Тайное убежище

Идеи о проведении выставок приходили к Карлу Манфреду так же внезапно, как вдохновение для написания новой картины. Тем не менее, пока что не слишком известному художнику приходилось много работать, чтобы иметь возможность и обеспечивать семью, и откладывать некоторую сумму для организации выставок. Они проходили, если повезёт, раз в год главным образом из-за серьёзной, тщательной и потому длительной подготовки к ним. Однако ситуация изменилась, когда в Детройтском институте искусств Карл, разглядывая картину одного современного художника, неожиданно услышал ответ на своё высказывание по поводу невозможности реализации того, что на ней было изображено. — Ну почему же невозможно? — обратился к нему, откинув упавший на лоб тёмно-каштановый локон, парень лет двадцати. Он заметил, что его «новоиспечённый собеседник» немного смутился, и тут же поспешил добавить: — Очевидно, вы не хотели, чтобы вас кто-то услышал, и я прошу прощения за то, что так влезаю в ваши рассуждения… Но позвольте прокомментировать сделанное вами замечание. — Незнакомец приблизился к художнику и задержал на нём внимательный взгляд своих голубых глаз, ожидая разрешения продолжить. Именно в тот день Карл Манфред познакомился с Элайджей Камски. И тогда же услышал он следующее: «Я думаю, что рано или поздно наши технологии позволят нам разработать модели андроидов, полезных для людей. Это неизбежно так же, как когда-то было неизбежно изобретение паровых двигателей. Сами посудите: идеально имитирующая человека машина, способная выполнять все наши рутинные дела, а возможно, и специальные задачи, которые, например, подразумевают профессии, опасные для человеческой жизни. Я уверен, что наступит день, когда в большинстве домов будет свой незаменимый помощник-андроид». Так, хоть завязавшийся тогда разговор и перетёк в спор, он стал началом выгодного обеим сторонам сотрудничества: выставки Карла получили спонсора, а Элайджа тем временем начал набирать популярность не только в малом кругу учёных. Затем эти взаимоотношения понемногу переросли в крепкую дружбу, основанную в первую очередь на доверии и желании провести время за отстаиванием своей точки зрения друг перед другом. Ведь спор возник из-за картины, где был изображён именно андроид, моющий посуду, пока во дворе дома родители играли со своими детьми. И продолжается он даже спустя пять лет, потому что стоит появиться аргументу у одной из сторон, как контраргумент приведёт другая. А дело всё в стремлении Карла доказать, что моральные последствия зависимости от помощи андроидов непременно станут одной из главных проблем реальности, предлагаемой Камски, в то время как сам учёный без устали работает над разработкой компонентов для андроидов и раздумывает над тем, что будет их питать. Вот и теперь Маркус слышал один из споров на эту тему, сидя в просторной гостиной и ожидая, как ему сказали, «своих сверстников». Он лениво водил глазами по комнате, рассматривая тёмно-синие обои, спускаясь к странной картине с овцой над коричневым кожаным диваном, где сидели взрослые; затем он повернул голову в сторону от спорящих мужчин и увидел маленькую фотографию в неброской серой рамке, которая висела напротив высокого окна с широким подоконником. Маркус устроился именно на нём и теперь тщетно пытался разглядеть черты лица тех, кто были изображены на замеченной им фотографии. Мальчик даже не думал о том, чтобы подойти поближе, потому что чувствовал себя неловко и неуютно в чужом доме. Особенно учитывая холодность и некую мрачность (ту, что не пугает сама по себе, но делает пространство таинственным, заставляя невольно напрячься) цветов, в которых были выполнены, как казалось Маркусу, все комнаты. Так, различить ему удалось лишь мужчину со странной причёской, которая мальчику показалась даже нелепой, и темнокожую женщину, явно старше него. Фото было чёрно-белым, что Маркуса удивило, но не привлекло внимание, как и всё, что было в комнате. Погода тоже настроение не поднимала: серое небо, мокрые от недавно прошедшего дождя дороги и сырой воздух только дополняли атмосферу дома Камски. А нетерпение от ожидания нового знакомства, что мальчик испытывал часто, Маркус совсем не чувствовал — ему было