Что бы я ни натворил — я твой

День был какой-то ёбнутый, по правде говоря. Эта мысль чётко отпечаталась на подкорке мозга Кроули, пока хозяин задумчиво наблюдал за неподвижным серым небом. Он выскочил на улицу сразу же, пользуясь переменой и возможностью, буквально закуривая на ходу. Парень снова обхватил губами сигарету и с чувством затянулся. Дым был на оттенок темнее осеннего неба над Лондоном. Ветер приятно овевал лицо, охлаждая разгорячённую эмоциями кожу, и Кроули прислонился спиной к стене главного корпуса, упираясь грязными кроссовками во влажную землю. Он снова затянулся, давя в груди позыв кашля. Ебучий Гавриил. Ебучий филолог. Чёртова Вельз. Азирафаэль... Чёртов ботаник. Кроули скривился от злости, снова в нём вспыхнувшей, и смачно сплюнул на землю рядом. Затянулся ещё раз, чувствуя, как раздражение тихонько угасает в лёгких ядовитыми искрами. Ну как, как можно было настолько обидеться из-за такой мелочи?! Ну да, водится за ним такой грешок — плевать на чувства других. Но почему если кто-то плюёт, то и ему нельзя? Кто писал эти правила? Кроули угрюмо нахмурился, задирая голову, словно хотел взглядом пробуравить плотную массу облаков. Да уж, здесь было о чём подумать. Кроули не любил, когда на него кто-то обижался. Особенно из круга его близких или относительно близких знакомых. Больше всего ему не нравилось, когда дулась сестрица: несмотря на то, что внешне они постоянно задирали друг друга, а иногда и кусались, когда особенно злились, Вельзевул была на первом месте. Но с ней он, вроде как, помирился, ещё дома. Друзья на него не обижались — просто не из-за чего было; чаще всего Кроули терпел подобное от бывших пассий. Мимолётных и не очень. Но их игнорирования или угрюмо поджатые губы не производили на него почти никакого впечатления. Может, неприятно что-то шевелилось в груди, отдаваясь затем болью в задней части головы, но не более. Дон Жуан забывал об этом через какое-то время, постоянно чем-то увлечённый, как язык огня, трепещущий на ветру. Заплаканное лицо Азирафаэля, врезавшееся острым стальным диском в его память, так и застряло там на неопределённый срок. Кроули почти сердито затянулся. Дыхание снова сбилось. Ну и чё это такое? Таких друзей, как Азирафаэль, у него никогда и не было. Более того, в школе он подобных отличничков в очочках ещё умудрялся и задирать. В институте он повзрослел, немного поумнел и перестал обращать на таких ребят внимание; встреча с филологом была случайной, но от того не менее удивительной. Именно пухленький юноша в белом, с аккуратными кудряшками и вздёрнутым носиком, спас их двоих от наказания, и Кроули был искренне ему благодарен. Может, это помогло. А потом пришло это идиотское решение сводить Вельзевул и этого мудака, и они стали общаться ближе... Кроули сплюнул горьковатую слюну и наконец потушил сигарету, метко закидывая её в урну, когда согнулся в очередном сильном приступе кашля. Пора было бросать, наверное. Азирафаэль отличался от остальных зазнаек. По большей части тем, что он эти свои знания не выставлял напоказ. Он был очень скромным — как любой "хорошенький" ребёнок, — но вместе с тем и действительно интересным. И Кроули улыбался экрану телефона абсолютно искренне, когда никто не видел. В один момент ему даже стало дико стыдно за то, что до этого он к нему подкатывал. Может, в этот раз у него появился бы по-настоящему интересный друг. Ан нет. Опять всё проебал. Парень упрямо покосился на небо буквально исподлобья, словно пытаясь найти там, в унылой вышине, ответ на свои вопросы. Но, может, Кроули задавал их слишком часто и всегда нецензурно? Поэтому ему никогда не отвечали? Потаённая часть его души всегда жаждала ответов, и он даже ждал некой помощи от нависших над Лондоном облаков, но... Ответа