Что бы я ни натворил — я твой

В самом переезде, по скромному (нет) мнению Гавриила, не было ничего сложного. Свои вещи он разобрал ещё вчера, ведь в них у него был идеальный порядок; в их старом доме в пригороде он провёл полтора часа, складывая одни только галстуки. Трейси часто задумывалась, припоминая, крепко ли её руки держали мальчиков, когда те были ещё младенцами. Поэтому сейчас весьма довольный собой Гавриил пил крепкий кофе с молоком, изучая сайт университета, в котором им предстояло провести завтра первый учебный день. От вполне предсказуемой нервозности он отвлекал себя тем, что презрительно косился на братца. Азирафаэль постоянно витал где-то в облаках и на буклеты с доставкой роллов смотрел чаще, чем себе под ноги, поэтому до сих пор разбирался со своими коробками. Полноватый юноша в нежно-голубой домашней футболке смешно пыхтел, утирая пот со лба, и растерянно кусал губы, пытаясь вспомнить, что лежало в очередной коробке. — Вот почему дисциплина — самое главное, Азирафаэль, — едко отметил Гавриил, кидая один из самых укоризненных взглядов из своего арсенала. Его брат ругаться не хотел, поэтому ответил одним обжигающим взглядом, слишком злым для такого мягкого и доброго ангелочка. Терпение даже такого эфирного существа тоже могло подойти к концу. Он поспешил вернуться в комнату, избегая очередной нотации, и неловко дёрнул доверху набитую коробку на себя. С неё плавно соскользнул дневник, с гулким стуком падая на пол, но не успел Гавриил и рта раскрыть, как юноша уже скрылся в коридоре. Он мог бы его окликнуть, конечно, но дневник при падении раскрылся, и из него плавно спикировала глянцевая карточка. Безжалостно давимое парнем любопытство ловко вывернулось из стальной хватки и впилось глазами в интересный предмет. Азирафаэль был весьма скрытным. Карточка подействовала на потенциального политика, как лазерная указка на кота. Гавриил и сам не заметил, как по-шпионски выскользнул из-за стола. Где-то в мыслях зазвучал саундтрек из “Розовой пантеры”. Наклонившись, он подобрал оба предмета, стараясь действовать как можно тише, и взглянул на фотографию. Где-то раздался скрипучий треск. Шаблоны рвутся весьма громко. Камера запечатлела Азирафаэля, скромного и воспитанного юношу, для которого не было в жизни большей радости, чем усесться на диване с интересной книгой и пирожным. Казалось бы, ничего необычного. Гавриила словно ударили под дых: на фотографии Азирафаэль ласково обнимал одной рукой за шею какого-то темнокожего парня, а губы их соединялись в поцелуе, и даже сквозь него было видно, чтоба оба радостно улыбаются. Гавриил издал совершенно непочтительный для парня двадцати лет звук. В ушах застучала кровь, которая предательски прилила и к лицу, и щёки неумолимо зажгло. Он едва не выронил фотографию от шока. — Кто разрешал тебе брать мои вещи?! — раздался обиженный вскрик. Гавриил чисто машинально обернулся к арке, ведущей в коридор, и уставился на вспыхнувшего брата, и начал закрывать и открывать рот, как бестолковая рыба, выброшенная на берег. Единственным отличием тут было отсутствие чешуи и жабр. Азирафаэль с небывалой для пухлого тела резвостью подскочил к нему и вырвал дневник и фотографию из ослабевших пальцев. Сердито пыхтя, он кинулся в свою комнату, но Гавриил, опомнившись, поспешил следом. Его переполняли самые разнообразные эмоции, и он, растерявшись, не мог ухватиться ни за одну из них. В юноше смешались негодование, презрение, шок, неверие. — Ты что... — он замер, не зная, как подобрать слова, и Азирафаэль обречённо обернулся. Гавриил страшно выпучил глаза, так, что подсознание любителя книг порадовалось, что его брат — не мопс. Меньше всего на свете ему хотелось бы сейчас подхватывать выпавшие глазные яблоки. — Ты... Из этих? Последние слова он буквально прошипел, с таким отвращением, что Азирафаэль едва не взвыл от горечи. Казалось бы, какое ему дело до мнения тупого брата? Но дело всё-таки было. — Я не хочу об этом, ради всего святого! — воскликнул он в совершенно расстроенных чувствах. Конечно, правильный Гавриил, с пелёнок метящий в президенты, будет презирать его. Было ясно, как день. В этот момент домой вернулась Трейси, с лёгкостью держа тяжёлый пакет с продуктами в наманикюренной