Что бы я ни натворил — я твой

На следующий день институт продолжал жить своей шумной сентябрьской жизнью, как большой улей с чётко расставленной иерархией. Иногда в неё врывались анархические события, как вчерашняя вечеринка: этот вечер был у всех на устах. Упоминания о нём теннисными мячиками отлетали от стен, врываясь в головы и уши зевающих студентов, в особенности перевозбуждённых первокурсников. Кто-то выглядел помято, кто-то — неприлично радостно, кто-то мучился похмельем. Всё оставалось таким же, как было. Азирафаэль проснулся от звука будильника на телефоне. Чисто машинально он потянулся, выключая его, взглянул на время. На экране горели 07:01. В голове какое-то время было совершенно пусто, когда юноша снова вытянулся на постели, расслабившись, подтянув тёплое одеяло на грудь и уставившись в потолок. А потом воспоминания нахлынули на него ужасающей волной, сметая хрупкие останки радости, как остов полуразрушенного корабля. Никогда ещё на его памяти не было таких насыщенных вечеров. Вечеринка с музыкой и алкоголем, сотни студентов, Кроули... Кроули. Гавриил, чьи глаза сверкали непривычным волнением, кровь на его костяшках, блестящая под уличными фонарями; Вельзевул, так ласково поглаживающая его по плечу. Отчаянный крик, исходящий из самого израненного сердца, когда впервые Азирафаэль позволил себе выругаться при всех, даже при матери. Успокаивающий шёпот мамы, громкий в воцарившейся в доме тишине, когда она ласково обнимала его в тёмной комнате, поглаживая по волосам; он плакал, не помня себя, пока не уснул. Гулко сглотнув неприятный комок в горле, юноша посмотрел в наполовину зашторенное окно. Сентябрь подходил к концу, и утреннее небо встретило его серовато-молочными облаками. Несмотря на это, на улице было довольно светло, хоть холодный воздух и подрагивал в туманных лондонских сумерках. Словно его можно было ощупать пальцами, медленно поводя рукой в воздухе. Медленно потянувшись, Азирафаэль сел в кровати, чувствуя, как в комнате стало душно; ему захотелось раздеться. Собственное тело не слушалось, словно потяжелело, и юноша почти с ненавистью оглядел себя, отбрасывая одеяло в сторону. Он чувствовал себя таким неуклюжим, нелепым, полным, что мог лишь в бессилии поджимать губы и изгибать брови, всем сердцем желая развоплотиться, чтобы не ощущать себя вот так. Тишина комнаты не позволяла ему собраться с мыслями, и нужно было поспешить, чтобы успеть сегодня на учёбу. Поэтому литератор медленно спустил босые ноги на холодный пол, чувствуя, как полосатая пижама приятно скользит по коже. Он даже не помнил, когда успел в неё переодеться. Может, помогла мама? Сейчас Азирафаэль был настолько расстроен, что ему даже не было стыдно. На кухне уже были и Гавриил, и Трейси. Они о чём-то говорили вполголоса, но тут же замолкли, когда услышали шаги младшего в коридоре: он тут же понял, что говорили они о нём. Но обижаться или расспрашивать их не было ни сил, ни желания. — Доброе утро, милый, — улыбнулась мама, наливая ему чай. — Голоден? Гавриил уже почти прикончил свою крупную порцию, состоящую из яичницы и здорового тоста с салатом. Ну естественно. Глядя на то, как быстро он жуёт, юноша даже не замечал на себе пристального взгляда. Один вид завтрака заставил его чувствовать себя ещё более неуютно, чем в комнате, пока он пытался поднять своё отяжелевшее тело с постели; резинка пижамных штанов чуть давила на округлый живот, и Азирафаэль только покачал головой. — Нет, спасибо. Только чай. Он уже опустился за стол, стиснул в ладонях приятно горячую кружку; Трейси присела напротив, намазывая маслом свой тост, и деликатно покашляла: — Может, ты сегодня останешься дома? Отдохнёшь хотя бы денёк. Это лишним никогда не будет. Гавриил громко вздохнул, всем видом выражая недовольство. — Мам, перестань. — Да что? — Учёбу пропускать нельзя. Он зато отвлечётся, разве это плохо? Женщина только по-детски