не было. Ну и в пизду, подумал Кроули, убирая зажигалку обратно в карман джинсов. План насмарку, нос сломан, Азирафаэль не хочет с ним разговаривать. Дизайнер неосознанно сегодня постарался выглядеть как можно лучше, чтобы подойти и извиниться более-менее достойно, а не рыгая пивом и дыша перегаром; ботаник казался настолько... Чистым, что Кроули всегда внутренне смущался, когда ему нужно было подойти слишком близко. А тихий, но уверенный ответ филолога его резанул глубоко, как ножом по сердцу; он даже не понял сразу, что произошло. Почему с этим хвостатым дебилом Азирафаэль миленько беседовал всю пару, а с ним говорить не хотел? В порыве ярости, накатившей до алой пелены перед глазами, Кроули захотелось со всей дури ударить стену за собой, но он вовремя выдохнул. Злость ещё колола шипастыми мурашками, и он прикрыл глаза, прислонившись к бетону растрёпанным рыжим затылком. Надо будет подгадать момент, когда этого хрена не будет поблизости. А лучше бы вообще спустить его с лестницы, чтобы не он один тут щеголял сломанной переносицей. Да, так будет честно. Ему с Азирафаэлем поговорить нужнее, чем этому пацану, дрочащему на литературу. Кроули рывком отлип от стены и, оглядываясь через плечо, бодрым шагом двинулся прочь от института. Кроссовки бесшумно шоркали по мокрому асфальту; осень прочно укрепилась своими серыми красками и влажным воздухом, от чего становилось ещё тоскливее, и парень недовольно цыкнул. Нужно было ещё зайти в мастерскую, сказать, что он больше не будет у них работать... Как бы Кроули не старался отвлечься, мысли его неумолимо притягивались обратно. К Азирафаэлю. Который обиделся на него из-за хуйни, причём так, что даже разговаривать не хотел. Хотелось грубо встряхнуть его тогда за плечи, извиниться ещё раз, громко, в самых открытых выражениях, но... Но его глаза были такими печальными, что Кроули не решился. Ну не мог он. Там, в серо-голубоватой небесной вышине, он буквально видел своё отражение; достаточно было заглянуть поглубже, чтобы сердце сильно схватило уверенной рукой. Правда, чьей, Кроули не знал, но догадывался, что здесь подключились пресловутые силы Вселенной, которые всегда внаглую его игнорили. А тут — здрасьте, пожалуйста, очухались, когда произошло это самое нелепое и тупое событие в его жизни. Может, за исключением решения набить татуировку на виске. От того, как орал Кроули, на воздух готов был взлететь весь город. Да что там — наверняка вся Британия. И когда отец орал на него, когда тот решил продемонстрировать раздвоенный теперь язык... Парень криво усмехнулся, натягивая на рыжие волосы капюшон. Холодный ветер неприятно морозил проколотые уши. Честно говоря, когда он увидел Азирафаэля в относительно узких джинсах и яркой клетчатой рубашке, его змеиный и уже заживший язык отнялся. Прилип к горлу да там и остался где-то. И если бы Вельзевул у него что-то спросила, он издавал бы серию нечленораздельных звуков и трясся от волнения, как сломанный вибратор, потому что вид такого ботаника действительно заставил его понервничать. Под кожей побежали мурашки, а в животе вспыхнуло знакомое тепло, и Кроули захотелось врезать самому себе. "С людьми можно дружить, необязательно их трахать," — уныло напомнил себе Кроули, поглубже спрятав ладони в карманы и пнул ногой калитку, выходя на тротуар. Мимо с шорохом проезжали машины, медленные, как и всё в этом застывшем октябрьском мире. Но Азирафаэль выглядел просто потрясно, нельзя было этого не признать. И не только на взгляд Кроули как талантливого дизайнера. От вида покачивающихся полных бёдер, обтянутых джинсами, дышать становилось трудно, а в штанах резко стеснялось, но большую часть времени парень почему-то смотрел на его лицо. Он прекрасно помнил, каким оно было — опухшее от слёз, от чего казалось ещё более округлым, с болезненным румянцем на щеках и покрасневшими глазами, сухими настолько, что, казалось, ботаник ревел несколько дней. Кроули виноватым себя совсем не считал. Но от одной этой глупой мысли даже возбуждение пропало. Сегодня лицо Азирафаэля было свежим и чистым, и он казался настолько очаровательным, что Кроули пригвоздило к скамейке. Даже если бы Гавриил додумался съязвить, дизайнер бы того и не заметил. Ему просто хотелось сидеть и смотреть на его сияющие красивые глаза, пухлые щёки, аккуратный нос и нежные на вид губы, и от этого дыхание перехватывало. Кроули был ошеломлён; ему даже подумалось вдруг, что Азирафаэль был красивее всех, с кем когда-либо был сам парень. А потом наваждение прошло, когда этот хер с филологической горы начал беседовать с его волшебным видением и сидеть к нему слишком близко, едва не касаясь его руки. И Кроули не чувствовал ничего, кроме концентрированной злости. А потом Азирафаэль сказал, что не хочет с ним разговаривать. Фыркнув себе под острый длинный нос, дизайнер пнул камушек на тротуаре. Он впервые надумал перед кем-то по-настоящему извиниться, а его отшили! Ну и пожалуйста. Нахер надо. Чёртов ботаник со своей великолепной улыбкой и охренительными бёдрами мог дуться и дальше, мог хоть подавиться своим "не хочу с тобой разговаривать". Кроули дёрнул плечом и чуть не зашипел, едва не пугая проходившую мимо женщину и её маленького мопса. Даже не выслушал! Ну на что, на что тут можно было так обидеться?! Вельзевул, конечно, сказала, что ему было неуютно на вечеринке и всё такое, но кто его туда силком тащил? Ах, да. Он и тащил. Блять. Кроули длинно выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы. Хуй с ним, с носом: его гордость — вот по чему сейчас нещадно лупасили обоими кулаками и, возможно, даже ногами добавляли. Как будто его чморили целой шайкой местной гопоты, со вкусом избивая где-нибудь в захарканной подворотне. Примерно так чувствовал себя Кроули. Впереди показалась автомастерская, в которой он так долго проторчал, и парень чуть ускорил шаг. Скорей бы с главным перетереть, объяснить ситуацию и съебать домой, в тишину и покой, в свою лучшую на свете комнату среди изумрудных растений и плакатов "Queen". Фредди всегда его понимал, не то, что некоторые. Может, с Вельзевул поговорить? Они вроде побратались с этим обидчивым выскочкой. У сестры с эмпатией дела обстояли, конечно, не лучше, но, кажется, рядом с ботаником даже она смягчалась. У Азирафаэля способность волшебная, что ли? Даже самых чёрствых превращать или в радостные, или в унылые лужи? Может, ему нужно попробовать ещё раз, вздохнул Кроули, с силой толкая дверь гаража. А может, и не нужно. Хуй его знает. В мастерской привычно шумело, и парню подумалось даже, что он будет скучать по этой торопливой возне и весёлому мату. Но ему действительно надо было браться за учёбу, пока окончательно не съехал, и строить дорогу в будущее эстетики. Кроули со всей уверенностью собирался доказать отцу, что способен построить свою жизнь, занимаясь тем, к чему лежит душа. Поэтому он упругой вихляющей походкой двинулся к мастеру, стараясь хотя бы на время выкинуть из головы историю с Азирафаэлем. Ну... Не получалось. — Привет, Джон, — крикнул Кроули, приветливо усмехаясь. У хозяина мастерской были работящие грубые руки и ненависть к официальным отчётам, а ещё типичное английское имя. Джон был высок, широкоплеч, и, когда улыбался, сверкал золотыми зубами — по одному с каждой стороны. Мужик он был классный. На данный момент Джон любовно протирал тряпочкой новые колпаки, но, услышав Кроули, обернулся. — Привет, Шумахер, — хмыкнул он, возвращаясь к уже сияющему, как серебро, колпаку. — Как ласточка? — Настоящая