Назад из будущего: Эпизод VI. Войны клонов

Когда они вернулись в Мос Эспа, было уже темно. В городе было тихо, если не считать негромких голосов, доносившихся из бывших кварталов для рабов. Люк спрыгнул на остывающий песок и в темноте нашел дорогу туда, где рядом с небольшой могилой сидел Качок. Остальные клоны последовали за ним. Люк скрестил ноги и сел рядом с Качком. — Все кончено, — сказал он. — Он больше никому не причинит вреда. Качок не поднял глаз от того места, куда он смотрел и зарывался пальцами в песок, даже когда Рекс, Пятерня, Эхо и остальные подошли к ним, чтобы отдохнуть, и сели рядом, снимая шлемы и вытягивая ноги. Болтун остался стоять, глядя куда угодно, только не на надгробие. — Он мертв? — безжизненным голосом спросил Качок. — Он все еще умирает, — поправил его Эхо. — Он будет медленно перевариваться в течение тысячи лет. — Хорошо, — пробормотал Качок, еще глубже зарывая все еще окровавленные пальцы в песок. — Но это не вернет его обратно, — всхлипнув, сказал он и поднял руку, чтобы вытереть столь же грязное лицо. — Ничего — это не вернет его. — Нет, не вернет, — сказал Люк, думая о маленьком мальчике с яркой улыбкой, который ни на мгновение не отходил от Качка, который шел по его стопам и цеплялся за него при каждом удобном случае. — Скажите уже это! — внезапно крикнул Болтун, нарушая тишину. — Давайте! Я провалился! Это я виноват! Качок посмотрел на него широко раскрытыми влажными глазами. — Мне следовало бы догадаться. Я должен был что-то почувствовать. Я должен был хоть что-то почувствовать. Сила должна была предупредить меня. Я не слушал ее! Я что-то упустил! Это я виноват, что он умер! — воскликнул он. — Нет, это не так, — смиренно возразил Качок. — Это не твоя вина. — Нет, моя! Я должен был обратить внимание! Я мог бы остановить это, если бы просто — если бы… — Так и не договорив, он прижал кулаки к вискам и, подавив рыдание, опустился на песок. — Прекрати, потому что, в таком случае, я тоже виноват, — с отвращением выплюнул Кикс. — Это я должен был убедиться, что мы закончили все операции по удалению этих передатчиков и бомб заранее. Если мы сейчас начнем показывать пальцами на виноватых, то направьте их на меня. — А мы? — сказал Мэл с мрачным смешком. — Мы же команда хакеров. Мы можем сделать все. Это был наш шифратор, который должен был держать всех в безопасности. Мы даже этого не могли сделать. Какой-то скраг с самодельным пультом дистанционного управления и рандомизатором обошел нашу технику без особых проблем. — Мы все отвечали за их безопасность. Мы все несли ответственность за каждого, кто представлял угрозу, либо был отслежен, либо был посажен в тюрьму. Мы все потерпели неудачу, — сердито сказал Пятерня, поднимаясь на ноги и стряхивая руку Рекса, когда тот попытался успокоить его. — Мы все виноваты! — Нет, — твердо сказал Люк, обрывая их. — Нет. Никто из вас не виноват. Послушайте меня, все вы. Вы не виноваты. Никто из вас. Можно не ошибиться и все равно проиграть битву. Это не провал. Такова жизнь. Болтун с отвращением фыркнул. — Тогда в чем же смысл? — потребовал он. — Какой смысл иметь эту… эту Силу, если она не предупредит меня прежде, чем люди начнут взрываться, или чипы сработают, или… Или когда генералы-джедаи пошлют вас убивать собственных братьев? Люк закрыл глаза и долго молчал. Да, какой в этом смысл? — подумал он. Почему Сила двигает горы и поднимает корабли, когда те, кого ты любил и хотел защитить, все еще страдают и умирают у тебя на руках (или вообще перестают существовать?) Люк не был мудрецом, как мастер Йода. Его знание Силы было смехотворно ограничено, независимо от того, что утверждал Вейдер. Он столь многого не знал. Но эти люди, которые вызвались помочь ему исполнить последнее желание его отца, заслуживали ответов. Они заслужили правду. — Сила — это могущественный союзник. Она повсюду, вокруг нас. Иногда мне кажется, что если бы мы только знали, как это сделать, то могли бы сделать с ней все, что угодно. Но правда в том, — он открыл глаза, — правда в том, что Сила или нет, никто из нас не может сделать то, что мы действительно хотим сделать. Мы не можем остановить смерть. На каждую сотню существ, которых мы спасаем своим умом, бластером или Силой, найдется одно, которое мы потеряем, и нет ничего, что мы можем сделать, независимо от того, насколько мы сильны, независимо