скорее всё равно, а в голове непроизвольно то и дело всплывали воспоминания, возникавшие на несколько секунд яркой вспышкой среди медленно текущих серых мыслей. Воспоминания о Саймоне с его добродушной, жизнерадостной улыбкой. Из этого унылого состояния Маркуса неожиданно вывел звонкий голос, раздавшийся где-то в коридоре: — Мы дома! Послышался топот ног, причём было хорошо различимо, как кто-то шёл, чуть ли не бегом, и в то же время за этими торопливыми шагами едва, но всё-таки слышно было, что за ним следует, сдержанно и не спеша, кто-то ещё. Маркус только успел отметить это и увидел входящего мальчика с сияющей доброй улыбкой, а затем показался идущий следом и очень похожий на него мальчик, казавшийся старше. Маркус тут же подумал о том, что если говорить о «каменном лице», то тот, кто был выше ростом, очень хорошо подходил под это описание. «Ему можно было бы даже прозвище такое дать» — Ой, — смутился бежавший мальчик, резко остановившись на середине комнаты. — А я и забыл, что у нас сегодня гости, — он виновато улыбнулся и в смущении сложил руки за спину. Его высокий «двойник» еле слышно вздохнул. — Коннор, это Маркус, — слегка улыбнулся Камски. — Маркус, знакомься, мои сыновья — Коннор и Ричард. Последний, в отличие от брата, не улыбался, а лишь повернул голову в сторону Маркуса. Глаза цвета стали показались темнокожему мальчику пугающе стеклянными и холодными. Он не чувствовал, что Ричард питает к нему неприязнь, но подумал о том, что тому абсолютно всё равно на гостей. И это было видно, кроме того, по холодности и отстранённости его взгляда. Стоило Маркусу посмотреть в серые глаза, как их обладатель резко повернул голову к Элайдже и сказал, что пойдёт в свою комнату делать уроки. Его речь была чёткой и такой же спокойной, как у отца. Не нужно долго анализировать манеру его общения, чтобы подумать: этот мальчик точно не разбрасывается словами и говорит только суть своей мысли, без лишних дополнений. — Ты, — на секунду Элайджа будто задумался над тем, что собирался сказать, сделав паузу, — не хочешь поиграть с ребятами? Кажется, у нас осталось печенье. Может, сделать вам чай или какао? — Вроде бы вопрос был совершенно обычным, но, казалось, спрашивать подобное совсем не свойственно Камски. И Маркус это почувствовал. Ему вновь стало не по себе. Поэтому он чуть слышно выдохнул после того, как Ричард ушёл. Он и провожать взглядом его не стал: до того неприятно, даже немного жутко было смотреть на уходящего. Да и к тому же Маркус всё ещё пытался скрыть ту злость, которую он держал на всю компанию, участвовавшую в драке. Ощущение того, что она вот-вот вырвется наружу, усилилась, когда Коннор подошёл и протянул руку, дружелюбно, однако всё ещё застенчиво, улыбаясь. Только потому, что родители наблюдали за ними (пусть они только мельком поглядывали на детей, снова начав разговор, чтобы не смущать их своим вниманием), мальчик с разноцветными глазами заставил себя улыбнуться, что со временем у него стало получаться даже без особого желания, и пожать руку новому знакомому. Как бы не хотелось, но он не мог не признать: Коннор располагал к себе своей улыбкой и даже чем-то походил на Саймона. Хотя вторая мысль и вовсе вызвала у Маркуса недоумение. Он считал невозможным то, что кто-то будет напоминать ему друга. Тем более если этот «кто-то» участвовал в драке, которая так плачевно закончилась для невинного мальчика со светлыми волосами. — Ну что? — прервал размышления Маркуса Камски. — А вы хотите перекусить? Или пойдёте наверх? Коннор, не поворачиваясь к папе, вопросительно склонил голову на бок. Под взглядом глаз шоколадного цвета Маркус не чувствовал себя неуютно: он не казался холодным, но в то же время и теплоты от мальчика не исходило. Можно было подумать, что ему тоже было трудно общаться с гостем дружелюбно, но почему-то эта мысль даже не пришла Маркусу в голову, и он продолжил молча сидеть на подоконнике. Тогда Коннор развернулся на низких каблучках своих школьных ботинок и быстро произнёс: — Пожалуй, не нужно. Спасибо, пап. — Затем развернулся и, кивнув головой в сторону двери, предложил Маркусу подняться к нему в комнату. Конечно же, тому ничего не оставалось, как последовать за темноволосым