Звездное Колесо: Канон Равновесия

Ночь раскинула свой расшитый бисером шатер над Кхаалетом, равнодушный голубой Акрей и персиковая Силетла висели в небе двумя светильниками. Их свет казался незначительным и тусклым в сравнении с ровным желтоватым огнем, которым пылали в ночи Колонны, упираясь в небеса. Резвились мелкие Стихийные духи, перезвоном серебряных колокольцев рассыпая в воздухе смех. Гонял теплые летние ветра змей Юдар, собирал облака в тучи. Уставшая от дневного зноя земля нежилась под струями то там, то здесь проливающегося дождя. Спали ее мятежные дети, люди, кхаэли, даэйры, ирлерр, бросив суетные дела и на короткое время став абсолютно равными перед Матерью-Хэйвой. Утром дневные беды снова навалятся, разогнав призрачные стайки снов. Снова польется кровь на полях сражений... Счастливым это время было только для меня, огражденной родительским вниманием и заботой в маленьком уютном мирке, за границы которого стараниями родных не проникали беды. А на самом деле шла война. Война на уничтожение. По мнению людей, наш род не должен был существовать. За несколько десятков лет до моего рождения народ кхаэлей постигла беда. «Паучий» Клан моего брата Мефитериона накрыло кровавое безумие — они сочли, что вправе превращать людей в пищу. Уверенные в своей безнаказанности, благородные Хизсар, живые боги, налетали на людские селения и вырезали их до последнего человека. Пили у еще живых людей кровь, глумились и пировали над мертвыми телами. А потом сжигали все дотла. И оставляли кладки коконов. Общими усилиями безумие, подорвавшее Клан, удалось остановить и не дать ему перекинуться дальше. Но, к сожалению, потомство погибших Хизсар все еще отравляло жизнь крупным и мелким поселениям, и люди стали нас бояться. До сих пор не знаю, кто и по каким нотам так изящно разыграл падение и уничтожение рода, полностью ведавшего всей разведкой и безопасностью Кхаалета, и кто выбросил на просторы материка полностью обученные и подготовленные отряды бойцов, способных ловить и убивать кхаэлей, не обманываясь звериным обликом. Имелся у них и культ некой Единой Матери, ничего общего не имевшей с живой Матерью Хэйвой. Магию следует укрощать, вещали их проповедники, ибо она дика и опасна. Маги этого культа носили на загривках что-то вроде гвоздиков, загнанных прямо в позвоночник. Кто-то шел на это добровольно, кого-то вынуждали… Итог всегда был один и тот же – чистая, ничем не замутненная ненависть к нам. А проповедникам, которых не всегда удавалось отлавливать, прекрасно давались лесть, ложь, игра словами, запугивание и недоговорки. Народ поднимался, объединялся и наносил удары по тем, кто не мог дать серьезного отпора – женщинам, подросткам, одиночкам. Это вынуждало кхаэлей протягивать друг другу десятки ментальных связей, чтобы в случае опасности успеть хоть кого-то дозваться. Или оповестить о своей гибели и запечатлеть в памяти сородичей лица убийц. Нас ловили и убивали самыми изощренными способами, на которые только было способно человеческое воображение. Разразилась война. Обозленный отец собрал все Кланы под свой стяг, заручившись поддержкой крылатых. Оставляя в тылу лояльных людей, объединенные войска трех народов начали зачистку Клановых земель и наступление на земли монахов и верных им человеческих князьков и корольков. Это давалось тяжело – нас изрядно потрепала гражданская война с Кланом Хизсар, от которого осталось чуть меньше трех с половиной сотен душ. Но, тем не менее, наступление шло. Глефа Рея, известного людям под именем Рейнана Даррея, Служило теперь не только средством уничтожения и упокоения нежити и низших демонов. Оно уносило человеческие жизни сотнями. Мы удачно разбивали крепость за крепостью, брали город за городом. Перед напором личной гвардии отца, и Клана Даррей под предводительством Рея монахи сдавали свои позиции. Рей налетал как смерч с неба, обрушивая всю мощь своих войск на вражьи головы. Именно тогда он впервые начал прибегать в бою против людей к одержимости Смертью. Его прозвали «черным демоном» и, чтобы вернее нанести поражение отцу, начали за ним охоту. В конце концов, святошам удалось взять Рея в бою измором, положив при этом сотни три своих. Брат попал в плен. Люди то