от того, как усердно мы тренируемся или планируем. Люк поднял голову и увидел прислонившегося к стене ближайшего здания Энакина, внимательно слушающего и наблюдающего за ним. В этот момент Люк почувствовал, как же сильно он соскучился по отцу. — То, что случилось с Зи и другими, будет случаться снова и снова, — сказал он, крепко сжимая кулаки. — Тогда что же нам делать? — внезапно спросил Качок. Люк вспомнил свое детство, суровые пески, еще более суровую планету. Он не мог припомнить времени, когда бы не знал, что он — Люк Скайуокер, вольнорожденный сын раба, не знающий, как люди страдают в рабстве, от которого нет никакого спасения. Он мысленно вернулся к Альянсу, к отчаянным шансам, которые были у них со всем их разношерстным флотом против военной мощи всей Империи. Он помнил ужасные потери и сокрушительные поражения, когда за ними безжалостно охотились по всей галактике. Сколько раз он сидел в казармах, где раньше было полно товарищей по отряду, и находил их почти пустыми и наполненными призраками после боя? Слишком много раз, чтобы сосчитать. Он почти мог представить себе Веджа, Уэса и Хобби, сидящих сейчас с ним в темноте, передавая друг другу весь алкоголь, который они смогли раздобыть, цепляясь за оставшуюся надежду. Он вспомнил встречу с Вейдером и те моменты, когда он, возможно, был побежден, но каким-то образом нашел в себе силы продолжать идти. Вот что он хотел передать людям, вот что, как он надеялся, могут узнать и понять Энакин с Асокой, никогда не проходя через все то, через что проходили он и его друзья. — Мы спасаем сотню и не прекращаем попытки спасти единственного. Мы никогда не останавливаемся. Мы должны верить, что можем сделать это, верить, что на этот раз мы каким-то образом сможем благополучно вернуть всех домой. — Тогда… тогда я хочу освободить каждого, кого смогу, — медленно произнес Качок, и в его глазах загорелся новый огонек. — Каждый человек, как Зи по всей галактике. Я хочу найти их и спасти всех. Мне все равно, сколько времени это займет или с кем мне придется драться. — Мой отец говорил, что именно это когда-то делали джедаи. Они боролись с рабством, потому что рабство было той силой, с помощью которой ситхи в прежние времена строили свои империи. Если это то, что ты хочешь сделать, ты не будешь одинок в этой борьбе, — заверил его Люк. — Нет, он не будет, — сказал Красный глаз. — Может, у меня и нет Силы, и я не джедай, но я помогу тебе. Я помогу тебе выследить и уничтожить каждого работорговца, которого мы сможем найти. Джесси, Кук и еще несколько братьев кивают в согласии, молча обещая прикрывать спину Качка. — И я тебе помогу… Я хочу убедиться, что наши братья тоже будут в безопасности, — сказал Пятерня. — Я не хочу, чтобы кто-то из нас сражался в очередной битве или войне только по чьему-то слову. Мы солдаты, но я не хочу, чтобы еще один наш брат погиб без всякой на то причины, — горячо воскликнул Пятерня. Кикс и Догма пробормотали что-то в знак согласия, а Рекс тихо выругался и добавил: — Мне все равно, что это за приказы и кто их отдает. Я никогда в жизни не хотел бы больше драться с другим своим братом. — А я бы хотел просто летать, — тихо сказал Откат, глядя на звезды. — Я взял бы с собой братьев, куда бы они ни захотели, обеспечил бы им поддержку с воздуха, пока вы бы уничтожили всех работорговцев в галактике, и пока вы будете бороться с любой несправедливостью отсюда и до самого Ядра. Я просто никогда не чувствую себя хорошо, ходя по земле, мне в воздухе милее. Люк посмотрел на Болтуна, который все еще сидел, излучая несчастье, вину и стыд. Болтун произнес в этот день больше слов, чем Люк когда-либо слышал от него за все то время, что знал этого человека. Было так много вещей, которые Болтун должен был сказать, но не сказал. Он похоронил их под завесой бесстрастности, которая скрывала источник обиды и гнева. Люк слишком хорошо знал это чувство; оно напоминало ему о вспышках гнева отца, когда он чувствовал себя беспомощным, о тенях и дыме, которые постоянно окутывали Люка, пока отец был жив. Поначалу это чувство было очень тревожным, но теперь он скучал по нему больше, чем мог выразить словами. Болтун был слишком проницателен, чтобы не заметить внимательного взгляда Люка. Наконец, клон заговорил, каждое произнесенное им слово было словно насильно сорвано с его губ. — А я хочу… Я хочу