скривилась, энергично отмахиваясь от старшего, как от надоедливой мухи; чувствуя приближающуюся ссору, Азирафаэль торопливо закивал: — Всё хорошо, правда. К тому же сегодня всего лишь две пары. — Первой не будет, — заявил Гавриил, водя пальцем по смартфону, который лежал на столе по его правую руку. — Всем первокурсникам надо собраться в актовом зале. Приедут представители французских стажировок. Мама недовольно надула губы, пригубив свой кофе. — Вы всё равно не перетруждайтесь, мальчики, хорошо? — сказала она им перед выходом. Азирафаэль как раз обувал удобные кроссовки, когда женщина нервно смяла в руках пояс домашнего халата. Стоять в этой прихожей после вчерашнего было просто кошмарно для ботаника, и он дышал почти через раз, всеми силами стараясь выбросить из головы картинку пьяного Кроули, залитого кровью, и его громкий хриплый крик. — Не волнуйся, — проговорил юноша, крепко обнимая её на прощание. Маленькие женские ручки приятно огладили его спину, и Азирафаэль зажмурился почти до выступивших слёз. Щёки неприятно тянуло от вымученной улыбки. Выйдя за калитку, они двинулись по тротуару, на котором постепенно рассеивался утренний туман. Картинка была по-осеннему английской — унылой, но по-своему загадочной. Гавриил вышагивал энергично, твёрдо ступая по светлому асфальту кожаными ботинками, "незаметно" посматривая на младшего. Азирафаэль старался не отставать, совершенно бездумно подстраиваясь под его темп: мысленно он был далеко отсюда. Интересно, как там Вельзевул? Она была такой участливой и доброй с ним. Нехорошо получилось, что потрёпанный и мало что соображающий Кроули свалился ей на голову, но в конце концов, он же её брат... При одной мысли о парне внутри всё снова перцово зажгло. Азирафаэль нервно выдохнул, покрепче перехватывая лямки рюкзака, и прибавил шагу, чтобы не отставать от старшего брата. На учёбу не хотелось, даже с учётом того, что будет всего одна пара. Гораздо больше хотелось лишиться этого тяжёлого, ужасного тела, непривлекательного для Кроули. На пару секунд юноша даже замедлился, поражённый до дрожи своей неожиданной догадкой. Что если именно из-за внешности Кроули поступил с ним так? В памяти до сих пор ярко горели обрывки того, какие фразочки ему бросал Кроули — в магазине, в бассейне... Но потом это резко прекратилось. В груди сильно сдавило, когда Азирафаэль вспомнил, как приятно ему было с ним переписываться, болтая о сестре и брате... Юноша чуть прикусил нижнюю губу, не замечая напряжённого взгляда Гавриила. Удалить ли ему переписку? Один вид этой строки в сообщениях теперь будет кромсать изнутри ножом. Парни подошли к институту, но литератор всё ещё не смотрел ни на кого вокруг, даже на необычно тихого сегодня старшего брата. Он словно плыл по мутной речной глади среди шумящих людей; среди первокурсников только и было разговоров, что о вчерашнем посвящении в студенты, и Азирафаэль морщился, стремясь поскорее уйти в более спокойное место. Если так вспомнить, все парни и девушки, с которыми можно было заметить Кроули, сияли ухоженными и стройными телами. Мечтательный юноша иногда не отказывал себе в соблазне строить иллюзии, но тут истина была на лицо: он ведь помог ему тогда с Эшем, да и книги помог донести... Может, Кроули всё же не равнодушен к нему? Может, ему помешало его неповоротливое, полное тело? Что ж, несмотря на всё это, было уже поздно. Азирафаэль быстро зашагал к туалету на первом этаже, чувствуя, как горячие слёзы душат его, сдавливая горло, и угрожают брызнуть из опухших после тяжёлой ночи глаз. Гавриил остался стоять в вестибюле, напряжённо хмурясь брату вслед, но не стал его догонять. Вместо этого он незаметно вздохнул, снова безупречно выпрямляя спину, и направился в деканат — возвращаться в привычную колею к обязанностям старосты. Заскочив в свободную кабинку, Азирафаэль заперся дрожащими пальцами. А после отпустил себя