимает ее к коже своим дуновением. Сехун думает, что самый счастливый, потому что погода настолько хорошая, что солнце не раздражает его, облака не нагоняют усталость, легкие потоки воздуха, разрезаемые острыми краями крыльев птиц, не ерошат волосы. Прохожие не кажутся занятыми и безразличными. Будто все кругом ожило, будто все идет навстречу улыбающемуся просто так юноше, который идет к школьному стадиону, перекинув рюкзак через плечо. В середине зеленого, покрытого мягкой газонной травой поля, сидит тот самый юноша, который так противоречиво любит стихи и футбол. Лухан держит в ладошках яркий футбольный мячик, рассматривая его пятиугольные секторы, переворачивая время от времени. Его челочка забавно приподнимается, и он торопливо приглаживает и подушечками пальцев, роняя мяч на землю, давая ему немое разрешение на такое печально недолговечное путешествие по размеченному полю. Мяч катится, выделяясь на однотонной траве, постепенно замедляясь и подминая растения под себя. Сехун останавливает его носком своих бутс, невесть откуда взявшихся в обувном шкафчике. - Не потеряй его, иначе нам не с чем будет играть, - Се поднимает мяч с земли и садится рядом с Луханом, протягивая инвентарь. - Я нечаянно, - Лухан встряхивает головой, чтобы волосы приняли естественное положение, - а ты хорошо играешь? - Нет, я совсем не умею, к сожалению, - Сехун предпочитает не врать, а говорить правду. Сехун всегда говорит правду искренне, чтобы не пришлось потом придумывать ложь и дальше. И, хотя, делал юноша это отлично, он не любил лгать кому-то, как не любил, когда лгут ему. Правда не всегда приятна, но, тем не менее, она не влечет последствий более ужасных, чем вранье. - Я научу тебя тогда, - Лу поднимается, и направляется к большим воротам, дотрагиваясь до белой сетки, - ты будешь ловить или пинать? - Давай сначала попинаю. - Пробуй, - Лухан откатывает мяч от себя, становится по середине ворот, опираясь руками о колени. Сехун метит точно в Лухана, чтобы тот смог отбить легче. Заносит ногу для удара, резко опуская ее по мячу и наблюдая, как он живописно летит мимо ворот, сопровождаемый звонким смехом вратаря. Сехуну стыдно немного, но он улыбается в ответ и бежит за мячом, снова и снова пытаясь попасть в ворота. Юноше кажется, что более красивого смеха он ни у кого не слышал. Хочется теперь уже специально промазывать, только бы послушать, как Лу хихикает, увидеть, как он запрокидывает голову, закрывая лицо ладошками. - Я не могу, Лухан, - Се сдается и пинает мяч в совершенном бессилии, следом ловя слухом восхищенные лухановы похвалы. - Иди сюда, я тебя потискаю за твои заслуги, - Лу смеется искренне и счастливо, когда прижимается к Сехуну, хлопая его по спине, снова и снова называя большим молодцом, - видишь, твои старания увенчались успехом. Смотри, потом повторишь, - Лухан забирает мяч из плена белой сетки ворот и ставит перед собой, ударяя по нему ногой. Мяч отправляется точно в ворота. Круглое, разноцветное пятнышко поднимается высоко кверху, ударяясь о штангу и прыгая в объятия сетки. Сехун восхищается и завидует одновременно, жалея, что не прилагал усилий, когда учитель физкультуры звал играть одноклассников. Они тренируются вот уже несколько часов, бегая по полю от ворот к воротам, отнимая мяч друг у друга и ударяясь увлажненными телами. Дыхание учащается настолько, что сушит горло слишком быстро, заставляя то и дело подбегать к рюкзакам, прерываясь на то, чтобы осушить бутылочки с водой в несколько глотков. - Давай отдохнем, - Сехун не выдерживает первым, устало откинувшись на траву, закручивая еще одну пустую бутылку. Лухан соглашается и садится рядом, наблюдая, как вздымается сехунова грудь, скрытая под мокрой формой фиолетового цвета. Юноша теребит ее края, приподнимает, чтобы запустить внутрь немного холодного воздуха. Ерзает на траве, чтобы немного оголить спину, прижимаясь к прохладной траве. - Скоро будешь играть, как я, - Лу машет на Сехуна полотенцем, соединяя ветерок от него с ветерком улицы, который уже почти успокоился. - А мы похожи сейчас, как ты думаешь? - Похожи, - Лухан придвигается ближе, нависая над сехуновым лицом, всматриваясь в его выразительные черты. И правда, чем-то похож. Лу замечает шрамик на его правой щеке, прижимаясь к нему подушечками пальцев, - ты красивый, Сехун, - Лу гладит его скулу, висок, проводит пальцем по лбу, собирая влажные капельки. Юноша под его прикосновениями расслабляется, закрывая глаза. Лухан огибает немного впалую щеку и спускается к шее, остановившись в половине пути к ключицам. - Можешь потрогать, если хочешь, - Сехун говорит тихо, чтобы не спугнуть, не открывая глаз и не двигаясь. Лухановы пальчики продолжают изучать, ощупывая выступающие косточки. Юноша отодвигает лямку майки, центром ладони вжимаясь в открытое плечо. Снова возвращаясь к ключице, Лу гладит впадинку, оканчивающуюся солнечным сплетением внизу грудной клетки. Юноша ощупывает Сехуна через майку, нажимая на живот. Затаив дыхание, Лу убирает