того же… Я еще хочу, чтобы все это имело значение. Раньше это никогда не имело значения. Всегда было что-то большее, что-то более важное. Я… Я был ничем, просто еще одним номером. Он потер лицо рукой. — Ты важен, Болтун. Клянусь тебе, так оно и есть, — сказал Люк. — Ты имеешь значение. — Я не знаю, что делать. Я… я просто все время чувствую такую злость, — признался он с беспомощной яростью. — И я знаю, что мы не должны чувствовать этого, джедаи не должны злиться. Я знаю, что это неправильно, но… — Нет такого понятия, как должен, — быстро перебил его Люк. — Ты и твои братья были под контролем других людей, и относились к вам так же, как и к Зи большую часть его жизни. Конечно, ты злишься. А тебе это позволено. Просто не позволяй гневу стать своим новым хозяином. Не заменяй одного работорговца в своей жизни на другого. Болтун закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, пытаясь расслышать Силу, но ее песня была диссонирующей и перепутанной, грубой для слуха. — Я не знаю, как остановить это, как перестать чувствовать себя так, — расстроенно сказал Болтун. — Дело не в том, чтобы перестать чувствовать эти эмоции, — серьезно объяснил Люк. — Если ты не обращаешь внимания на гнев, притворяясь, что не чувствуешь его, он повернется и набросится на тебя, как крайт-дракон, когда ты отвернешься, и тогда он будет контролировать тебя. Но если ты смотришь ему в лицо, как сейчас, наблюдаешь за ним, слушаешь его сознательно, тогда ты более чем достаточно умен и способен понять, чего он хочет и откуда он приходит. Как только ты это сделаешь, гнев не сможет тебя контролировать. — Легче сказать, чем сделать, — пробормотал Болтун. — Ты уже это сделал, — возразил Люк. — Ты разозлился и позволил ему управлять собой, но ты остановился. Ты послушал меня. Пятерня тоже был там, и ты решил прислушаться к своему брату, довериться ему. Болтун посмотрел на него, растерянно моргая, словно вспоминая, а затем повернулся и посмотрел на Пятерню. Тот медленно кивнул. Люк протянул руку и положил ее на плечо Болтуна. — Ты силен, и ты спас так много своих братьев, когда они отчаянно нуждались в тебе, но никто не может быть непобедим. Теперь, когда спасение нужно тебе, поверь, рядом с тобой много людей, готовых помочь тебе, Болтун. Мы здесь. Ты не один. ////////////////////////////////////////////////////// Асока не могла уснуть. И снова по вине Люка, но на этот раз она не была расстроена из-за этого. У него был самый сверхъестественный способ перевернуть ее вселенную вверх тормашками, и она начала к этому привыкать. Она тихо встала и подошла к тому месту, где сидел у глиняной стены ее учитель, наблюдая за спящими мужчинами, несмотря на выставленных часовых. Качок отказался оставить могилу Зи, и вместо того, чтобы продолжать настаивать на своем, остальные просто устроились на ночь на песке вокруг могилы. Энакин молчал с тех пор, как вернулся из Великого провала. Он молча слушал, как говорили мужчины и как говорил Люк. Он не перебивал и не говорил ни слова, пока Люк нес абсолютную ересь. На мгновение Асока испугалась, что он снова замолчал, потеряв дар речи, но потом она услышала его шепот. — Когда я был маленьким, мне часто снилось, что я джедай и что я вернулся на Татуин, чтобы освободить всех. Это все, что я когда-либо хотел. Я хотел освободить свою маму, — сказал он срывающимся голосом; когда он говорил о ней, его горе было почти осязаемым. — Я хотел помочь людям, ведь в историях говорилось, что джедаи были героями, которые помогали людям в нужде. Только они могли победить работорговцев. Я хотел быть джедаем больше всего на свете. Я и сейчас так думаю. — Но ты же джедай, — быстро напомнила она ему. Он фыркнул. — По мнению Ордена, вряд ли уж настолько хороший. Рано или поздно они узнают о Падме и близнецах. А когда это произойдет, они, вероятно, изгонят меня. Тем более, я ни в коем случае не собираюсь бросать свою жену и не отдам своих детей в Храм. Но я думаю… Я думаю, что даже если они действительно изгонят меня, возможно, я все еще буду джедаем. Вместо этого я стану таким джедаем, как Люк, — сказал он тихо, почти с надеждой. Затем он слегка подтолкнул ее плечом. — И я все равно закончу твое обучение, если ты захочешь, даже если я стану еретиком и изгоем. — Я знаю, — без колебаний ответила Асока. — Кто-то однажды сказал мне, что я не смогу просто