ручке. Оба парня уставились на неё, застыв на месте и утратив дар речи от неожиданности, и женщина решила прервать немую сцену. — Что это вы так бурно обсуждаете, мальчики? — весело спросила она, не замечая ужаса в глазах Гавриила. Парень вдруг резко выпрямился по-военному, закрывая Азирафаэля и треклятую грешную фотографию своим могучим телом, и выпалил первое, что подсунул ему воспалённый шокированный мозг. — Порнографию. Продумывать свой внешний вид на завтрашний день было очень глупо и не в её стиле, но Вельзевул действительно переживала по поводу первого учебного дня в университете, хоть никому этого и не показывала. Поэтому она сейчас придирчиво рассматривала два чёрных свитера с разным рисунком, выбирая, какой ей надеть завтра. Пусть на других ей было плевать, но ей хотелось чувствовать себя увереннее. За стенкой вдарили режущие звуки панк-рока, и Вельзевул закатила глаза со стоном, потонувшем в громогласном вое. Вот уж кто точно не переживал о первом учебном дне. Она уже хотела снять со стены биту и направиться к братцу с кристально чистыми намерениями, но её опередил Шедвелл. Непонятно, как Кроули расслышал его шаги в роковой какофонии своей комнаты, но звук тут же резко убавился. Вельзевул удовлетворённо вздохнула, выбирая-таки один из свитеров, и бросила взгляд на свои аккуратные маленькие руки. Спокойная уверенность заполнила её, и девушка невольно вспомнила события ровно недельной давности, когда она решила наконец заняться своими руками. Тогда Вельзевул невозмутимо красила ногти в чёрный цвет, наслаждаясь запахом свежего лака, когда её телефон завибрировал. Она перевела уставший взгляд на загоревшийся экран, потом на свои руки, и снова на экран. — Блять. Что ж, ей ничего не оставалось, кроме как с ювелирной осторожностью набрать пароль подушечкой пальца. Отпечаток был прогулкой по тонкому льду. Что и следовало ожидать, сообщение пришло от её братца, который пропадал неизвестно где уже третий час. В глазах Вельзевул вспыхнул интерес. “Домой приду — охренеешь” Её густая от природы бровь любопытно вскинулась отточенным за годы саркастичной жизни движением. Девушка поёрзала на стуле, пытаясь представить, что на этот раз выдумает Кроули перед первым днём в университете, который, на минуточку, всего через неделю. “Это будет шикарно, я уверен” — Да почему ты не можешь позвонить? — прорычала Вельзевул, и её глаза опасно полыхнули. Жаль только, что Змий если бы и видел её сейчас, то даже бы не вздрогнул: инстинкт самосохранения отсутствовал у него напрочь. Пришлось, матеря брата всеми известными словами, набрать ответное сообщение. “Неужто лобок в розовый покрасил?” Она снова потянулась за бутылочкой лака, чтобы подправить ногти на левой руке, и крепко задумалась. Кроули от природы был рыжим и отличался высшей степенью хамства, а также странным с детства прикусом, и его клыки были острее, чем у нормальных людей. Но для этого парня всего всегда было мало, поэтому к своим восемнадцати он сделал проколы в ушах, в том числе и на хрящах (потом две недели ныл ей, бедняжке Вельзевул), и набил татуировки змей — на правом виске и левом предплечье. За это Шедвелл, не переставая, орал на него целый месяц, каждый раз, когда видел, поэтому чаще всего Кроули в этот период дома не появлялся, но со временем к его выходкам привык даже отец. Только до сих пор иногда фыркал, цедя сквозь зубы “педик”, и даже не подозревал, насколько недалёк от истины. Вельзевул тоже пришлось признать, что харизматичный Кроули со всем этим выглядел ещё лучше. Правда, парень, увидев едва ли не впервые в жизни смущённую сестру, воодушевлённо принялся её дразнить, за что и получил по рёбрам маленьким, но сильным кулаком. Девушка вздохнула, осторожно закручивая колпачок. Хорошее было время. Телефон снова завибрировал. “Не, лучше. Раз в дохуя” Любопытство Вельзевул было подогрето ещё больше. После ужина Шедвелл ушёл на работу в ночную смену. Стрелки близились к девяти вечера, и небо нежил сиренево-синий закат. По своему обыкновению девушка проводила отца до калитки. “Телячьи нежности” в их семье не приветствовались, но каждый раз, когда дочь провожала его на работу, Шедвелл шагал дальше по улице с улыбкой, даже если настроение у него было