наконец, задирая голову к грязному потолку и быстро-быстро моргая, надеясь, что скоро успокоится. Мысленно он ласково уговаривал себя перестать, пока из блестящих под электрической лампой глаз катились светлые дорожки слёз. Если рассуждать рационально, в голове у него был полный порядок, всё расставлено по полочкам, холодный голос судьи беспристрастно оглашал материалы. Кроули ничего ему не был должен. Очевидно? Конечно, как июньский погожий день, когда на синем небе ни единого кудрявого облачка. Так и в его медноволосой голове, наверняка, ни единой мысли о книголюбе, который сейчас тихо всхлипывал и отчаянно кусал губы, чтобы не сорваться окончательно. Даже если Ази ему и нравился, теперь уже не было смысла раздумывать над этим и на что-то надеяться. Все светлые надежды, хрупкие, улыбчивые, которые юноша лелеял под сердцем, как дитя, вспыхнули и обуглились в один момент, когда он увидел раздетого парня под полуобнажённым Кроули. Чувства, тепло греющие изнутри пухленький животик, теперь раскаливали внутренности, как угли, и заставляли дышать тяжело, до боли в лёгких, сердито утирать рукавами свитера слёзы с покрасневших щёк. Ему просто стоит взять свою внешнюю непривлекательность на заметку на будущее. На то время, когда его идиотские растоптанные чувства к рыжему гонщику исчезнут окончательно, и литератор сможет со спокойной улыбкой смахнуть с себя белесый пепел. Спокойным голосом разума это всё звучало замечательно. Сердце Азирафаэля всё ещё кровоточило, несмотря на то, что за ночь самые глубокие раны немного затянулись; чувства всегда брали верх над эмоциональным юношей и в этот раз отступать не хотели. Обида, досада, разочарование наваливались одной мощной волной, обжигающе леденя кожу и оставляя кислую горечь на языке. Азирафаэль прерывисто вздохнул, рассматривая уже влажные рукава свитера. Ему пора было приходить в себя, верно? В конце концов, любовь уходит, а его дурная привычка строить глупые мечты подвела наивного сладкоежку уже в который раз. Может, решение заняться своими пухлыми формами позволит ему повзрослеть? Взявшись за ручку кабинки, Азирафаэль чутко прислушался. Кажется, никого. Поэтому он быстро выскочил, затаив дыхание и ощутимо расслабился, увидев, что в туалете действительно пусто. Люди и без того доставляли дискомфорт, а уж в таком состоянии он точно не вытерпел бы очередных насмешек над толстяком с заплаканным лицом. Склоняясь над раковиной, юноша быстро ополоснул горящее от слёз лицо прохладной водой. Кожа невольно покрылась мурашками, и он старался не смотреть на своё отражение. Вызванная крайне подавленным состоянием омерзительная мысль прокралась в неаккуратный ворох в его голове. Он с самого утра хотел написать Вельзевул, так как она стала его единственной подругой, но... Она ведь его сестра. И будет постоянно напоминать собой о Кроули. Смогут ли они продолжать дружить? Поджав губы, Азирафаэль устало вздохнул, промакивая влажное лицо бумажным полотенцем. Чувствовал он себя просто кошмарно и теперь действительно жалел, что не остался дома. Боже правый, почему учебный год так начинается? Или студенческая жизнь без разбитого сердца и не жизнь вовсе? Будет очень весело, говорят все взрослые и выпускники института. Мда. И пока Ази старательно избегал своего отражения напротив, тщательно стирая холодные капли с нежных щёк, по всему зданию раздался мощный двойной звонок. Пошатнувшись от неожиданности, юноша ахнул от ужаса, мгновенно осознавая. "Собрание в актовом зале! Вот почему в туалете никого уже не было, ослиная ты голова!" Сдавленно ойкнув, Азирафаэль скомкал полотенце, выбросил его в ведро и, поудобнее перехватив рюкзак, выскочил из туалета. К его облегчению, таким он оказался не один: в коридоре несколько задумавшихся студентов тоже торопились вместе с ним. Так было как-то спокойнее, хотя опаздывать изначально плохо и невежливо. Добежав до них, книголюб почти