перестать быть чьим-то падаваном. Он вздохнул. — Шпилька, прости меня. Мне не следовало этого говорить… — Нет, шшш. Этот человек, он был прав. Мне нужен был кто-то, кто позволил бы мне отточить себя до всего, чем я могла бы быть, а не слепить из меня то, чем я просто не являюсь… Она подняла глаза на россыпь звезд, которые рекой бежали по ночному небу. Небо во Внешнем Кольце выглядело совсем по-другому. Из-за всей этой борьбы она иногда забывала посмотреть вверх и теперь просто наслаждалась этим. — Я получила известие от Баррисс. Она связалась со мной по дороге на Татуин. Она возглавляет целый корпус клонов-медиков, путешествующих и лечащих войска. Она спасла сотни жизней, когда пришел приказ 66, потому что ослушалась своего учителя и не вернулась в Храм, когда ей было приказано. Она уже едет сюда, чтобы помочь, — сказала Асока. — Дело в том, что я никогда не слышала, как она говорит с такой… страстью. Я думаю, что если бы ей пришлось сражаться на войне на одну секунду дольше, она бы сошла с ума. Она лучший джедай вне Ордена, чем в нем. Она повернулась и посмотрела на него, встретив в темноте блеск его глаз. — Ты позволяешь мне делать то же самое. Ты позволил мне узнать, каким джедаем я могу быть, и каким… человеком, лучшим человеком. Я думаю… Я думаю, что теперь тебе нужно позволить себе сделать точно так же. — А мне можно? — прошептал он. — Да, — твердо сказала она, найдя его руку в темноте. — У тебя есть мое разрешение и моя поддержка, и поддержка Оби-Вана, и Падме, и Люка, и всех наших людей. Мы поможем тебе. Но ты можешь сделать это сам, Энакин. Я верю в тебя. Он сжал ее руку. — Спасибо, Шпилька. /////////////////////////////////////////////////// Когда Асока, наконец, связывается с Советом и дает им свой отчет о кампании по освобождению Татуина, она уверенно рапортует о своих действиях. После этого начинается дискуссия о том, имел ли Люк вообще какое-либо право вторгаться на Татуин. Асока спокойно напоминает Совету, что если Татуин считается территорией Республики, то это новость для нее, Люка и всей остальной галактики, что они поступили неправильно. Ведь Республика и Орден джедаев едва ли обращали внимание на то, как хатты убивали, мучили и порабощали разумных. Так почему же теперь Республика или Орден джедаев должны протестовать, когда они это пресекли? Либо планета принадлежала Республике, и Республика вряд ли могла вторгнуться на свою собственность, чтобы обеспечить там соблюдение закона, либо планета была вне юрисдикции Республики, поэтому Орден действительно не имел никакого права голоса в том, что произошло там в первую очередь, на что, логически рассудив, указывает Асока. — Как бы то ни было, республиканские силы были задействованы. А Республика заключила договор с хаттами в рамках военных действий, — напоминает ей Ки-Ади Мунди. — Это может привести к войне с ними. — Война окончена, — говорит Асока в ответ. — Договор с хаттами истек в тот момент, когда закончилась война. Это не было вторжением. На Татуине не было никаких гарнизонов. Все, кто отправился туда, посетили планету исключительно добровольно. В конце концов, это свободная галактика, или вы хотите сказать, что клоны не имеют права на свободу и посещение тех мест, каких им вздумается, мастер? — сладко спрашивает она. — Никто этого не говорит. Клоны имеют те же права, что и все остальные. Но ты, юная Асока, как и твой учитель, — вы представляете джедаев и, следовательно, Республику. Своими действиями вы делаете политическое заявление, которое может иметь далеко идущие последствия, — говорит мастер Пло. Так оно и будет, — думает Асока. Она видела предварительные планы Качка по освобождению других планет от хаттов и возвращению тех солдат ВАР, которые были готовы сделать это, обратно в зигеррианское пространство. Он собирался посеять хаос во Внешнем Кольце, а Люк и его люди были полностью готовы поддержать его план. — В компетенцию джедаев входит принимать меры перед лицом нарушений прав разумных существ по всей галактике. С самого раннего возраста нас всех учат, что Орден джедаев поддерживает закон, и это включает в себя законы против рабства, против пыток и против убийства, — с растущей страстью в голосе утверждает Асока. — Мастер Скайуокер и я имеем полное право находиться здесь, и наш долг — помочь местному населению вернуть свою свободу, которую у них отняли