отвратительным. Глубоко вдохнув сладкий запах ещё цветущей природы, Вельзевул невольно вслушалась в умиротворяющий шелест листвы. Кроны деревьев выделялись на светло-фиалковом небе тёмными шапками. На мгновение она даже пожалела, что не захватила с собой телефон. Символично было бы сделать фотографию сейчас, когда спокойной жизни оставалась всего лишь неделя. Ветер тихо ласкал ещё зелёные листья, и девушка спрятала осторожную улыбку. Это для неё было редкостью, но сейчас она наслаждалась тишиной вечера. Кусты прямо справа от неё громко зашуршали, и она дёрнулась всем телом от неожиданности, оборачиваясь в сторону звука. Правда, от сердца у неё сразу отлегло, и сильный испуг сошёл на нет, когда из куста вылез взъерошенный Кроули. В его густой рыжей шевелюре застряло несколько листочков, и он, оборачиваясь на калитку, широко улыбался. Вельзевул ещё ничего не успела сказать, как Кроули, набрав в лёгкие побольше воздуха, вдруг произнёс: — Он уш-ш-ш-шёл? При звуке странного шипения в душу Вельзевул закрались первые нехорошие сомнения. Она резко округлила глаза, не веря в то, что её догадка окажется правдивой, и едва подавила в себе желание заорать на всю округу. Вместо этого девушка с каменной решительностью уставилась на брата, который тут же немного стушевался. — Рот открой. Сейчас же. Что ж, она и без того знала, что единственная причина, по которой Кроули ещё не стоял в психиатрической больнице на учёте — они его просто туда не водили. Брат замешкался на мгновение, но послушно разомкнул челюсть и вытянул раздвоенный язык, между покрасневшими половинками которого покоился ватный тампон. — Я до сих пор поверить не могу, — воскликнул вдруг Гавриил, пружинисто оборачиваясь к нему на жалобно скрипнувшем стуле. Ему вторил Азирафаэль, едва не молясь, чтобы стул не выдержал накаченного братца и разломился-таки пополам. Как будто ему не хватало проблем со всем этим! Переезд, волнение перед учёбой, так ещё и Гавриил случайно узнал о его ориентации. Судя по горящему его взгляду, парень не собирался отставать от него ближайшее время. Удручающая перспектива. — Представь себе, у людей могут быть отношения, — буркнул Азирафаэль, едва удерживаясь от того, чтобы захныкать. Завтра такой важный день, а он чувствовал себя просто измождённым. — Пожалуйста, отстань от меня, я тебя ведь по-хорошему прошу, Гавриил. — Ну, да... — промямлил парень, и Азирафаэль, не выдержав, отвернулся. Он почти закончил расставлять книги в белом шкафу и теперь пытался отвлечься на то единственное в его жизни, что никогда не могло вывести его душу из равновесия. Даже коварное сладкое незаметно подкидывало лишние килограммы, на что часто намекал (прямо заявлял) Гавриил. Сердце парня согревал один вид ровных книжных корешков, которые он поддерживал в идеальном состоянии. За его спиной раздался грохот, и Азирафаэль тут же обернулся, ожидая, что беспокойная задница старшего всё же оказалась на полу. Но Гавриил вполне твёрдо стоял на ногах, сверкая глазами, и вдруг с искренней обидой воскликнул: — Ты что, настолько мне не доверяешь? Азирафаэль даже рот приоткрыл, поражаясь быстротой смены его настроения. Не то чтобы это его не радовало: обида была явно лучше слепой ненависти. — Я тебя прошу, — устало вздохнул он, потирая переносицу, — давай об этом позже. — Мальчики, ужин! — пропела Трейси с кухни. — Ладно, — недоверчиво вздохнул Гавриил. Азирафаэль едва подавил в себе желание разулыбаться от облегчения, и мысленно поблагодарил Бога. — А вы спали? — Ради Бога, Гавриил! — Садитесь, — довольно мурлыкнула Трейси, любуясь собственноручно приготовленным ужином. Надо сказать, в последнее время у неё получалось всё лучше и лучше, поэтому сыновья поспешили усесться за стол. От всех этих переживаний Азирафаэль проголодался ещё сильнее, вдобавок к тому, что всегда отличался хорошим аппетитом. Трейси, положив каждому его порцию картошки, опустилась за стол сама и вдруг повернулась к притихшему за едой младшему сыну: — Ази, детка, а твой бывший мальчик, кажется, тоже будет с вами учиться? Гавриил едва успел поднести ко рту салфетку. Откашлявшись, он вскочил так, словно на стуле, на котором он сидел, появилась вдруг раскалённая булавка. — Ты знала? Почему я один ничего не знаю?!