незаметно пристроился сзади, когда они свернули на ярко освещённую лестницу. Блики танцевали на гладких перилах и шершавой поверхности картин. Юноша громко шмыгал носом, надеясь, что никто не обратит внимание на его покрасневшее лицо. Плакал он действительно долго и наивно полагал, что утром ему станет легче. Бесполезно: Кроули хищной ядовитой змеёй успел просочиться глубоко, наполняя собой каждую мысль, и от жгучей досады Азирафаэлю оставалось только кусать губы. Похоже, это будет намного труднее, чем он надеялся. У входа в актовый зал, чьи белые двери с золотом красиво выделялись среди однотонных стен, образовалась настоящая давка. Опаздывавших было немало, заключил Азирафаэль, и неловко продвигался по полшажочка вперёд вместе с остальными, наблюдая, как рассасывается толпа. Словно студенты соединялись в один организм, чтобы втиснуться в узкий проход, а в зале снова разбегались маленькими муравьями, занимая свободные места. Первокурсников ловили преподаватели и иногда — кураторы, распределяя их места по факультетам. Когда масса людей сдвинулась ещё ближе, литератор сосредоточенно поджал искусанные губы, встряхивая белыми кудряшками: может, хотя бы сейчас отвлечётся, на рассказ о стажировке? Франция... Звучит неплохо, очень даже неплохо. Красивый язык, замечательная архитектура и, как он слышал, прекрасные десерты. Вот бы попробовать настоящие французские эклеры или блинчики... Азирафаэлю почти удалось отвлечься, но слабая улыбка тут же померкла при воспоминании о выпечке. Живот неприятно забурчал, и он вспомнил, что вот только полчаса назад решил похудеть. Теперь о сладком ему даже думать нельзя. Актовый зал выглядел немного вычурно, на вкус юноши, но торжественно-красиво. На стенах висели многочисленные портреты, в стеклянных шкафах, блестевших под гигантскими резными люстрами, красовались награды, полученные студентами, преподавателями и самим институтом. Места были мягкими, тёмно-багряного цвета, но с очень неудобными и жёсткими подлокотниками. Азирафаэль тихонько вздохнул, надеясь, что всё это быстро закончится. Там он отвлечётся на истории мировой литературы, а потом и вовсе домой, в уютную тишину, где не будет всего этого шума и давки первокурсников... Отстранившись от парня, который неловко толкнул его локтем, литератор прищурился, пытаясь найти куратора своей группы. Одногруппники его уже давно должны были быть здесь, так как были очень ответственными и вряд ли опаздывали. Краем глаза юноша успел заметить знакомых ребят с других факультетов, которых видел на социологии. Чувствуя себя всё более неловко в толпе, Азирафаэль внимательно всмотрелся в кучу галдящего народа рядом с собой и застыл, широко распахивая глаза, когда наткнулся на побледневшее лицо, наполовину скрытое тёмными солнцезащитными очками. Как по приказу, толпа вокруг них расступилась, давая желанный воздух для жадного глотка, но в груди сдавило так сильно, что юноша об этом даже не вспомнил. Внутри заворочалось раненым воющим драконом, до боли сдирающим чешую об острые камни, и Азирафаэлю захотелось убежать отсюда как можно дальше. Кроули молча уставился на него в ответ, чуть приоткрыв рот; на носу его красовалась огромная белая примочка. Она особенно ярко выделялась на фоне смуглой кожи красивого, но потрёпанного вчерашним лица, и Ази почувствовал, как у него горит в горле. Его тело даже невольно дёрнулось, чтобы унести своего хозяина, но на плечо легла уверенная ладонь мужчины позади. — Азирафаэль, Кроули, — окликнул их мистер Маккинон, преподаватель философии. Этот странный со всех граней предмет вёлся на всех курсах, а у молодого, но уважаемого профессора была отличная память. — Почему опаздываете? Обычно острый на язык и сообразительный, Кроули замолчал, нервно переводя взгляд с Азирафаэля на преподавателя. Литератор же уставился в пол. Тёплая рука на плече словно вдавливала его в пол, всё ниже и ниже, и