работорговцы и хатты. — А где же тогда ваш мастер? — спрашивает ее Мейс Винду. — Мы дали вам задание, падаван. Почему он не пришел на это собрание, чтобы объяснить свои действия, а вместо этого послал тебя? Его давняя связь с верховным канцлером хорошо известна. Почему он не был в числе тех, кто сражался с Палпатином или защищал Храм во время нападения? Тебе было приказано доставить его на Корускант для допроса, а не помогать ему участвовать в несанкционированных военных кампаниях во Внешнем Кольце. Тут мастер Йода поднимает руку, как бы предупреждая магистров говорить потише. Сады полны других джедаев и клонов, которые могут услышать каждое их слово. Глаза Асоки сужаются, и она складывает руки на груди. — Допрос? Неужели Совет хочет обвинить моего учителя в преступлении только потому, что он общался с Палпатином? Разве все вы не поддерживали постоянный контакт с повелителем ситхов? — говорит она, поведя рукой вокруг себя, не в силах скрыть насмешку в своем тоне. — Разве вы все не встречались с ним наедине, не выполняли его приказы, не передавали ему информацию, не помогали спасти его жизнь в войне, которую он сам же и организовал от начала до конца? Почему же тогда только мой учитель должен быть допрошен? Почему он так или иначе единственный ответственный за это, и все такое? А как насчет вас всех? Почему вы сами себя не допрашиваете? — Падаван, держи себя в руках! — резко говорит Мейс. — Он заявил, что является избранным… — Нет, это не так! Все головы повернулись, чтобы посмотреть на ледяное выражение лица Оби-Вана Кеноби, освещенное голографической синевой. — Единственные люди, которые когда-либо утверждали, что Энакин Скайуокер — избранный, — это Высший совет и мой собственный учитель, Квай-Гон Джинн. Энакин ни разу не говорил, что он избранный. Он никогда не претендовал на подобный титул. Это мы решили, что он избранный и что он соответствует описанию в пророчестве, которое я по сей день даже не видел и не читал. Именно каждый из нас осуждал его, когда он не оправдывал тех воображаемых и произвольных ожиданий, которые мы возложили на него. — Магистр Кеноби… — начал было мастер Йода, но Оби-Ван не желал более отступать. Вместо этого он встал и подошел к Асоке в центре круга. Асока с трудом удерживает свою челюсть от позорного падения на пол, видя, как мастер Оби-Ван использует свой дар слова против Совета, тем самым ставя их в тупик. Подобное она видела только, когда он разговаривал с сепаратистами. За деревьями и небольшим уголком садов, которые Совет объявил своими, собирается толпа джедаев и клонов, которые начинают внимательно прислушиваться к их беседе. — Нет. Довольно. Я больше не буду молчать. Я не прикушу язык и не склоню голову перед волей Совета, особенно, когда ваши суждения столь неправильны. Я не позволю вам осуждать Энакина за то, что он не был обещанным мессией или неким образцом добродетели. Я устал от этого, и, будь я лучшим рыцарем и лучшим учителем, я бы прекратил это еще много лет назад. Энакин Скайуокер — рыцарь Ордена, и имеет право на все уважение и права, будучи таковым. Шив Палпатин был повелителем ситхов, и мы были слепы к его истинной личине. Мы впустили его в Храм и позволяли ему ходить рядом с нашими учениками. Я… я сам позволил ему быть рядом с моим падаваном, — сказал он неожиданно мягким голосом, вспоминая прошлое с едва скрываемым ужасом и стыдом. — Мы выполняли его приказы и ни разу не ставили их под сомнения, пока не стало слишком поздно. Асока права. Вместо того, чтобы сосредотачиваться на Энакине и его воображаемых неудачах, мы должны посмотреть на себя и попытаться выяснить, когда именно Совет стал более заинтересован в сохранении традиций, повиновении Сенату и навязывании своей собственной воли, забыв о воле Силы! — Ваши слова вызваны лишь эмоциональной привязанностью к вашему бывшему падавану. И мы не можем в угоду вам перевернуть многовековые традиции, забыв прецеденты и решения этого Совета, — говорит мастер Мунди. — События прошлого не могут быть просто забыты из-за ваших чувств, мастер Кеноби. Во времена потрясений именно наши традиции защищают этот Орден. Оби-Ван тяжело вздыхает, в отчаянии прижимая пальцы к переносице, а затем поднимает взгляд, пряча руки в рукава. — Зачем же тогда мы вообще собираемся здесь, если весь этот величественный Совет планирует лишь увековечивать