мальчиком, хотя тот всё ещё вызывал подозрения, из-за чего Маркус слегка помедлил. Но, украдкой посмотрев на папу и заметив одобрительный кивок и мягкую улыбку, он обронил бодрое «пойдём!» и пошёл в сторону коридора. Когда мальчики покинули гостиную, то оказались между двумя тёмно-серыми стенами широкого коридора, из которого, если пройти направо, можно было попасть в кухню. Слева же, помимо двери в туалет, находилось углубление с лестницей, змеёй уходившей вверх, в какую-то черноту. Она выделялась на фоне стен, но не была слишком яркой: цвет был тем же серым, но на несколько тонов светлее. Именно на неё Коннор указал ладошкой, приглашая гостя подняться первым. Стоило Маркусу поставить одну ногу на первую ступеньку, как белым светом загорелись маленькие фонарики, прикреплённые к стене. Стало немного приятнее находится в доме, да и сама лестница больше не пугала, потому что Маркус смог рассмотреть дверь на втором этаже и свет, проникавший из её нижней щели. Стало понятно: там находится комната Ричарда. И в глубине души мальчику совершенно не хотелось, чтобы брат Коннора вышел оттуда и присоединился к их скромной компании из двух человек, чем бы они не решили занять себя, пока взрослые разговаривают на первом этаже. Коннор поднялся следом. Послышался звук выключателя, и коридор второго этажа наполнился светом белых ламп побольше, развешанных высоко на стенах далеко друг от друга, но так, что между дверьми, ведущими в комнаты мальчиков, не осталось места темноте. А заканчивался коридор, как объяснил Коннор, немного дальше того, что можно было видеть, стоя рядом с лестницей. Там находился кабинет Элайджи Камски, и Маркус, даже до того, как услышал, что туда входить не стоит, не имел никакого желания изучать место, где работал учёный. Так, пока Коннор рассказывал о профессии папы, а Маркус кивал его словам, мальчики дошли по коридору до двери, ведущей в комнату, наверное, самого улыбчивого в семье Камски. А войдя в неё, Маркус всерьёз задумался, не тяжело ли Коннору жить со своим отцом и братом. Тут же пошатнулась и его уверенность в причастности мальчика к драке. Но эту мысль он отодвинул подальше, удивлённо разглядывая детскую. Первым, что видел всякий, входящий в комнату маленького Камски, была, несомненно, светло-синяя стена. Маркусу она тут же напомнила голубику на картине одного из друзей отца. Эта ягода ассоциировалась у него с солнечными летними днями и тёплым моросящим дождём, после которого он часто видел радугу. На какой-то миг мальчик подумал о том, насколько же странно вспоминать о голубике и его любимом времени года сейчас, в комнате сына Камски, который для Маркуса всё ещё находился «под подозрением». Не понимал он и почему ему стало так неожиданно легко здесь. Будто комната Коннора находилась не в доме, который напрягал Маркуса своей мрачной атмосферой, а где-то вне него. Как не странно было это чувство лёгкости и спокойствия, мысль об этом слишком быстро пронеслась в голове мальчика, и внимание его тут же привлекло единственное, что было на светло-голубой стене — полка молочного цвета. Было видно, что её текстуру старались сделать похожей на дерево, но Маркусу это показалось неудавшейся попыткой. Однако это было не так важно, потому что привлекал внимание к ней не цвет или текстура, а стопка лежащих книг, по тёмным, контрастирующим со светлой полкой обложкам которых можно было предположить, что рассказывают они истории если не мрачные, то наверняка загадочные, те, о которых раздумываешь в постели вместо того, чтобы погрузиться в сон. На них опиралось внушительное количество комиксов. Некоторые из них были знакомы Макрусу: старый добрый «Скуби-Ду», например, и несколько комиксов о супергероях. Коннор заметил, что мальчик посмотрел на них и, будто давно ждал этого момента и долго готовился к нему, начал восторженно болтать о прочитанном вчера выпуске «Скуби-Ду» с неожиданной развязкой: — У меня было столько предположений! — сжав кулачки и, будто радуясь победе, воскликнул кареглазый, подняв руки вверх. — Но, — он опустил руки и немного грустно посмотрел в окно, где было видно, как солнце начало заходить за горизонт, разрешая луне сменить себя, — все они не были и близко верными. — Тут едва