грозились казнить его, то требовали за его жизнь и свободу немедленного повиновения и признания поражения. Свои хотели другого. Даэйрские и ирлеррские старейшины день за днем в один голос уговаривали отца оставить судьбу Рея на волю людей и продолжить наступление. С каждым подобным предложением Владыка все больше свирепел, пока в один прекрасный день ударом когтистой лапы не отшвырнул прочь с дороги Яноса-эрхе. Бросив все, обезумевший от горя правитель взял с собой лишь меч по имени Ловец Душ и в одиночку ринулся на штурм ненавистной твердыни, в подвалах которой постепенно сходил с ума от темноты, одиночества и общества Маара Рей... Часовые никак не ждали нападения. Они были уверены в том, что, опасаясь за жизнь своего сына, Владыка не двинет войска на приступ. Бродя по стенам, сложенным из крупных плотно пригнанных округлых валунов, вояки лениво зевали, поглядывали на плывущие в ночной выси луны. Выжженная солнцем пустынная земля еще отдавала дневной жар, но скоро приятная ночная прохлада сменится морозом. Внизу, в лощине мигал редкими огоньками кхаэльский лагерь. Над ним кружили, не приближаясь к крепости, сторожа-даэйры. Люди пофыркивали — грозны оборотни, а из-за одной чернокрылой твари хвосты поджали. Ничего, скоро совсем лапки сложат и сдадутся. Стоит только голову твари на пике показать. А потом к людям пришла смерть. Яростная желтоглазая тень, взлетев над стеной, забила оперенными крыльями. Перья срывались с них с металлическим лязгом и впивались в шеи и лица стражников. Не успевая даже вскрикнуть, воины с бульканьем и хрипом валились с ног. Тень помедлила еще чуть и опустилась на стену. Крылья разлетелись зыбким маревом. Кхайнериар принюхался, брезгливо морщась. Запах немытых человеческих тел забивал все остальные. Найти Рея можно было только по слабому трепетанию его Уз в сознании. Он был жив, зол, откровенно беспомощен и почти совершенно безумен. А тем временем на шум и возню уже начал сбегаться гарнизон крепости. - К оружию! Кхаэль на стене! Это Кот! Полусонные люди с криками хватали какое попадало под руку оружие, поджигали факелы. Большинство так и спали одоспешенными и явно надеялись, что железо их спасет. Но разъяренный кхаэль думал иначе. Он коротко размахнулся, и белый шар света, сорвавшись с ладони, ударил в толпу и взорвался. Людей разметало как щепки, запахло паленым. Кхайнериар сбежал по узкой лестнице, на ходу выдергивая из-за спины меч. Щелкнуло крепление на ремне, Ловец Душ взвыл, полыхнув глазницами черепа в гарде. Издав жуткий рев, кхаэль прыгнул в гущу врагов. Волнистое черное лезвие раскроило первого попавшегося человека наискось от плеча до бока вместе с доспехом, по металлу пробежал дымок. Выдернуть оружие из уже мертвого тела. Развернуться на когтях, очертить клинком широкую дугу, располовинить при этом еще троих. Снова развернуться, отбить удар секиры и, не останавливаясь, обрушить меч на чью-то голову. Выдернуть, с разворота отрубить руку. Отскочить, уходя от чьего-то удара, отбить второй, третий. Снова широкими взмахами расчистить путь для следующего шага. Кровь на лице, руках и одежде, волосы слиплись. Лица-лица-лица... Искаженные яростью и ужасом, орущие, хрипящие лица. Надо пробиться через полкрепости к казематам — там родная кровь! Меч в руках поет так сладко в унисон гневу. Кхайнериар шел по телам, рыча страшнее самых свирепых пустынных львов. Он отсекал врагам руки-ноги и оставлял их дергаться на залитых кровью камнях, не добивая — через час, день, неделю они все равно окажутся частью клинка. Зарево разгоревшегося пожара превратило его лицо в перекошенную окровавленную маску. Кхаэль методично прорубал себе дорогу к цели, не сбавляя шага, не замечая пропущенных ударов. Одежда на нем уже висела клочьями, но ни один тычок копья или удар меча не мог его даже пошатнуть. Вновь возникшие серебряные крылья отбивали смертельные удары, костром разлеталось белое марево Силы. Выскочившая откуда-то кучка монахов порскнула врассыпную, стоило Коту лишь обозначить движение руки в их сторону. Очередной шар света, в глубине которого стали пробиваться опасные сполохи фиолетовой тьмы, взорвал оружейный склад, пламя охватило уже половину крепости. Из кхаэля торчало несколько