воздух сгустился вокруг его груди, не давая ни вздохнуть, ни выдохнуть. Неловкое молчание Маккинон истолковал по-своему. — Часто ведь вас вдвоём вижу, — задумчиво отметил он, чуть проходя вперёд. — Не выспались после романтической прогулки под луной? Ладно, проходите, занимайте свои места. Мужчина говорил беззлобно, но это не сделало ситуацию лучше. Услышав его предположение, знакомые первокурсники начали перешёптываться, фыркать и хихикать. Особенно те, кто видел, как Кроули обхаживал того парня. Не вынося болезненного жара, Азирафаэль почти рванулся вперёд, дёргая на себя рюкзак, и не заметил, как звезда вчерашней ночи непроизвольно обернулся и подался следом. Только краем уха услышал голос Маккинона: — Эй, а что это у тебя с лицом? "Ну надо же было наткнуться именно на него!" — с отчаянием воскликнул про себя Азирафаэль. Он старался глубоко дышать, чтобы глаза перестало щипать бесконечными слезами, и с облегчением опустился на свободное место. По сторонам юноша совсем перестал смотреть, уткнувшись мутным взглядом в свои ноги. Как только он сел, пухлые ляжки плотно прижались к сиденью и стали выглядеть ещё больше. Литератор едва сдержался, чтобы не заскулить от ноющей, как старая жвачка, боли внутри. Свет вокруг быстро погас, оставляя только экранные блики телефонов; Ази уставился в другой конец актового зала, где над сценой уже развернули большой проектор. Шумно вздохнув и стараясь больше не опускать взгляда на ноги, юноша увидел, как к трибуне выходят представители стажировки, и поджал дрожащие губы. Одно он знал точно: ничто больше не заставит его забыть ни жуткий вчерашний вечер, ни крики Кроули в прихожей, ни его почти удивлённое лицо с примочкой на сломанном носу, ни чувственный пожар в ослабевшей груди. Слайды сменялись всё более красочными фотографиями и смонтированными видео. Даже бунтующие с утра пораньше и горячо обсуждающие вчерашнюю вечеринку первокурсники притихли. На озадаченных лицах отобразилось внимание. Даже Вельзевул, угрюмо скрестившая руки на груди, призадумалась о том, как круто было бы отправиться во Францию. Подальше от всего этого дерьма. Несмотря на то, что презентация была интересной, девушка не смогла подавить смачного зевка. И зевнула, да так, что челюсть болезненно хрустнула; сидевший справа от неё парень даже испуганно покосился в её сторону, а заебавшаяся Вельзевул просто облизнулась и проморгалась, надеясь, что глаза перестанут слезиться. Ночка выдалась той ещё, блять. Если бы был приз за "самое ебанутое посвящение в студенты", она бы точно уже размещала его на полочке в своей комнате, протирая гладкую позолоту тряпочкой. Выброс адреналина ночью был мощнейший. Может, из-за этого Вельзевул и не потянуло в сон от измождения, когда они с Кроули кое-как отошли подальше от дома Азирафаэля и Гавриила. За пошатывающимся братцем по всему тротуару зловеще блестела кровавая дорожка, и девушка, не задумываясь, потащила его в больницу. Даже в ночной мгле было заметно, как сильно побледнел от потери крови этот придурок. Если бы он потерял сознание, ситуация ухудшилась бы в разы, поэтому ветеринар очень радовалась, когда они успели-таки достичь ярко освещённого изнутри белого здания госпиталя. От Кроули разило железным запахом крови и выпитым алкоголем, но она не чувствовала даже стыда: эмоций было слишком много, и все они безжалостно перемешались в единую кашу. В голове всё ещё стучали слова Гавриила и его сверкающие обидой тёмные глаза с лиловыми отблесками. Едва вспомнив их, Вельзевул больно впилась ногтями в собственные локти и немного сползла в тёмно-красном кресле. Лицо почти перекосило от вспышки новой бессильной ярости. Глухо билось в груди сердце, по-прежнему горевшее желанием избить их обоих. Она не могла не думать об Азирафаэле. Себя, конечно, тоже было жалко, но Вельз не была настолько ранимой и чувствительной, а этот юноша напоминал нежного ангела, и