отразившаяся в его голосе печаль ушла, и он мечтательно произнёс: — Когда-нибудь я точно смогу раскрывать преступления. А может… — и, бросив короткий взгляд в сторону своего письменного стола, продолжил: — смогу участвовать в таких же серьёзных расследованиях, как Хэнк Андерсон! — и гордо поднял голову, закрыв глаза, будто сейчас представлял свои будущие успехи. В этот момент Коннор словно забылся, но быстро вспомнил, что находится в комнате не один. Неловко улыбнувшись, он посмотрел на Маркуса, ожидая его реакцию с некой настороженностью, хотя по глазам было понятно, что он надеялся увидеть то же возбуждение от его рассказа. Гость, однако, стоял скорее с выражением недоумения на лице. — Неужели ты никогда не читал эти комиксы? — Читал, конечно, но вот… — Маркус немного повернул голову, указав на стол. Он запомнил, что Коннор смотрел туда, когда упомянул о неком Хэнке Андерсоне. Глаза Коннора округлились. Было видно, что мальчик искренне удивлён замешательству Маркуса. Но его взгляд не выражал осуждение или негодование — он был весь в нетерпении, так хотелось ему наконец рассказать про человека, которым он столько восхищается. Про человека, о котором он говорит всегда, когда ему задают этот вечно интересующий взрослых (а, может, кажущийся им забавным) вопрос: «кем ты хочешь стать, когда вырастешь?». — Не может быть, чтобы ты не слышал о Хэнке Андерсоне! О нём же говорят во всё-ём городе, — Коннор развёл руками, желая показать, насколько известен его кумир. Но выражение недоумения на лице Маркуса не сменилось заинтересованностью, и он продолжил смотреть на стоявшего перед ним слегка потеряно, безуспешно пытаясь вспомнить, встречалось ли ему когда-нибудь хоть какое-то упоминание этого имени. Мальчик было уже начал чувствовать вину за своё незнание, но Коннор вновь заговорил: — Он закончил полицейскую академию! И не просто закончил. — Он сделал небольшую паузу, чтобы с восторгом продолжить: — А с лучшим оценками! И начал работать всего лишь простым патрульным, но теперь благодаря своей храбрости и уму… — Коннор всё ещё пытался заинтересовать Маркуса и сделал ещё одну паузу, — теперь он расправляется с дилерами Красного льда! — Он взмахнул руками, будто торжествуя. Всё это он говорил так, словно считал Андерсона супергероем. Впрочем, для Коннора не было большой разницы, как именно помогал человек людям: его увлекали расследования, и, следя за деятельностью Хэнка через различные статьи и новости, он понял, что тоже может стать частью того загадочного, безумно захватывающего его мира, в который пока что он попадает только читая статьи и книги. Маркус, однако, вновь не впечатлился сказанным, но, слегка удивившись, отметил то, какие слова использует Коннор. Он даже подумал о том, что, если бы не эмоциональность, речь младшего Камски была бы «как у настоящего взрослого». Вновь отвлёкшись на свои мысли, Маркус не заметил, что Коннор всё это время продолжал говорить: — И вот, представляешь, недавно ему пришлось ехать почти на край города, чтобы обыскать одно заброшенное здание! Ты спросишь, наверное, почему он туда поехал. — Выглядел мальчик так, будто разговаривает сам с собой. — А потому, что Хэнку Андерсону поручили новое дело! — Он снова восторженно взмахнул руками и смутился, увидев, как внимательно Маркус наблюдает за ним. Коннор не увидел заинтересованности в глазах «собеседника», а молчание мальчика и сосредоточенность одновременно на нём и на чём-то другом заставили вспомнить о старшем брате. — Прости, — Коннор опустил карие глаза так, что теперь можно было видеть не слишком густые и длинные, но оттого не менее заметные ресницы, — я немного заболтался. Говори, если я слишком много рассказываю, хорошо? С заведёнными за спину руками, он улыбнулся Маркусу, и тому вдруг стало невыносимо грустно. Он не мог понять почему, но чётко ощущал эту эмоцию. И она ему совершенно не нравилась. Захотелось сказать что угодно про то, как он восхищается Хэнком Андерсоном, лишь бы не видеть эту улыбку. Но Маркус в растерянности спросил: — А ты никогда не хотел попросить у него автограф? — Автограф? У Хэнка Андерсона? — Коннор округлил глаза, а потом широко улыбнулся. — Скажешь тоже, — он махнул рукой. — Я же не могу просто