стрел. Но он шел ровным почти механическим шагом маньяка-убийцы. Прямо к главному зданию крепости. Прямо на замершую возле ворот стражу и нескольких цепных магов. - Убейте немедленно черную тварь! - разлетелся над плацем высокий визгливый голос. Кот глянул вверх. В небе промелькнул знакомый пернатый силуэт. По сознанию коротко мазнуло лучом внимания. «Янос, не лезь! Зашибу!» И он с обманчивой леностью метнул в сторону посмевшего раскрыть рот еще один шар. Тот залетел точно в окно, но цели не достиг, разбившись о магический щит. Обстановку в комнате, надо думать, все равно разнес. - Ну? - кхаэль нарочито медленно повернулся к людям, сгрудившимся возле ворот. - Кому еще жить надоело? Лязгнули крылья. Не дожидаясь ответа, Кхайнериар вышиб толстые деревянные створки вместе с железными засовами невидимой волной чистой Силы. Людей смело и перемололо, а кхаэль, одним махом одолев завал из обломков дерева и железа, прыжками помчался к цели. Все слилось в круговорот убийств и бега. Приказ должны были вот-вот исполнить — наверняка здешний отец-настоятель уже послал кого-то, оправившись от удара шариком. Собственная Котова кровь обильно пятнала каменный пол, но тело не чувствовало ни боли, ни слабости. Свет его души удерживался лишь стремлением спасти любимое чадо и полыхал оттого еще ярче. Он успел ровно в тот момент, когда троица монахов снимали охранные заклятья с тяжелой железной двери и отпирали ключом массивный навесной замок. Налетел сзади, в три движения посворачивал им шеи и вломился в камеру, полыхнув светом. В нос ударило тюремное зловоние. Тайро Даррей лежал в углу на стылых камнях, болезненно щурясь от внезапной вспышки. Он больше походил на вымазанный в грязи и крови скелет, чем на живого, а уж цепей для него не пожалели и подавно — обмотали так, что смяли пальцы крыльев. - Рей! - Кот одним прыжком очутился подле сына и приподнял растрепанную голову. В ответ Рей только слабо захрипел — даже рычать не получалось. От него метнулась в темный угол мелкая красноглазая тень и растворилась там, как не было. От даэйра веяло мертвенным холодом. Тяжелая кровяная вонь перебивала все прочие запахи. Кхайнериар ощутил, как его начало потряхивать и знобить — силы кончались, раны давали о себе знать. Думать об этом не оставалось времени: чутье уже подсказывало, что враги близко и собираются загнать его в угол, накрыв магической сетью. Кот, недолго думая, просунул лезвие меча в одно из звеньев цепи, аккуратно, чтобы не дай Стихии не оцарапать Рея. - Не подведи меня, дружок, - сказал он фламбергу и надавил на рукоять, как на рычаг. Заскрежетала сталь, Ловец Душ коротко взвыл. Второе, третье усилие — и звено, наконец, поддалось, лопнув с жалобным звяком. Морщась и шипя, Кхайнериар принялся распутывать зачарованные цепи. Пропитанное чарами железо леденило руки, ловушка постепенно схлопывалась. Рей тяжело, со свистами и всхлипами дышал и не мог шевельнуть даже пальцем — от многодневной неподвижности и потери крови тело совершенно не слушалось. - Держись, мой мальчик. Сейчас выберемся. Вернув меч за спину, Кот успокоил нервно-усталую дрожь в руках и начал собирать в ладони силу для сплетения портала. В голове вертелась всего одна мысль: «Куда угодно, только подальше отсюда!» Кхаэль готовил проход, а у самого беспрестанно шевелились уши — он пытался расслышать приближение врагов. «Как можно дальше!» Полыхнуло светом, белая арка, достаточно широкая и высокая, чтобы пропустить Кхайнериара с ношей, встала прямо посреди камеры. Кот, уже не чуя ни рук, ни ног от усталости и навалившиеся боли, закинул обмякшее тело сына себе на плечо и, шатаясь под весом немаленькой туши, шагнул в проем. Кто же знал, что один бесконечно долгий миг падения в пустоту приведет обоих в густые леса затерянного мирка... За полтора года до рождения Илленн Процесс регенерации всегда мучителен. Боль, слабость и тошнота сменяются жаром и диким зудом, от которого хочется лезть на стену. Сознание то и дело соскальзывает в сон или обморочную муть. Окружающее превращается в неясную круговерть бессвязных образов и звуков, из которой невозможно выбраться. Но я не имел права растягивать сие сомнительное «удовольствие» надолго. Рядом умирал сын, и