такие потрясения должны были просто отвратительно на нём сказаться. Но она даже не знала, пришёл ли он сегодня на занятия, хоть и выискивала долгое время взглядом в толпе у актового зала: твёрдо считала, что уж он опаздывать не будет, он же такой правильный, да? Знакомых белых кудряшек было не рассмотреть, и настроение Вельзевул сползло ещё ниже. Своим мрачным видом, вкупе с тёмными синяками под глазами, студентка даже своего куратора заставила нервно сглотнуть и поёжиться. Перед внутренним взглядом снова предстало лицо Гавриила, когда они сидели друг напротив друга в гостиной, и с глухой злостью девушка стиснула зубы. Красивый, да, но тупой, что пиздец! Неужели у неё такой хреновый вкус? Ну как она может не переживать за Азирафаэля? Он ведь её друг. Да у неё сердце треснуло напополам и осколками гранаты осыпалось, когда Вельзевул увидела, как этот солнечный лучик рыдает на улице. И она до сих пор помнит его до мурашек тёплые объятия: её так только Кроули обнимал в детстве, когда совсем плохо было. А идею со сводничеством сам Гавриил поддержал. Может, не сразу, но поддержал, ещё и доставал её постоянно сообщениями и звонками, мол, придумала что-нибудь или ещё нет? Лицемерный гондон. Проектор погас, и в рядах студентов снова зашуршало оживление. Вельзевул откровенно не хотелось на пары, поэтому она даже не спешила вставать с удобного мягкого кресла, успешно ею нагретого. Осень подкрадывалась всё ближе, и в здании института тоже было довольно прохладно, поэтому на ней сейчас красовалась растянутая чёрная толстовка с затёртыми локтями. Из-под полуопущенных ресниц староста наблюдала за тем, как суетятся представители, объясняя что-то напоследок. Здорово всё-таки было бы поехать во Францию. Вечерние огоньки, красивые улицы и дома... Там уж точно не будет футбольного дебила, непостоянного, как проститутка, идиотского братца со сломанным носом, который порушил их план и утром, пока она топала в институт, позвонил ей раз десять... Но ей туда дорога заказана. Нужны деньги и учиться на порядок лучше, чем она сейчас. Наверное, на стажировку попадают только такие ребята, как Азирафаэль... Внезапная мысль стукнула её по макушке так, что она даже выпрямилась в кресле и ошарашенно захлопала ресницами. А что если Ази в расстроенных чувствах, пытаясь вылечить разбитое сердце, оборвёт вдруг все связи и уедет? И мать точно не будет возражать, после увиденного ей вчера, только поспособствует, и тогда — прощай не только возможность исправить ситуацию, но и её хрупкая надежда на дружбу. Надо срочно ему написать. А ещё лучше — увидеть. У Вельзевул с самого утра сердце было не на месте, а с Гавриилом она даже встречаться не хотела. И не дай Сатана ему вообще попасться девушке на глаза ближайшую неделю, пока утихает её шипящая ядом обида. Говорить не хотелось ни с Гавриилом, ни с Кроули. Поэтому Вельзевул, уже поднимаясь с кресла вместе с остальными, решительно двинулась к выходу из актового зала, пробиваясь сквозь толпу крохотной моторной лодкой. Всё было так плохо, просто ужасно, что она ощутила необычайный прилив сил. Она покрутилась немного, рассматривая ребят вокруг, всё ещё надеясь увидеть Азирафаэля, поговорить сразу лично. Девушка чувствовала себя остро одиноко в шуме и среди плотно двигающихся тел и знала, что она такая не одна. Уж точно милый ботаник не пойдёт за поддержкой к этому дебилу, если она хотя бы немного успела его узнать. Напряжённые мысли по-прежнему вертелись вокруг Гавриила, и саму старосту это начало раздражать до радужных вспышек под веками. Чаще всего мелькало строчкой: "Да как он мог?" Но ответа не было. Впрочем, как и всегда в таких случаях. Оставалось только погружаться глубже в водоворот переживаний, воспроизводя всё вчерашнее. На время из этого её вырвал заместитель по воспитательной работе. Он вырос у шкафчика с наградами, как очень резвый гриб после дождя, и приподнял