зверюга, — ласково вздохнул Кроули. — Я чего приш-ш-шёл... На маш-ш-шину я накопил, так что... Он смущённо помялся. Да что за день такой сегодня? Всё Азирафаэль виноват. Решил подружиться с ботаником, бля. По счастью, Джон понял сразу и только махнул огромной рукой. — Конечно. Сам сказать хотел, тебе ж учиться надо, но слишком уж ты работал здорово. Отец-то не ругается? — Ругался, пока не увидел Бентли, — хмыкнул Кроули. Джон низко рассмеялся. — Ну и хорошо. Давай, пиздуй домашку делай, или чего там ещё тебе нужно. Они оба не сдержали дружески широкой улыбки, пока пожимали друг другу руки, и Кроули точно знал, что ещё будет скучать. Ну, возможно, ему снова понадобятся деньги? Хотя, казалось бы, на что ещё? Кроули развернулся и зашагал на выход, в пятно рассеянного света, подальше от шума и родного запаха машинного масла и металла. Он ловко нырял между машинами, ждущими своей очереди, и размышлял о том, что ему предстоит сделать. Нужно было написать Михаил и договориться с ней о примерке его наработок; сделать хотя бы часть домашки на завтра; возможно, поговорить с Вельзевул... Или нет. Его гордость шипела, царапалась и кусалась, как кот во время мытья, и Кроули едва не морщился от её ядовитых клыков. Щекотливая отрава разливалась по венам, заставляя метаться между двумя решениями, как хрупкий огонёк свечи. Извиняться или нет? Дебильнутый Гавриил слишком обидел Кроули, когда расквасил ему лицо, и сводить его со своей доброй на самом деле сестрой уже не хотелось. Но только ли из-за этого он общался с Азирафаэлем? Ему вспомнилось вдруг, как они здорово болтали, когда встретились вечером на улице, и Кроули помогал ему донести тяжёлые книги. Они были реально тяжёлыми, но дизайнер и не подумал об этом сказать — не из-за того, что хотел казаться крутым, а из-за того, что попросту забыл об оттягивающем позвоночник рюкзаке. Азирафаэль заливисто смеялся над его шутками или, наоборот, смешно хмурился, и говорил красиво и интересно — как персонаж какой-нибудь книги. Кроули в этом был уверен, хотя даже их не читал. Парень задумчиво обогнул очередную машину, за которой шуршали инструментами клиенты. Резко пахнуло бензином. Или другой вечер, когда Вельзевул попросила его отвезти книжного червя в Центральную библиотеку. Он отчего-то очень смущался, и они почти всю дорогу молчали, но именно эта уютная тишина так хорошо запомнилась Кроули. Ему впервые было так с кем-то у ю т н о, за исключением семьи, конечно. И он определённо помнил, как восхищённо сияли глаза Азирафаэля, и как неожиданно шла ему светлая джинсовка, оттенявшая фарфоровую нежную кожу. Гордость тоскливо заныла, заскреблась изнутри, царапая рёбра. Дело было плохо. Кроули ужасно хотелось поговорить с ним снова, и вместо грустно поблекших глаз увидеть радостную, почти ангельскую улыбку. На улице он вздохнул полной грудью и решительно двинулся вверх по тротуару. Непривычное волнение заставляло его сердце задорно пританцовывать, и Кроули перешёл на более широкий шаг. Дышать стало свободнее и легче. Он попробует ещё раз. Парень с хрустом в спине выпрямился, стискивая в руке найденный разводной ключ. Взгляд его неживых тёмных глаз обернулся к выходу из мастерской, и он сердито шмыгнул носом. — Уволился, значит. Сукин сын. Он говорил тихо, скрипуче, будто мел шоркал по асфальту. Его сухая кожа взволнованно блестела под лампами, освещавшими дряхленький, но рабочий мотоцикл, над которым корпели двое. Парень вернулся к нему, смахивая пыль, и снова заскрипел себе под нос: — Ничего, мы его ещё достанем. Реакции не последовало. Второй просто стоял без выражения на тёмном лице, застыв в мрачноватой задумчивости, и сухенькому пришлось его окликнуть. — Лигур? Ты здесь ещё? Тот вздрогнул и обратил к нему мутноватый