прийти в полицейский участок и сказать, что хочу увидеть Хэнка Андерсона, потому что уважаю его, читаю каждую новость с ним и вообще, — Коннор перестал улыбаться, отведя взгляд в сторону, — потому что хочу быть, как он. — Ну, а отец? — не растерялся Маркус. — Вроде бы сейчас о нём много говорят. Даже не только в нашем городе. Он не может помочь? — Может, что-то бы из этого вышло, — казалось, Коннор поник ещё больше, — да только он этим заниматься не будет. Не до того ему, и глупо это всё. — Сказав это, мальчик подошёл к столу и убрал в выдвижной шкафчик несколько аккуратно вырезанных отрывков каких-то статей. — Мой папа тоже постоянно пропадает на работе. — Попытался утешить Коннора Маркус, подумав, что их расстраивает одно и то же. — И у него не очень часто получается побыть со мной. Но я знаю, что это вовсе не значит, что я ему не важен. — Он ободряюще положил руку на плечо Коннора. — Он всё ещё любит меня, просто ему трудно с работой иногда и это отнимает много времени. Уверен, что с твоим папой так же. — Не знаю, мне кажется, дело совсем не в этом. — Взгляд Коннора стал серьёзным, а сам он немного нахмурился. — Просто глупости это всё. А я вряд ли стану полицейским, тем более лейтенантом или детективом. Маркус хотел было возразить, но Коннор продолжал: — Наверное, Ричард прав, когда говорит, что это всё несерьёзно. Он вот хочет стать биологом. Это полезнее. Папа даже одобряет. Ты, кстати, — он наконец отвёл взгляд от ещё видневшегося в оранжевых лучах солнца, — может, сесть хочешь? — мальчик указал на свой стул, — а то мы всё стоим… Маркус только покачал головой, но решил воспользоваться этим предложением и сменить тему разговора, становившегося для него слишком сложным. Кроме того, его всё-таки очень волновал другой вопрос, который задавать напрямую он не хотел: — Слушай, а ты всегда ходишь вместе с братом из школы? — С Ричардом? — слегка удивлённо переспросил Коннор. — Да, всегда, и в школу, и со школы, если быть точным, — он поправил выбившуюся на лоб прядь волос, а затем вопросительно посмотрел на Маркуса, не понимая, почему тот спросил это. Маркус молчал, ожидая, скажет ли Коннор ещё что-нибудь. И не зря: хотя незнакомым людям так казалось не часто, этот сын Элайджи Камски любил поговорить. Поэтому он вскоре добавил: — Ну, вообще, к нам, конечно, могут присоединиться его друзья из класса, но мы всё равно будем идти вместе. Он произнёс это так, будто докладывал какую-то важную информацию или сдавал отчёт начальнику, что Маркуса рассмешило. Он не смог сдержать лёгкую улыбку, но Коннор если и заметил её, то виду не подал, зато спросил: — А ты тоже уходишь из школы с кем-то? Маркус было подумал, что Коннор тоже пытается узнать что-то про его друзей, но задал мальчик вопрос так, будто он только что пришёл ему в голову, поэтому эту мысль Маркус сразу отодвинул, рассказав о том, что учится дома, а с друзьями видится только после занятий или на выходных. Это, в отличие от других детей, нисколько не удивило Коннора. Гораздо большее значение он придал тому, что у Маркуса есть друзья, с которыми он познакомился не в школе или каких-нибудь дополнительных занятиях: Коннору всегда казалось сложным заговорить с тем, с кем тебя не то что одна школа — ничего не связывает. — Не знаю, как так получилось, само как-то… — Маркус заметно растерялся, ведь первый раз задумался о том, как познакомился с ребятами из Иерихона. Проводя время с ними, он даже забыл, что раньше друзей у него толком не было: не так часто выходил из дома, а дети, которых он встречал на мероприятиях, куда ходил с отцом, всегда казались ему чересчур заносчивыми, даже непонятными и скучными. Они и сами-то интерес к Маркусу проявляли редко. К тому же, часто переговаривались между собой, поглядывая на темнокожего мальчика, что — тот был уверен — не означало ничего хорошего. И теперь, думая о недавно обретённых друзьях, Маркус вдруг вспомнил об обещании, которое на днях дал Норт. Он должен был непременно быть на Иерихоне вечером, но чуть было не забыл об этом. Мальчик тут же засуетился, стараясь быстро объяснить Коннору, в чём дело, и они оба поспешно вышли из комнаты, после чего Маркус стал торопливо спускаться по лестнице на первый этаж, к отцу.