массивные брови на лоб. В руках мужчины была пачка листовок. — Вельзевул, подойди сюда. Сколько у тебя человек в группе? — Двадцать два, — нахмурилась она, послушно приближаясь и в качестве неосознанной защиты хватаясь за обе лямки лёгкого сегодня рюкзака. Может, она была и не самой хорошей старостой, но свою группу знала на твёрдую четыре. Заместитель (Вельзевул напряжённо пыталась, но так и не вспомнила его фамилии) с важным видом отсчитал несколько бумажек и протянул ей. — Раздашь своим перед парой. Так, кто ещё не получил? Он мгновенно отвлёкся, и девушка отступила чуть назад, планируя снова смешаться с толпой и поскорее выскочить из актового зала. Нужно было ещё наконец решиться и написать Азирафаэлю, а время перемены поджимало. К мужчине тут же подошли другие старосты самых разных мастей, огибая маленькую Вельзевул, и у неё буквально дыхание перехватило. Совсем рядом, почти плечом к плечу, вытянулся во весь свой рост Гавриил. На серьёзном лице застыло совершенно нечитаемое выражение, и с внутренним злорадством девушка успела отметить, что недосып и переживания сказались и на его всегда безупречном облике. Лица обоих, направленные точно вверх и точно вниз, осветились взаимной неприязнью, и ветеринар, грубо пихнув его плечом, как можно быстрее потопала к выходу. В ушах звенело. Светлый красивый коридор был глотком свежего воздуха, но голова всё ещё кружилась от приступа немой ярости. Хотелось вернуться в зал, распихивая всех, кто стоял на пути, и стереть самодовольное выражение с лица футболиста, так, чтобы он наконец пошатнулся, не устоял на ногах, повалился наземь, чтобы она могла взглянуть на него сверху вниз. Болезненно зажмурившись, Вельзевул мотнула головой, сердито направляясь к забитой людьми лестнице. Чувств было слишком, слишком много, она к такому не привыкла! Досада, обида, ярость, недоумение, грусть — все это тугим комком слепилось в груди, не давая дышать. Староста даже сморщилась, пытаясь перебороть себя. Вот вроде сорвался их прекрасный план, между всей четвёркой абсолютный разлад, а она вспоминает чаще всего о перекошенном лице Гавриила, когда он втиснул Кроули в стену в коридоре, полыхая от злости, как большой летний костёр. Он наговорил ей такого, что хотелось исколошматить этот дебильный шкаф в пижонских шмотках, но настоящее, неподдельное беспокойство за младшего прорывалось сквозь толщу деланного спокойствия. Настоящего его Вельзевул видела именно вчера. И думала об этом, несмотря на всю обиду, что не давала ей покоя всё это время. Пора было возвращаться к обычным делам, подумалось девушке, когда она достигла наконец с общей массой других первокурсников твёрдого пола первого этажа. Раздать листовки, которые неосознанно чуть смяла в руках, и написать Азирафаэлю. О плане думать пока рано: Кроули она сама готова была переломать несколько рёбер, настолько сильно была на него сердита за вчерашнее. Теперь понятно, почему у неё нет друзей. Уголки губ Вельзевул неумолимо поползли вниз. Пока она направлялась в нужную ей небольшую аудиторию, толпа вокруг расступилась, давая свободно вздохнуть, и разошлась в разные стороны; впереди замаячили знакомые спины одногруппников, и девушка решила прибавить шагу. Написать она может и во время пары, а к обязанностям старосты хотелось относиться ответственно. А может, просто отвлечься от пиздеца, который терзал её тело и мысли. Ветеринара рывком схватили за рукав, с лёгкостью разворачивая к себе, и Вельзевул едва не выронила листовки. Неожиданного нападавшего от удара её кроссовка отделяло молниеносное мгновение, за которое девушка успела узнать парня. — Вельзевул, что вчера вообще произошло? — прошипел Кроули, всё ещё стискивая в пальцах её толстовку. Грубо дёрнув рукой, брюнетка вывернулась из захвата и едва не застонала на весь институт. Ну почему ей пришлось встретиться с самыми бесячими людьми, а Ази даже на горизонте заметно