взор. — Д-да. Да. Достанем. — Чё с тобой? Ты после разговора с той моделькой сам не свой, — фыркнул Хастур, пачкая перчатки в машинном масле. Лигур промолчал. Вопреки многим слухам, байкам и легендам, опыт с женщинами у Гавриила был. Может, не такой богатый, как у того же Кроули, но был точно. Но как же его сейчас было недостаточно! Спортзал института был ярко освещён, и по деревянным доскам пола прыгали, как маленькие кенгурята, блики. Пахло пылью, потом, резиновыми матами и мячами; Гавриил ко всему этому был привычен, поэтому просто вышагивал вперёд, ведя за собой шеренгу остальных сокомандников. Кроссовки скрипели по вымытому полу. В окружающей тишине голова парня кипела от вопросов. Хотел ли Кроули извиниться перед Азирафаэлем? Почему Вельзевул сначала ничего не говорила о том, что Гавриил сломал нос её брату, а сегодня вдруг обиделась? И обиделась ли вообще? Почему психанула? С чего взяла, что он думает, что она не волнуется об Ази? Что ему с этим всем теперь делать?! А он только-только обрадовался, что они с Вельзевул стали общаться, как раньше. Она даже не была против того, что он аккуратно подсел к ней на всю пару. Работа была проделана отличная, и он видел, что девушка очень довольна новым образом Азирафаэля. И с ним самим поговорила нормально. Фыркая, пихаясь локтем, но без той лютой злобы и острой обиды в глазах. И даже совершенно очаровательно смеялась тогда, когда он подумал, что она не догадалась о чувствах Ази... Чисто машинально Гавриил возглавил шеренгу, вытянув руки по швам, и замер. Его накаченная грудь широко вздымалась, вторя напряжённому дыханию, а глаза отражали всю запутанность мыслей. Ребята уже заметили, что он непривычно тих сегодня, но даже при большом желании он не смог бы поведать им обо всём, что случилось. Потому что в жизни в принципе такой хуйни не происходит. А вот им четверым повезло. Да и Вельзевул ещё... Разве они оба не хотели, чтобы всё наладилось? Так что за херня? Почему она вдруг взбесилась? Или ждёт того, что он извинится перед её братцем, заварившим всю эту кашу? После пятого круга бега по залу Гавриил подумал, что, в принципе, можно и извиниться, наверное. Если идиот-Кроули не станет кривляться и поливать его дерьмом. Ази был разбит совсем недавно, но сейчас, кажется, пришёл в норму: даже нашёл в себе силы отказать Кроули в разговоре. Гавриил прекрасно знал, как тяжело младшему даются подобные... Социальные решения. И питаться он, кажется, стал лучше. Делая наклоны в стороны, староста задумался, было ли бы ему приятно, сломай ему кто-нибудь нос, если бы он ничего не понимал в сложившейся ситуации. Да, похоже, это было лишнее, скрепя сердце признал он. С одной стороны, Вельзевул почти не была ему подругой. Хотя... После подобного, пережитого вместе, они были по крайней мере приятелями. А ещё он почти привык к её некрасивому (нет) лицу и грубой манере изъясняться. И ему слишком хотелось снова контролировать ситуацию, взяв её в свои уверенные руки. И, возможно, общаться с Вельзевул. В ма-а-алой степени вероятно, что ему даже хотелось бы позвать её куда-нибудь погулять. Как-нибудь. Возможно. Пока не решил. Интересно, какое она любит мороженое? С душой пиная мяч так, что он пролетел через весь спортзал, описывая широкую дугу, Гавриил подумал, что все эти мысли возвращают его к одной-единственной теме. Обиделась ли на него Вельзевул? Он мог бы поговорить на эту тему с мамой, конечно: вот уж кто точно знал уйму штук о женщинах. Но мама точно стала бы называть Вельзевул невестой и всё такое... Гавриил невольно вспыхнул до самых корней волос. Раньше почему-то подобный мамин щебет не смущал его до такой степени. Единственным способом проверить, обижалась ли на него Вельзевул, было попробовать говорить с ней, как обычно, и