решения прошлого, не задумываясь и не принимая во внимание реальность настоящего и тени будущего? Почему все мы тратим свое время, сидя здесь, когда мы не планируем делать ничего другого, кроме как повторять то же, что было сделано за последние тысячелетия? Если мы не хотим принимать новые решения, чтобы справиться с проблемами, тогда я не вижу смысла в проведении этих встреч, мастера. Когда этот Совет будет готов обсудить перестройку Ордена и начнет, наконец, принимать новые обоснованные решения о будущем всех джедаев, пожалуйста, не стесняйтесь связаться со мной, и я буду рад внести свой вклад. А до тех пор ни мне, ни кому-либо из нас больше нечего сказать друг другу, поэтому я с вами прощаюсь. Да пребудет с вами всеми Сила. Он едва ли небрежно кивнул головой всем присутствующим, после чего его голографическое изображение исчезает, оставляя лишь синее изображение Асоки, стоящее в одиночестве в центре круга оставшихся магистров. Асока оглядывается на мастеров теперь, когда их число сократилось на одного, на их потрясенные и, да, сердитые лица. Она, может быть, проявит храбрость и бесстрашие в время боя, но она не собирается оставаться здесь, зная, что сейчас наверняка начнется. — Мастера, — говорит она с быстрым поклоном. — Я отправлю вам свой отчет. Да пребудет с вами Сила. И прежде, чем они успевают произнести хоть еще одно слово, она отключает связь. ///////////////////////////////////////////////////// Асока делает несколько шагов назад, когда канал связи исчезает. Она не может поверить, что это только что произошло, что она только что говорила с Высшим советом вот так, и что мастер Оби-Ван так говорил с ними! Она чувствует себя так, словно только что закончила бежать от целой роты боевых дроидов. Она оглядывается и видит, что Рекс смотрит на нее с недоверием. — Не поймите меня неправильно, командир, — медленно произносит он, — но, несмотря на то, что я всего лишь клон, выращенный для выполнения приказов, я ни капельки не завидую вам, джедаям. Она немного ошарашена его откровенностью. Капитан Рекс, которого она помнит, с которым она впервые встретилась во время битвы при Кристофсисе, никогда бы… никогда не сказал такое, особенно про Орден джедаев. Теперь он был другим, более откровенным, менее готовым просто принять приказ, не задумываясь о его значении. Просто еще одна вещь, которая изменилась благодаря Люку и Вейдеру, но, по ее мнению, это хорошее изменение. Это позволяет им откладывать свой профессионализм и работать в команде. — Неужели все так плохо, как ты думаешь? — тихо спрашивает Асока. Он насмешливо фыркает. — Первое правило боя, которому мы учимся, — это приспособиться или умереть. Непохоже, что ваш Совет собирается приспосабливаться в сложившейся ситуации. — Я думаю, что это изменится, потому что даже если Совет не готов адаптироваться, большинство из нас, кто сражался в этой войне, изменились. Мы должны были измениться, чтобы выжить, — говорит она. — После того, как мы увидели все эти ужасы, мы не можем просто так вернуться к тому, что было раньше. Рекс вспоминает все, что он видел и делал с тех пор, как впервые покинул Камино, и как много изменилось со времен операции на Умбаре. — Нет, пути назад нет, — торжественно говорит Рекс. — Как вы думаете, они прикажут вам с генералом вернуться на Корускант? Асока пожимает плечами, и они вдвоем выходят из коммуникационного центра космопорта Мос Айсли, единственного по-настоящему надежного галактического канала связи на планете, не считая дворца Джаббы. — Даже не знаю. Я не знаю, почему они так поступили. Есть ли какие-нибудь известия о том, когда мы можем покинуть Татуин? — Нет, командир. Командир Оффи и ее медицинский корпус действительно очень помогли, но в последний раз я слышал, что сенатор Амидала все еще продолжала спорить с местными жителями о том, должен ли Татуин стать свободным портом для всей торговли, за исключением рабов и спайса. — Народ хочет, чтобы контрабандисты остались здесь? — удивленно восклицает Асока. — Теперь, когда с хаттами покончено, нет других способов межзвездных путешествий и торговли с Татуином, кроме каперов и контрабандистов. Нам удалось освободить более чем несколько гиперпространственных кораблей от Джаббы и работорговцев, но недостаточно, чтобы наладить регулярную торговлю, а у остальной галактики сейчас свои проблемы. Сенатору это не