я был ему нужен. Так что – разлепить слезящиеся глаза, пинком водворить сознание на место и, не отвлекаясь на изучение места, в котором оказался и проступающую на бинтах кровь, сползти с лежанки к нему. Ни я, ни Ловец Душ опасности не чуяли. Значит, можно попытаться осмотреть и попробовать понять, что случилось… Как кружится голова. К демонам! Света мало, всего лишь догорающая масляная лампа. Видеть можно, но краски смазаны, почти обесцвечены звериным зрением. Оттого не разобрать, кажется мне, или и впрямь все плохо. Рей лежал на полу среди вороха шкур и одеял, тяжело, с присвистом дыша. Видать, у того, кто по доброте душевной спас нас, не нашлось подходящего ложа для крылатого существа. Интересно, кому это мы понадобились и для чего? И не придется ли снова отбиваться и уносить ноги? Очень жаль, что Ловец Душ не умеет убивать сам… Но это потом. Все потом. Что ж ты сделал-то с собой? Лицо серое, губы синюшные, глаза ввалились, щетина многодневная клочьями, волосы липкие от пота, а сам холодный, как труп. Я нащупал жилку на шее – билась еле-еле. Живой. Но что-то в нем не так. О, Стихии, скажите, что запах нежити мне померещился! Я сморгнул, перестраивая зрение, и вгляделся в его энергосистему. Нет… не померещилось Трижды проклятые люди! Чтоб вас демоны имели днем и ночью во всех позах и со всей фантазией! Чтоб вас Бездна сожрала и не выплюнула! Я сдержал рычание, до крови закусив клыками губу, пережигая боль, резанувшую душу каленым железом. Ни к чему, чтобы она сейчас пошла по узам и добила без того слабую душу. Нет, мало перегрызть этим тварям глотки, мало скормить их мечу! Я их разберу на составляющие, сотру в кровавое месиво, испепелю, пусть для этого мне придется выпустить всю мощь Колонн. Клянусь Колесом, эти двуногие уебки проклянут день, когда родились на свет их сучки-матери! Мое сокровище, мой взрослый приемный ребенок, мое несчастье, моя головная боль и радость из-за них превратился в живое умертвие. Мне оставалось только лечь на пол рядом, бестолково пытаясь удержать в объятиях вот-вот готовую уйти душу и гадать, что привело его к такому решению. Боль? Страх? Безумие? Попытка спастись? Все сразу, наверное. Обрывки сложного ритуального плетения еще болтались на ауре – тусклой, изъеденной, распадающейся. Не успевшая переродиться энергосистема виделась страшным, изодранным, покореженным клубком. Частично – еще живая, но главные стволовые каналы и большая часть мелких уже принадлежат нежити. Но не упырем же он хотел стать? Нет, наверняка высшим существом Смерти, с полноценно живым телом. Я слыхал о таких, но на Колесе они не встречаются. Некому было уберечь тебя от ошибки, мальчик. Некому объяснить, научить, подсказать. И теперь живое гибнет, негармонично, еле-еле соединенное с мертвым, а мертвое не способно выжить в таком виде. А я не хочу смотреть, как ты умираешь. Я из тех, кто воочию видел богов. Они ничем не отличаются от всех прочих разумных, кроме того, что их силу питает вера последователей. Я не верю ни им, ни в них самих. Но в ту ночь я готов был молить кого угодно и клясться в чем угодно, лишь бы мой сын остался жив. Потому что если он умрет… Нет, я не хочу видеть существо, которое останется в итоге. И не хочу видеть того, что оно сотворит с полной энергии планетой. Я впервые не мог сделать ничего. Совсем. Я и себе-то помочь толком не мог, то и дело скатываясь на границу обморока и снова выдираясь из него волевым усилием. А Рею нужен целитель отнюдь не моего ранга и притом – темный, из тех мастеров, что сами наполовину некроманты, да где ж такого возьмешь, да еще в какой-то непонятной глуши… Он захрипел и выгнулся в агонии. Горлом хлынула черная кровь. - Не смей уходить, не смей! Слышишь меня? Не смей! – я в бессильной ярости встряхнул безвольное тело. Что-то грохнуло сверху по потолку – я заметил это лишь краем сознания, запомнив, что у дома есть не то чердак, не то второй этаж. Раздались чьи-то быстрые шаги. Мне плевать. Кто-нибудь, остановите это. Пожалуйста. Я никогда ни о чем не просил и просить не буду. Только за него. Умоляю, кто-нибудь! Потянуло холодом. Пространство и время как будто вымерзли. На пороге комнаты за моей спиной возник человек, судя по шагам и