присмотреться к её реакции. И Гавриил готов был рискнуть. Если не получится, поговорит с мамой. Или Ази. Ази очень умный и очень чувствительный, он наверняка сможет дать совет. А если и это не сработает... Извинится перед Кроули, что уж там. Попросит его записать свои слова, желательно на видео, чтобы предъявить потом надувшейся Вельзевул своё идиотское лицо, пока её братец будет поливать его помоями. Гавриила перекосило. Подрагивая от принятого решения и того, что ему предстояло сделать, футболист практически не был в состоянии дождаться смены игроков на "поле". И когда тренер наконец его заменил, тут же рванул в раздевалку, пропахшую солёным потом, чтобы отыскать в спортивной сумке телефон. Сердце колотилось со страшной скоростью, и сложно было сказать, после получасового бега или перед разговором с потенциально злой Вельзевул. Затаив потяжелевшее дыхание, Гавриил отсчитал шесть телефонных гудков. — Алло? — раздался хрипловатый голос девушки в трубке. Староста сильно выдохнул, чувствуя, как внутри всё сжимается от тревоги. — Алло. Это Гавриил. — У меня есть твой номер, дебил, — огрызнулась она. — Чё надо? Один: не удалила номер. Два: ответила на звонок. На лице Гавриила расплылась широкая радостная улыбка, и он ощутимо расслабился. Надо же: зря только переживал. Хотя он вообще редко из-за такого переживал. Это было очень странно. — Я сейчас на тренировке... — Поздравляю. — Ты не дослушала. Я на тренировке, поэтому не могу написать, скоро возвращаться в зал. У меня идея... Может, найдём того парня, с которым сегодня говорил Азирафаэль, и попросим его нам подыграть? Чтобы эти двое поговорили? Вельзевул фыркнула так громко, что Гавриил на мгновение отнял телефон от уха. — Мне ещё один мордобой не нужен, спасибо. Я не собираюсь потом оплачивать бедолаге лечение. — А Кроули что, настолько силён? — недоверчиво выгнул бровь Гавриил. Иногда ему казалось, что эту худощавую фигуру в чёрном можно сломать одной левой. Трубка возмущённо кашлянула. — Такого хлюпика — вырубит и не почешется. Уж поверь. — А со мной справится? Неизвестно, почему, но Гавриил был так рад, что она не обижалась, что решил немного... Подурачиться. Раньше за ним такого точно не водилось. Он улыбнулся в потолок, прислоняясь взмокшей спиной к холодной стене, и по коже вспыхнули мурашки. — А с тобой и подавно, — решительно отрезала Вельзевул, заставляя парня только хихикнуть. — Чё ты там ржёшь? — Ничего, ничего. Почему Кроули сегодня на него так разозлился? Вы ещё не говорили? — Не-а, — протянула Вельзевул. В динамике что-то зашуршало. — Но я надеюсь, что ревнует. Если это так, значит, лёд тронулся. — Лёд тронулся, — согласился Гавриил. После того, как ветеринар отключилась, сославшись на дела поважнее "пустого пиздежа", он влюблённо уставился в телефон. А потом испуганно швырнул его обратно. В наушниках играла приятная музыка, и Азирафаэль, болтая ногами под столом, исписывал страницу за страницей. Вечер был замечательный. Сегодня в институте он не пересёкся с Кроули, а только с его сестрой, которую про себя уже называл подругой; это отлично поддерживало только обретённое духовное равновесие. Так что, возвращаясь домой, Азирафаэль буквально довольно мурлыкал, и в его рюкзаке покоился тест с высокой оценкой. Жизнь стала налаживаться? Он ещё не говорил с мамой по поводу диеты, но старался есть. Правда, на обед съел всего-навсего тост с ветчиной, запив его стаканом сока — не удержался. Неосознанно он всё ещё хвалил себя за крохотные порции. Но полчаса назад они поужинали все вместе, и Азирафаэль съел положенную ему порцию мяса и картошки, от чего похвалил себя вслух перед зеркалом, плотно закрыв дверь в свою комнату. Потому что ему нужно было хвалить себя именно за такое. И внутри он это