нравится, но она не может обещать помощь от Республики. Контрабандисты просто хотят продолжать бизнес, как обычно, радуясь тому, что им больше не придется платить налоги хаттам. — Должно быть что-то еще, что Татуин может предложить, кроме свободного порта, — замечает она, когда они направляются в гостиницу, которую Энакин и Падме сняли для своей семьи, кивая ногри и солдатам, стоящим на страже. (Мужчины были более чем расстроены, узнав, что у них есть конкуренция, когда речь заходит о привилегии охранять семью генерала. Они начали игру с Лиром, Эвр’шкимхом и другими ногри, чтобы доказать, что клоны — лучшие бойцы. Где все это закончится, Рекс не знал, но сейчас он позволял им играть, так как ногри держали его людей в напряжении, а это было хорошо для боевого духа). Энакин был внутри с детьми. В одиннадцать недель близнецы начинают узнавать лица, когда они находятся достаточно близко, и шевелятся в восторге, когда видят кого-то, кого они знают. Асока поспешно подбегает и берет на руки Лею, у которой при виде тогруты загораются карие глаза. Люк прижимается к груди отца, исследуя его руку и пальцы своим ртом, пуская на него слюни. — Как прошел доклад Совету? — спрашивает ее учитель, даже не пытаясь скрыть тревогу. — Оби-Ван оборвал связь, прямо в середине собрания, — быстро отвечает Асока. — Я никогда не видела ничего подобного. Брови Энакина поползли вверх. — Он что? Неужели.? — Потом он поворачивается к Рексу. — Ты это записал? Скажи мне, что ты записал этот комм для потомков, — настойчиво говорит он. — Записано и заархивировано, сэр, — заверяет Рекс своего генерала, глядя через плечо Асоки на Лею, которая умудряется издавать нечленораздельные звуки счастья при виде него. — Я думала, что Падме уже вернулась, — говорит Асока, садясь напротив Энакина. Он качает головой. — Она все еще не закончила дебаты с местными. — Ну, я понимаю ее точку зрения. Должно быть что-то еще, что Татуин может предложить и использовать в качестве основы для своей экономики. Энакин фыркает. — Например, что? — Я не знаю! Ну… есть же у Татуина хоть какой-то природный ресурс, пригодный для торговли? Она смотрит на Рекса, который только пожимает плечами. — Песок? — предлагает он свой вариант. Она закатывает глаза. — Очень полезно. А как насчет экотуризма или чего-то еще? — Ага, так и вижу рекламу, — невозмутимо говорит Энакин. — «Приезжайте на Татуин! Здесь вы можете быть похищены и замучены тускенами. Здесь вы непременно получите обезвоживание и будете ограблены джавами. Теперь здесь уже нет рабства, но вомп-крысы все еще существуют, ждут вас. Закажите тур уже сегодня!» Слушай, местные все правильно понимают. Единственное, как следует поступить, это сделать его свободным портом, предложить им дешевую энергию от солнечной сети и заставить всех платить за воду. — Это будет пристанище для каждого подонка во Внешнем Кольце, — жалуется Асока. — Ты не можешь винить Падме за то, что она пытается улучшить здесь жизнь. — По крайней мере, если они на Татуине, мы будем знать, где их искать, — говорит Рекс, пытаясь найти светлую сторону. — И я думаю, что местные жители более чем способны справиться с ними. — Брось это. Мы остановили торговлю рабами и спайсом. Песок и контрабандисты — вот и все, что осталось. Ну, это и гонки, — добавляет Энакин, глядя вниз на ребенка, лежащего у него на груди, вспоминая недавние события. (Накануне Люк нашел какой-то сломанный скайхоппер и каким-то образом заставил его вновь работать, после чего отправился гонять по пустыне. Он привлек довольно много людей, и некоторые из местных пилотов Бунта Ив даже бросили ему вызов. Он проделал так много сумасшедших атмосферных трюков, что Энакин едва не получил сердечный приступ. На что Падме не могла не сказать ему ехидным шепотом: «Теперь ты знаешь, что я чувствую, глядя, как ты летаешь. Я виню в этом ваши гены и вашу планету». Откат присвоил себе этот скайхоппер, как только Люк приземлился, и выглядел так, как будто он планировал жить в кабине, пока они были на поверхности.) — Ты стал такого интересного цвета, когда наблюдал за гонкой, учитель, — поддразнивает Асока. — Заткнись, Шпилька, — бормочет Энакин. — Я просто удивлен, что вы не присоединились, сэр. Они с Вейдером постоянно участвовали в гонках на любой планете, где бы мы ни были, — говорит Рекс. — Там не было другого корабля, к тому же я держал близнецов, — защищаясь, говорит Энакин. — Кроме того, я раньше участвовал в гонках на подах, а не скайхопперах. — Ну вот мы и выяснили, — говорит Рекс. — Свободный порт и гонки — вот что может предложить эта скала. 