запаху, женщина. А напротив, в полумраке угла соткалась из легкого серебристого сияния Она. Я обмер. Сердце сжалось и пропустило удар. Неужели – все? Но я не этого просил! Невозможно было не любоваться красотой Милосердной Девы. Совершенством Госпожи, под которой ходим мы все. Это точеное тонкое лицо, этот шелковый водопад смоляных волос, два искристых топаза глаз, глядящих прямо в душу. Но ни один мужчина в здравом уме, ни одна женщина не рискнет влюбиться в Вечную. Я не был исключением. Оглохнув и онемев от ужаса, я вжался в пол, беззвучно скалясь. Бесполезно прикрывать собой сына – этот глупый порыв ничего не изменит. У Нее есть Право. - Уходи, - безголосо прошипел я, найдя в себе силы зарычать. И страх переродился в злость. Я не представлял, как, но точно знал, что не дам забрать сына. Незнакомая женщина позади меня застыла, не дыша. А Гостья шагнула навстречу и оборвала мою попытку вскочить двумя негромкими словами: - Тише, дитя. Я как на стену налетел. В тихом голосе звучала материнская нежность, доброта, покой. То, что дарует Она душам, завершившим бренную жизнь. Я не мог противиться этому голосу, лишь с отчаянием смотрел, как Госпожа садится в изголовье, как кладет узкую маленькую ладонь на влажный лоб сына, как перебирает ему волосы. Надо смириться. Так будет лучше. Он получит покой, о котором давно мечтал. А кто вспомнит о нем? Клан? Погорюют и смирятся, найдут нового лидера. Братья? Разве что Рахи. Но он недолго протянет после, уйдет следом, безнадежно влюбленный. А я? Я молча сцеплю зубы и буду дальше стеречь Колесо, как цепной пес. Да катись оно все к алденской праматери! Саданув кулаком по полу, я завыл, не сдерживая больше бессильную злость. - Не бойся, все будет хорошо, - она вдруг порывисто обняла меня, и буря улеглась, отступила, оставив только растерянность. А в следующий миг пришло понимание – не приходит Госпожа просто так к умирающим, на то есть Жнецы и Смертоносцы, да и у тех полно своих посланцев. Значит… - Он не умрет, - шепнула Вечная. – Ты только обязательно найди тех, кому он будет нужен, кто станет заботиться о нем, любить и беречь. Тогда он будет жить. Она снова склонилась над Реем, с легкостью приподняла и стала баюкать, как ребенка, что-то еле слыщно напевая без слов. И стало спокойно. Пришло знание, что все действительно сложится, как надо, а где-то в одном из знакомых миров есть тот, кому я без колебаний могу доверить судьбу и жизнь сына. - Хороший, глупый мальчик, - ворковала Вечная. – Это не лучший способ прийти ко мне. Тебе еще рано. Ты должен многому научиться, многое сделать, многих полюбить. Живи, стань истинным Смертоносцем. А когда станешь сильнее и мудрее – приходи, я буду ждать. И тут мне стало плохо. Тело вспомнило обо всех своих ранах, до сознания дошли, гаконец, боль и слабость. Я сполз на шкуры, успев заметить только, что меня накрыли чем-то сверху. Потом навалился сон без сновидений. Проснулся я от того, что меня попытались перевернуть на бок. Я с ворчанием поддался, но глаз открывать не стал – ни чутье, ни Ловец Душ об опасности не предупреждали, под боком ровно дышал Рей, а хозяйка дома, кажется, занималась обработкой ран. Ну и пусть ее, мне лень шевелиться и думать. Руки у нее приятные, мягкие и теплые. Боль снимают. Можно же, в конце концов, в кои-то веки поспать не вполглаза, не вслушиваясь постоянно в окружающую реальность?.. Второй раз я проснулся ночью. Сознание осталось четким. Все так же не открывая глаз, я прислушался к себе и к происходящему вокруг. Регенерация почти завершилась, моя туша больше не напоминала решето, а на мелкие неудобства можно не обращать внимания и заняться восстановлением ауры и силового запаса. У Рея дела были куда хуже моего. Вечная Госпожа свое обещание сдержала и отступилась, но он застыл на той шаткой грани, когда душа готова оборвать последние связи с телом и как будто не знал, куда ему идти. Полунежить… Мда. В доме было тихо. Ментал на десяток дневных переходов окрест искрился полуосознанными мыслями животных. В доме – только мы и спящая наверху хозяйка. И особая, лесная тишина. Очередной дикий мир меча и магии. Везет мне на них. Хотя, может, это от того, что я не большой любитель появляться в мирах технологичных – тяжело там хищникам вроде меня. А в таких местах раздолье для охоты, да и у обитателей возникает желание всего лишь убить, а не засунуть в лабораторию до конца жизни. А уж если выяснят, что жизнь эта бесконечна… брр. Лучше не думать о таком, а то накликаю. Интересно, хозяйка что, живет здесь одна? Как? Ладно, потом узнаю. В худшем случае объявится муж. Или не объявится. Я, наконец, открыл глаза и сел. Голова от долгой неподвижности закружилась, в глазах слегка потемнело. Дождавшись, пока меня отпустит, я первым делом обернулся к сыну. На сей раз тусклый свет ночной лампадки меня не устраивал совершенно, и я нашел в себе силы зажечь маленький белый светоч. Откинув одеяло, я оставил световой шарик висеть в воздухе и занялся беглым пока осмотром. Рей выглядел уже не настолько мертвым. Трупные пятна и серость сошли, оставив лицо просто бледным, сердце билось медленно, но ровно, дыхание не прерывалось. Но крайнее истощение превратило его в скелет, обтянутый кожей. Перепонки крыльев – сухой пергамент, с которого местами ободраны или обсыпались мелкие чешуйки, суставы кое-где выбиты, раны заживать, похоже не собираются, когти на руках вырваны, не знаю, в бою ли или при допросах… Убью. Всех. Каждого. Надо ставить организм на подпитку, латать энергосистему и только потом запускать обмен веществ, пищеварение и мочеполовую систему, проверить центральную и периферическую нервную систему. Кстати, что с мозгом? Физиологические функции заторможены, но должны при выходе из комы прийти в норму, ментальная сфера повреждена… Будут проблемы с психикой. Они и так-то были, а теперь он может просто сойти с ума. И это я еще не знаю, удастся ли все это проделать с нежитью и не останется ли он попросту ходячим трупом. Скормлю демонам. Каждого. Как мне не хватало Харш или Яноса! Они оба – лучшие целители Хэйвы, а как хирургам им и вовсе нет равных. Впрочем, здешняя хозяйка тоже не чужда медицине, судя по царящим в доме запахам – травница. Но этого мало. Травки, заговоры, свечки – все это сейчас бесполезно и ненужно, если она не умеет работать со Смертью… Так, хватит бестолковых размышлений, надо заняться делом. Собственных сил для постоянной подпитки у меня не хватит, значит, буду пользоваться заемными. Мир большой, не обеднеет. Устроившись поудобнее и положив одну руку Рею на лоб, я скользнул взглядом по комнате, не обращая внимания на то, что вижу. Стены и мебель никак не откладывались в памяти, сливаясь во что-то серо-коричневое, меня никак не интересующее. Отпустив мысли спокойно плыть, куда им вздумается, я вообще перестал обращать внимание на явную реальность. В голове проносилась всякая ерунда, но вскоре и эти мысли прекратили свой бестолковый писк и растворились в гулкой пустоте. Постепенно «отдаляясь» от тела, я стал видеть размытые мерцающие краски, большей частью лиловых, фиолетовых и зеленых оттенков, смог почувствовать громадину планеты и коснуться ее энергии. Дух весьма удивился тому, что кто-то заговорил с ним – мало кто из местных разумных был на такое способен. Но помочь, слава Стихиям, согласился после недолгих уговоров. Я получил толстый, гудящий и прогибающийся от силового напора канал и мог спокойно впитывать и «переваривать» щедрый подарок мира. А уже пропущенную через себя энергию, «съедобную» для ослабленногоорганизма, я тонкой струйкой вливал в сына через глиф, начерченный моей кровью на его запямтье. Большая часть оставалась при мне, восполняя утраченное, оседая плотным сгустками в накопителях – Хранительском медальоне на шее и скрытых в пространственных свертках доспехах – какого демона я, идиот, их не призвал?.. Великая сила отсутствия привычки, не иначе. Когда поток перестал грозитть прерваться от малейшей потери сосредоточенности, я смог заняться делом. Аккуратно вправить пальцы крыльев, начать внимательнее разбираться в хаосе разодранной и покореженной энергосистемы. Верхняя половина наискось от левого бедра до правого плеча осталась большей частью живой, некротикой отдавали лишь отдельные нитевидные каналы. С другой стороны дело обстояло ровно наоборот. И как заставить две противоположные силы работать вместе, не убивая при этом организм, я пока не знал. Теоретически живое и