руки, просто так рассматривая расслабившегося парня рядом с собой. Что-то не так. Он слишком своеобразный. Задумчивый, скрытный, но позволяющий в свою очередь первым открыться перед ним. Наверное, он на многое способен с такими качествами. - Уже поздно, - Лухан гладит Се по щеке в последний раз, задевая впадинку шрама, и вскакивает с земли, начиная складывать пустые бутылки в свой рюкзак. - И правда. Проводить тебя до дома? - Не нужно, ты, наверное, устал сегодня. Хорошо покушай и ложись спать, пожалуйста. Не переживай за меня, - Лу вешает рюкзак на плечи, - пока, - он поворачивается и спешит с поля, не оглядываясь больше. Сехун улыбается чему-то, когда идет следом, запоминая походку своего нового знакомого. Кожа все еще помнит мягкие прикосновения чужих пальчиков, покрываясь мурашками в тех местах, где касался Лухан. Се стоит перед зеркалом в своей комнате, потушив свет и наблюдает за мелкими бугорками, выступающими на его коже, когда в голове мелькают мысли о лухановом смехе, о лухановых ладошках, о лухановых маленький губках с этим странным шрамом, о его ясных глазах, глубоких и добрых, сохраняющих в себе медовую вязкость. Сехуну нравится, что Лухан такой медовый. Он, наверное, так спешит, чтобы успеть к своему улью, который закрывается, как только последний солнечный луч спрячется за ровный горизонт, сверкнув прощальной искоркой напоследок. Если Лухан опоздает, то не сможет вдоволь намазать своих ладошки сладкой жидкостью из сот. Наверное, поэтому он любит футбол. Мячик шьют из таких же секторов, из каких трудолюбивые насекомые, жужжащие у каждого красивого цветка, делают сладкие коконы для своих куколок. Лу приторный. Сехун облизывается от таких мыслей, в последний раз прикасаясь к себе в отражении и немного грустит, сочувствуя, что не смог сегодня соединиться с собой. Придется делиться с Луханом. Сделать исключение для него. Сехун ложится в свою мягкую постель, по привычке сжимая уголок одеяла в ладошках. Тело слабеет, не в силах больше держать глаза открытыми. Кровать у юноши жутко удобная, особенно, когда с непривычки устаешь до странного гудения в ногах. Везде гудение. Жужжание. Пчелы. Мед. Лухан. Сехун во всем видит Лухана и засыпает с ощущением его присутствия рядом. - Приснишься мне, хорошо? – шепчет в ночную тишину Сехун, мысленно улыбаясь, уже не в силах двигать даже мышцами лица.

***

Лухан ведет свой личный дневник, аккуратно исписывая шуршащие листочки, пахнущие засушенными цветами, которые он кладет под обложку каждой осенью. Наверное, из всего этого получился бы неплохой гербарий, вот только Лу больше любит терпкий запах иссушенных жизней, которые покорно впитываются в древесную сущность страниц. Лу открывает первый форзац и перебирает дрожащими пальчиками хрупкие лепестки и стебли, смахивая ноготком легкую пыльцу, рассыпая ее немного по поверхности. Сейчас весна. Фруктовые деревья тоже цветут. Лухан не раз собирался сорвать хоть немного соцветий, но не решался, потому что жадные пыльценосные насекомые грозно трепещут своими крылышками, не желая делиться. До сих пор не получалось. Может быть, хоть завтра, с самого раннего утра, получится тайком пробраться к деревьям и нарвать с них цветков, чтобы оказаться быстрее насекомых, еще не подозревающих о такой невинной краже. Лухан раскрывает тетрадь в том месте, где была сделана последняя запись и разглядывает свой почерк, от которого, исходит такой сильный запах полевых цветов, что кажется, будто он поднимается от поверхности листа бледными розово-оранжевыми ленточками душистого пара. Лу настолько хорошо чувствует запахи, что будто видит их цвет, форму и движение. Лухан умеет рисовать запахи, стоит только дать ему в руки цветные карандаши. Юноша пишет о Сехуне несколько страниц сразу, погружаясь в свои мысли, находящие свое пристанище на бумаге, чтобы остаться здесь навсегда. Лухан хочет сберечь это от времени хоть немного, поэтому осторожен с тем, что он делает. Время не жалеет никого и ничего. Лучше будет, если бумага сохранит самое сокровенное, а не память. Лу не может понять, какого цвета Сехун, какой у него запах, и что внутри его глубокого сознания, которое он так старательно и хорошо маскирует. Приоткрывая дверцу, заманчиво покачивая ей, он закрывает ее тут же перед самым носом, раздразнивая любопытство. Лухан помнит, какой Се на ощупь, когда соединяет все подушечки пальцев на руках воедино, представляя, будто снова касается сехуновой шеи. Переписывая это в дневник, Лухан слышит, как разговаривает Сехун, немного шепеляво произнося некоторые шипящие звуки. Может быть, этот дефект – единственное, что в юноше не безупречно. Но даже это делается чем-то слишком замечательным, чтобы осуждать. Снова запись. Лу жалеет, что не успел потрогать сехуновы волосы. Не успел ощутить их ласковый голосок, разговаривающий осязательными фразами, понятными только коже. Снова запись. Сколько еще может вспомнить солнечный мальчик, собирающий полевые цветы, чтобы его записи имели душистый цвет?