99 и другие маршалы-командиры согласились, что нам нужна база клонов на пустынной планете. Местные жители прекрасно относятся к тому, что мы остаемся и будем держать хаттов подальше. Мы можем даже открыть летную школу или что-то в этом роде, — предлагает он. — Кто знает, может быть, это новое место в Галактике, где за пару лет можно будет найти самых лучших пилотов. Если Татуин дал нам вас, генерал, а также Люка и Вейдера, то этого должно быть достаточно для любого, кто хочет научиться летать. Покачивая Лею, Асока улыбается в знак согласия и затем замирает. Энакин, Люк и Вейдер. О, Звезды! Лея огорченно вздыхает в ее руках, недовольная тем, что она замерла. — Командир? — спрашивает Рекс. — Шпилька? Она глубокий вдыхает, успокаивает Лею, а затем смотрит на своего учителя сузившимися глазами. — Ты когда-нибудь собирался мне рассказать? — сердито спрашивает она. Он понимает, о чем она, без объяснений, из-за чего его лицо бледнеет. Энакин смущенно отворачивается. Она прикусывает губу, тут же сожалея о своей вспышке. Как она могла ожидать, что он скажет ей что-то подобное? Что в другое время и в другом месте он пал на темную сторону, и что бы ни случилось после этого, это было настолько ужасно, что закоренелый повелитель ситхов и его сын-джедай вернулись назад во времени и рискнули всем, чтобы изменить все к лучшему. — Я должна была догадаться, — со стоном говорит она. — Он никогда не переставал плеваться и бурчать, видя, как я использовала обратный хват на своих световых мечах. Спустя более чем два десятилетия и пав на темную сторону, ты все еще продолжал меня ругать за это! — Потому что это рискованно! — огрызается Энакин в ответ. — Ты можешь потерять руку, так сражаясь, уж я-то знаю! — говорит он, поднимая правую руку со спины Люка и размахивая ею в воздухе в качестве наглядного примера. Его разочарование исчезает так же внезапно, как и появляется, и он вдруг сглотнул и прошептал:  — Асока… Асока отворачивается, сосредоточившись на ребенке на руках. Ей интересно, как Вейдер пал во тьму. Хорошо представляя себе, как эмоции, которые она регулярно испытывает от своего учителя, могут стать бушующей бурей внутри Вейдера, она не может представить себе, что Энакин падает, если она была рядом с ним. Она бы вышвырнула его обратно к свету, если бы Оби-Ван не оттащил Энакина от края первым! Затем она представляет себе Энакина, у которого никого нет рядом, никто не защищает его спину, а Палпатин просто наблюдает и ждет, и холодеет от этой мысли. Неудивительно, что за то короткое время, что она провела с ними обоими, Люк прилип к отцу, как клей! — Я никогда не могла понять, как Люк может любить его. Теперь я могу, — говорит она наконец. — Я все прекрасно понимаю. Энакин встречается с ней взглядом и улыбается, облегчение сияет в его глазах. Он тоже ее любит. Затем он будто что-то вспоминает и быстро говорит: — Только не говори Люку. Не беспокой его и не задавай вопросов. Сейчас ему это не нужно. — Сэр! — со стоном запротестовал Рекс. — Это уже становится смешно. — Он скорбит по своему… отцу и… и у него больше никого нет, — напоминает им Энакин. Асока смотрит вниз на маленькую девочку на руках и думает о взрослом Люке, который остался без отца, без матери, без сестры-близнеца или друзей, и ее сердце болит за него. — Мы должны дать ему время. Он поговорит с нами, когда будет готов, — настаивает он. Она переводит взгляд с Леи на малыша Люка, который теперь голодно шмыгает носом у груди отца. Она не может не засмеяться над абсурдностью всего этого. — Это безумие. — Добро пожаловать в мою жизнь, — кисло говорит Рекс. Затем Асока останавливается и смотрит на Энакина. Она видит это по его лицу. У него возникает та же мысль, что и у нее. Рекс, похоже, совсем не удивился, узнав правду о Вейдере, Энакине и Люке. Вот только как Рекс мог знать правду? — Капитан… — начинает предостерегающе говорить Энакин. — Ты ничего не хочешь нам сказать? — Да, например, когда и как ты узнал обо всем этом? Рекс застывает по стойке смирно, пойманный врасплох. Откашлявшись, он предлагает единственное объяснение, которое может дать. — Это все песок, сэр.