мертвое должно ровно переплетаться во всем теле, но как этого добиться? Надо выбираться отсюда, и как можно скорее. Но пробой и след от моего портала наверняка уже затянулся, где находится мир, я понятия не имею, одно чую – не на Колесе точно. Иначе я бы четко слышал Хэйву и мог призвать Духов, а через них передать восточку своим. Значит, единственное, что остается – это хорошенько изучить окрестности, а лучше планету целиком, чтобы как можно точнее задать координаты точек входа и выхода портала, иначе нас выкинет где-нибудь в межзвездной бездне или внутри звезды. Тогда точно никакое бессмертие не спасет. А за время, пока я буду здесь шататься, Рей, возможно, выйдет из комы и окрепнет. Сомневаюсь, конечно, но… Еще с хозяйкой отношения налаживать. А мне, как назло, милым, обходительным и пушистым именно сейчас быть не хочется совсем. За размышлениями и планами я не заметил, как наступило утро. Ночник догорел, темнота сменилась предутренней серостью, а потом и розовато-синими сумерками. Тело впервые вспомнило, что оно хочет есть, пить и по нужде, и что одежды на нем кроме бинтов никакой. Дожидаться хозяйку – бессмысленно, нагота меня никогда не смущала даже в чьем-либо присутствии, Рея я могу поддерживать и так, не изображая статую рядом с ним, канал не оборвется. Чего зря время терять? И я отправился на разведку. Дом оказался не очень большим, но добротным, в два этажа. Первый почти пополам делила печь, на кухню и что-то вроде гостиной, отделенной от входа сенями, служившими одновременно кладовкой. Кадки с соленьями, вяленое мясо, какая-то – я не приглядывался толком – хозяйственная утварь, всюду на балках травы. Отхожее место, слава Стихиям, не где-нибудь на другом конце двора, а рядом, пристройкой к дому. На второй этаж я подниматься не стал, чтобы не беспокоить хозяйку. Мужской руки в доме не чувствовалось ни в чем. С одной стороны, слишком много порядка, с другой – женская слабосильность и недоустроенность жилья. Там крыша просела и требет починки пока не прохудилась, там забор, кстати, низкий, покосился и подперт, поленница пуста, несмотря на иней по жухлой траве, инструменты в ящике под навесом разве что паутиной не заросли, охотничьего или военного снаряжения вообще нет. Единственная упряжь с какого-то скакуна в сарае валяется, и та прелая. Ну ясно. Никакого мужа давно у нее нет или вовсе никогда не было. Считают ведьмой, иногда за услуги едой расплачиваются. Знаем, плавали. Что ж, жизнь мне и Рею это облегчит. Не придется цапаться с мужиком, а то и убивать, если полезет с оружием. От дома повеяло волной возмущения, послышались быстрые шаги. Похоже, меня потеряли и собираются устроить выволочку. Ну и ладно. Я неторопливо шел через двор к дому, когда хозяяйка показалась на пороге. Статная зрелая женщина в домашнем платье, с пшеничной косой толщиной в руку и колючими серо-голубыми глазами. В первый миг она растерялась при виде меня, а потом сердито что-то спросила. Строй языка оказался мне незнаком. Значит, в эту часть Пространства меня еще не заносило. Придется быстро учить на слух или считывать прямо из ее памяти. А пока я просто поймал мысленную волну ее вопроса: «Что ты здесь делаешь в таком виде?» Что делаю, что делаю… Гуляю. Погода прекрасная, морозец вон за пятки кусает, травка похрустывает. Примерно так и ответил, вытащив из ее же памяти нужные слова. С жутким акцентом, но это к лучшему. - Тогда догуляй, будь добр, до дома и хоть штаны надень. А у самой взгляд оценивающий украдкой. Ну нет, уж прости, душа моя, у меня сейчас не сезон, не стоит, и терять время на веселье я не хочу. Но взгляд давно оинокой женщины еще долго буравил мне спину. Странно, но она не стала пока задавать обычных вопросов вроде «кто ты и откуда?». Первым делом она присела возле Рея, и к моему изумлению от нее повеяло нешуточной силой. Она разворачивала свой кокон ауры и выстраивала вокруг больного какое-то сложное плетение… Жизни? Да еще и природная ведьма. Какая редкость. Хороший грамотный маг этой Стихии – очень большая редкость. Как и грамотный маг Смерти, впрочем. Я вгляделся в то, что она делала и покачал головой. - Нет. Так нельзя. Переродить не получится, надо соединять. - Но он отравлен и останется