осознавал. Гавриил и Вельзевул старались поддерживать его, как могли, и Ази это почти трогало до слёз. В груди сжималось, и иногда он задумывался, а достоин ли вообще такой заботы. Ведь в ответ он мало чего мог им дать... Только есть получше. Если им обоим от этого было спокойнее. Азирафаэль тихонько вздохнул. Учёба позволяла ему здорово отвлечься и позабыть о чувстве тошноты, которое появилось после сытного ужина. И, разумеется, о Кроули. Главным образом о Кроули. Его самочувствие более-менее приходило в норму, сбрасывая с себя липкие оковы страха и отвращения к еде, и голова снова забивалась мыслями о прекрасном и по-прежнему недоступном парне с факультета искусств. Сам Ази чувствовал разрушительное: жгучую обиду — даже у того парня с вечеринки было больше шансов, чем у него; огромную неуверенность — поступил ли он правильно, отказавшись говорить с ним вчера (может, Кроули бы извинился и у скучного ботаника снова появилась бы надежда); самое настоящее отчаяние, так как его сердце всё ещё сжималось от любви, когда он думал о Кроули. И это последнее было самым уничтожающим. Азирафаэль тяжело вздохнул, перелистывая страницу тетради. И сколько он уже успел исписать? Они болтали вчера с Вельзевул, но он не нашёл в себе силы спросить её о брате. И не был достаточно уверен, чтобы поговорить с Гавриилом, когда он вернулся с тренировки в очень задумчивом состоянии. Может, в этом всё было дело? Может, Азирафаэлю нужно просто решиться, взять себя в руки, выпалить вопросы, сжигающие его изнутри до самого пепла? Хоть раз в жизни отмахнуться от суровой безжалостной реальности и полностью отдаться в мечтательные веру и надежду, которые даже после всего произошедшего теплились в груди — там же, где и всё ещё любящее сердце. В конце-то концов! Ази самому было невыносимо ощущать, что он превращается в несчастное влюблённое по уши существо. Казалось бы, он получил самый жёсткий отказ, какой только мог быть; стоило ему ещё раз вспомнить злосчастную ночь в коттедже, как филолога охватила ярость. И жгучая обида, которой можно было отравлять целые океаны. Зачем Кроули было ему так с ним любезничать, если он всё равно не собирался даже давать им шанса? Или хотелось явственнее подчеркнуть, что они — птицы совсем разного полёта? Мерзкий обманщик, подумалось Ази, и он сильнее стиснул в пальцах ручку, невидящим взглядом уставившись в тетрадь. Колпачок ручки глухо треснул. Какова вероятность того, что Кроули попробует заговорить с ним снова? Признаться, до вчерашнего дня Азирафаэль даже не думал, что это возможно в принципе. Даже в теории. А тут... Телефон молчал — ни звонков, ни сообщений от него. Но если всё-таки Кроули заговорит с ним, он должен быть к этому готов. Возможно, стоит даже тщательно продумать свой ответ, а не удалиться молча, как обиженная выходкой кавалера барышня. Ази очень захотелось придумать что-нибудь колкое и резкое, чтобы он почувствовал хотя бы каплю той досады, которая грызла самого ботаника. Снова вздохнув своим мыслям, уводящим его в непозволительную его возрасту лиричность, Азирафаэль вытащил из ушей наушники, намереваясь убрать их подальше. И в эту же секунду услышал звонок в дверь. Юноша удивлённо обернулся. Они всё оплачивали вовремя, ничего не заказывали и не подписывались на рассылки газет, так что это было как минимум странно. Он внутренне напрягся, поднимаясь со стула, и приоткрыл дверь своей комнаты, крикнув: — Мам, это к тебе? — Открой, пожалуйста! — крикнула в ответ Трейси, так и не ответив на вопрос. Ази лишь чуточку недовольно поджал губы, открывая дверь шире и выходя на лестницу. Не то чтобы он боялся незнакомцев. Просто было некомфортно. Переодеваться ради этого не хотелось, а на юноше были только штаны и растянутая домашняя рубашка в