не было? Жизнь, неужели ты ещё недостаточно её оттрахала? — Вспоминай, бля, — буркнула Вельзевул, отворачиваясь. Да, брата было немного жаль, но он им всё испортил и из-за него её единственный друг был разбит. Ей нужно было время, чтобы успокоиться и снова смотреть на его лицо без желания уничтожить. Не привыкший отступать и слышать отказ, Кроули прыгнул вперёд, снова выскакивая перед ней и вынуждая остановиться. Он выглядел расстерянным и злым одновременно. Грудная клетка под чёрной курткой тяжело вздымалась. — С какого хуя я очнулся в больнице? Я помню, как этот псих сломал мне нос, помню, что пошёл к вам, а дальше — пусто... — Пусто у тебя в башке! — взорвалась Вельзевул, изо всех сил контролируя громкость. Не хватало ещё разбирательств у декана или кого похуже. — Не мог хоть один вечер удержать член в штанах и ни к кому не лезть? Получил по заслугам, вот что я скажу. Остальное сам додумывай. И пошла дальше, дрожа от ярости и досады. Ну как, ну как так могло получиться? Всё катилось в тартарары. Нужно было выпутываться, но голова даже не хотела работать: сейчас к аудитории направлялся сплошной сгусток эмоций. Меняться состояние несчастной даже не планировало, и она глухо зажжужала себе под нос. Ладно хоть Кроули остался стоять в коридоре, не побежал за ней выяснять, в чём всё-таки дело. Точно отхватил бы. Возможность написать Азирафаэлю, что Вельзевул задумала ещё в актовом зале, перед встречей с двумя ослами, появилась только после начала пары. Раздав чёртовы листовки, староста плюхнулась на своё место на задней парте, вытащила тетради, чтобы создать иллюзию деятельности, и рухнула на парту на сложенные руки. Твёрдость стола неприятно давила на уставшие мышцы, и краем уха она услышала, как преподавательница поздоровалась с группой и начала лекцию. Вытянув из рюкзака телефон, ветеринар, не медля ни секунды, открыла знакомый диалог. Пораскинув мозгами и сгрызя ноготь на большом пальце, она набрала наконец самый оптимальный вариант. "Привет. Извини за всё вчерашнее. Как ты себя чувствуешь?" Уже после отправки сообщения Вельзевул раздражённо подумала, что стоит прибавить к извинениям слово "пожалуйста". Убирая телефон в кармашек рюкзака, украшенный черепушкой, девушка и не надеялась быстро получить ответ. После таких переживаний нужно хорошо поспать, если Ази остался дома, он отдыхает, как она и хотела бы. А если правильный ботаник всё же попёрся на учёбу, наверняка сейчас слушает лекцию, прилежно переписывая её в тетрадь. И что удивительно, Вельз совсем не чувствовала презрения, как бывало раньше между ней и отличниками в школе. Литератор был таким, что в стандарты точно не вписывался. Как и она сама. Поэтому староста очень удивилась, когда рюкзак тихонько завибрировал, оповещая о входящем сообщении. Подождав, когда преподавательница отвернётся к исписанной доске, девушка белкой нырнула вниз, вытягивая гаджет. "Привет! Спасибо, мне уже лучше. У тебя как дела? Надеюсь, ты хотя бы выспалась?" Окей. Окей. Вельзевул пришлось зажмуриться, чтобы не дать слезе умиления покинуть глаз. Этот юноша разбит, но интересуется её делами. Вы серьёзно, блять? "У меня всё ок, не переживай. Надо, наверное, извиниться перед вашей мамой?" "Она не злится, просто очень удивлена. Но она очень понимающая, так что..." "Ты не хочешь обо всём этом поговорить?" "Знаешь, Гавриил — не самый лучший собеседник, поэтому я с радостью, но только если тебе не трудно!" Убирая затихший окончательно телефон, Вельзевул слабо улыбнулась, бросив взгляд в мутно-серое небо за окном. Может, всё и наладится? По крайней мере, одно дело сделано, и девушка чувствовала себя в миллион раз лучше. Хоть и желание избить обоих идиотов, приковав их предварительно к батарее, никуда не делось. Как только кончится пара, нужно будет срочно покурить. Основательно, взять сигарет этак четыре. И почувствовать себя наконец в роли настоящей подруги.