нежитью! - Это неизбежно при его работе. Сохранить рассудок важнее. Я взялся за нити. Задача – критически сложная. Работы – на много часов подряд. Прерваться, отложить на потом, взять перерыв на отдых – нельзя. И, надо отдать хозяйке должное, свое дело она знала. Почему с такими навыками она не практикует где-нибудь в столице, при дворе, не завела собственную клинику? Хотя, сомневаюсь, что такое понятие здесь вообще известно. Она умела подстраивать свои действия под напарника, зорко следила за состоянием пациента и легко контролировала сердечный ритм, дыхание и давление. Ее взгляд стал острее, и теперь она оценивала не только и не столько мою тушку, сколько умение. Да, мы тоже кое-чему учены… - Как его зовут? – негромко спросила она. - Рейнан. Рей по-домашнему. - Не родной? - Приемный. - Кто он? - По-вашему – дракон. У нее округлились глаза, хотя руки не прервали работу. - Драконы не живут с двуногими и вообще не держат их за разумных. Я фыркнул. - Рей – живет и держит. Ведьма кивнула. Вопросы не были праздными, похоже, она задумала ритуал на имя и суть, потому и спрашивает. - Настоящие родители живы? - Мать – нет, отец… а демоны его знают. Ее четкий деловитый подход мне нравился все больше. Мастер пусть и не высшего, но и далеко не среднего ранга. - Самого тебя как зовут? - Кхайнериар. Кхайнэ. Кот. На выбор. - Тот, кто назвал тебя Котом явно поскромничал. И голос у нее красивый, грудной. Не люблю голоса-колокольчики. Тут она запела, и я заслушался, едва не забыв про дело. Вибрирующие переливчатые звуки начали сплетаться в нечто почти осязаемое, почти видимое. Они обволакивали, звали, манили, вытягивали, напоминали о небе и крыльях, о свободе полета и азарте охоты, и Рей впервые за все время слабо шевельнулся, но… Зря она запела о любви. И я, дурак, не сказал. Откликнувшаяся было душа полыхнула в ответ ледяной тоской и снова закрылась, закуклившись сама в себе. Песня тут же оборвалась, женщина растерянно захлопала глазами, приходя в себя от удара эмоций. Не важно, надо исправлять! И я подхватил ту же магию, выстраивая ее на нужный лад, напоминая о том, что было Рею действительно дорого и уговаривая вернуться – ко мне. Время полетело быстро. С раннего утра и до позднего вечера я бродил по осеннему лесу, изучая каждую корягу и каждый куст, возвращался в дом ведьмы порталами за полночь. Уходить дальше двух-трехдневного перехода мне не давал Рей – подпитка ослабевала, а без нее он не выживет. Я возвращался, вливал в него свежедобытую кровь – насышенная агонией жертвы, она хорошо поддерживала его – и ложился спать, либо коротал время за разговорами с Велирией. Она оказалась умной, на свой лад образованной женщиной, иногда слишком категоричной, иногда смотревшей на меня косо, но в целом, куда более приятной особой, чем большинство людей. За мягкое и бережное обращение с сыном я готов был простить ей и косые взгляды, которых с каждым днем становилось все меньше (я понимаю, не все любят, когда при них, не особо заботясь об эстетичности зрелища, разделывают голыми руками оленью тушу и поедают ее на месте) и холодную, слегка отчужденную манеру общения. О себе она почти не говорила. Ловко избегала расспросов, но по случайным оговоркам мне удалось понять, что живет она в этой глуши отнюдь не по своей воле и покинуть это место может только с кем-то. Нет, даже не так, с первым встречным, свалившимся ей на голову. То ли обиженный ухажер был так изобретателен в проклятиях, то ли еще что… Я не стал выпытывать и зря теребить наболевшее, зачем? Зато стало понятно желание помочь нам, и я готов был согласиться с таким прагматизмом охотнее, чем с красивыми словасми о помощи всему живому и о любви к ближним. Обо мне она тоже почти не расспрашивала, чуя, что я не горю желанием выкладывать подробности своей жизни. Нас обоих это устраивало. Никаких лишних разочарований, недопонимания и ссор. Иногда и вовсе было просто приятно молча сидеть рядом, прислонившись друг к другу, и слушать треск огня в печи. Время шло. Состояние Рея оставалось все таким же тяжелым, и я начал всерьез опасаться, что ему станет хуже. И я не удивился, когда, сказав о своем намерении уйти домой, услышал короткую просьбу: - Возьми меня с собой.