серо-голубую клетку. Тем более не хотелось бы предстать в таком виде перед мамиными знакомыми, но делать было нечего. Для переодевания нужно было время, а Азирафаэль просто не мог заставить звонившего ждать. Пока он спустился по лестнице и пересёк коридор, в дверь позвонили ещё дважды — громко, почти дерзко. Ази только прикусил кончик языка от такой наглости, но взял себя в руки и принял наиболее дружелюбное выражение лица, открывая дверь. — Добрый д... Отнялся не только язык. Отнялись пульс, дыхание и прочие жизненно важные элементы. Наверное, кровь тоже куда-то испарилась; Азирафаэль сильно побледнел, застыв на месте, и его пробила мелкая дрожь. Кроули неуверенно ухмыльнулся, криво, как пропитый алкаш, вернувшийся домой к жене из длительного запоя, будто работала у него только одна половина лица. На нём была кожаная куртка, в ушах болтались вчерашние серёжки, а широко распахнутые от страха глаза по-прежнему скрывались за очками. В руках он держал небольшой букет красных роз, неловко шурша обёрткой. — Привет, — прохрипел он и тут же прочистил горло, поднося ко рту сжатый кулак. Азирафаэль молчал, не двигаясь с места, вцепившись в дверь. Казалось, даже если в Лондоне сейчас бахнет землетрясение, он так и полетит на воздух: с сорванной с петель дверью, зажатой в руке. От Кроули сильно пахло сигаретами, но не алкоголем. Парень снова кашлянул в кулак и попытался усмехнуться увереннее, непривычно переминаясь с ноги на ногу. — Это, вот... Тебе, в общем. Сердце постепенно размораживалось, как мясо из холодильника, и гоняло по жилам вернувшуюся из отпуска кровь. Ази боролся с желанием закричать, поэтому молча наблюдал и слушал, не веря ровно ничему из того, что сейчас стояло перед ним и чесало свободной рукой в ярко-рыжем затылке. — Ну, ты, это... Может, перестанешь? — наконец нашёлся Кроули. — Обижаться, я имею в виду. Извини там, если что. И прекращай, хах. Нам ещё Вельз с твоим братаном сводить, помнишь?... Азирафаэль медленно моргнул, так же заторможенно забрав из его рук цветы. Перед его мысленным взором предстало извержение вулкана. С яростным шипением лава, кипящая, сжигающая дотла, вырывалась из кратера, ручейки объединялись в бурные реки, несущие огненную смерть, и всё живое моментально обращалось в пепел, лишь коснувшись её... Кроули сунул руки в карманы джинсов, выпрямив их и вздёрнув плечи, и перекатился с пятки на носок. И обратно. Ухмылка его стала чуть шире. — Ты чего так сильно надулся-то? Подумаешь, посидел немного один, большой же мальчик уже, хули ты так обижаешься, — продолжил он, то ли хмыкнув, то ли фыркнув. Азирафаэль крепче сжал букет, едва не переломив розы пополам. Тот громко зашуршал, но Кроули этого не заметил. Он только продолжил уже совсем свободно: — На обиженных воду возят, ты в курсе? Так что ты с этим завязывай. Может, у тебя поэтому друзей нет. Стоит задуматься, а? А то так всю жизнь и проторчишь один, ботаник же... Может, он хотел сказать что-то ещё. Да, вероятно; с большой такой, уверенной вероятностью, важным процентом, обнимающим за талию стоящее рядом число. Хотя, никто не знал наверняка. Лава стремительно добежала до края обрыва, шипя и плюясь смертельным кипятком, и взорвалась исполинским огненным цунами. Взяв букет обеими руками, Азирафаэль на мгновение представил, что в его руках клюшка для гольфа. И, замахнувшись от правого плеча, с силой впечатал шипастые розы в лицо покачнувшегося и, кажется, вскрикнувшего Кроули. Алые лепестки взвились в воздух, рассыпаясь по дорожке перед домом и на крыльце, а Ази уже лихорадочно закрывал все возможные замки на входной двери, тяжело дыша. И убежал в комнату. Судя по его бешено стучащему сердцу, у них только что действительно произошло землетрясение. Баллов этак в двенадцать.