оппая

Хёнджину, конечно, уже приходилось крутить перед кем-то задницей раньше, но одно дело — проспорить другу и соблазнить одноклассника в шутку, а другое — влюбиться по самое не хочу в своего друга и согруппника. Он клянется последней купюрой в своем кошельке, что не хотел просвещать Джисона в его дела любовные, но спохватился он поздно, поэтому приходится платить за свои необдуманные поступки своим временем, психикой и, естественно, деньгами. Стеснительностью Хенджин никогда не страдал, всегда прекрасно знал, что выглядит замечательно, и если ему надо — сможет применить свой шарм на ком угодно и не прогадать, но в этот раз что-то пошло не по плану. Даже научивший его одеваться Чанбин не помог, пожал плечами и пошел дальше писать песни в студию. А Джисон вот возомнил себя купидоном, притащил с собой Феликса, уселся к нему на колени и схватился за обвившие его руки, сияя от счастья и прося заказать за его счет коробку пиццы. Хенджин им даже завидует немного, у них-то все проще — взаимная дрочка, случайно услышанная Хваном в «пустом» общежитии, и вот они счастливы и довольны, встречаются уже год почти и не упускают шанса облизать друг друга с ног до головы при любом удобном случае, как, например, сейчас. — Ну! Мастер-класс от покорителя чужих сердец, Хан Джисона! Щекастый придурок, как припадочный, улыбается своей широченной десенной улыбкой и вскидывает руки в разные стороны, едва ли не падая с потерявшего равновесие Феликса. — Предложишь мне подрочить ему и объявить, что мы встречаемся? — Хенджин складывает руки на груди и смотрит, прищурившись, на двух состоявшихся долбоебов напротив. — Нет уж, увольте. Я уроков у умалишенных не беру. — Эй, это вообще-то моя идея была! — Феликс показывается из-за джисоновой спины и хмурится, понижая голос. Хвану это, вообще-то, знать было необязательно, но спасибо, Енбок-и, за информацию. — Какая разница? Как вы вообще это себе представляете? Хенджин реально не понимает, что ему делать. Привлечь внимание Чонина не получается никак, и тот, как наивный ребенок, вечно благодарит за то, что Хван ему как брат и рядом постоянно. Хочется, чтобы не как брат, хочется поцеловать, увидеть это смущенное лицо, коснуться губами ямочек на щеках, укусить за ушко и дальше по списку, но брат же, тоже школьник и все такое, спасибо тебе, Хенджин-хен, твоя поддержка важна для меня. Джисон обещает все устроить и вечером, прибежав в их общий номер не пойми откуда, требует паковать вещи. На все вопросы улыбается заговорчески, и все становится понятно, когда в номер заходит Феликс со своим чемоданом, а он, между прочим, живет с Чонином, и, ладно, Хан действительно не такой плохой, как ему кажется. Так он думает до тех пор, пока к ним с радостным внезапным переездом улыбчивым Яном не заваливаются два полудурка с прицепом в виде Минхо и не устраивают какой-то полный и откровенный пиздец. Приседать у стены, когда Чонин сзади — покрасневший и смущенный, — старается отвести взгляд — это вообще не классно. Получать по откляченному заду от Минхо тем более, как и видеть нехилый такой стояк в штанах Феликса, засмотревшегося на тощий зад Джисона и даже не пытающегося его прикрыть приличия ради. Но внутри разыгрывается азарт и дикое желание сотворить нечто такое странное и извращенное, потому что в организме не одна стопка высокоградусного, притащенного заботливым Минхо («хотя бы за соджу хеном назови, а! где твоя благодарность?»). Чонин тоже сидит разморенный, с красными щеками и стеклянными глазами, но принимать участие во всей этой заварушке отказывается и, глядя исподлобья, обнимает руками и ногами большую подушку. Феликсу с Джисоном, походу, уже на ширинку давит, и они скрываются из комнаты со скоростью света, а вот с Минхо приходится потяжелее, но тот все же уходит, играя бровями и, кажется, отлично понимая, что на следующий день ему будет над чем посмеяться и о чем расспросить. Хенджин, конечно, счастлив выпроводить всех, но стоит посмотреть на Чонина, так почему-то становится жутко неловко и хочется лечь под одеяло и уснуть, забив на все планы и надежды на бушующий в крови алкоголь. Ян сидит на своей кровати, все также обнимая подушку, смотрит на него, будто решаясь на что-то, и вдруг выдает: — Тебе же Феликс с Джисоном помогали, да? — Хенджин вникает в вопрос около минуты, потом вдруг доходит, что тот имеет ввиду, но на всякий случай он, застыв перед чужой кроватью, переспрашивает. Чонин краснеет ушами и щеками пуще прежнего и пододвигается ближе, лицом садясь почти напротив чужого пресса: — С тем же, с чем мне помогал Минхо-хен. Он ведь не зря принес алкоголь, ты в курсе, да? «Нет, я не в курсе,» — хочется сказать Хвану,— «я вообще ничего не понимаю», но Чонин, вообще-то, подозрительно смелый, и алкоголь это, или он таким и был — непонятно, но зато понятно то, что руки Яна на его боках, спускающиеся на бедра — это пиздец полный. Хенджин заводится по щелчку пальцев и все пытается переварить полученную информацию, но забивает на нее вместе с чужими руками на своей ширинке, плывущей перед глазами картиной от выпитого и легким прикосновением губ к члену сквозь натянутую ткань штанов. Сейчас не хочется ни думать, ни говорить, и не волнуют даже последствия; сейчас хочется руки на своих ягодицах и губы на своем члене, смазанные кремом для ухода за кожей пальцы в своей заднице и те незабываемые ощущения, которые дарит ему, казалось бы, совсем неумелый Чонин. Движение его языка по вздувшимся венкам и неловкие и, видно сразу, первые в его жизни, но от этого не менее приятные и будоражащие все изнутри. Чонин смотрит снизу вверх из-под ресниц, насаживается ртом так глубоко, как может, одной рукой ласкает яички и дарит такие ощущения, от которых стоять на ногах становится все сложнее и сложнее. Хенджин вплетает руку в растрепанные осветленные волосы, стонет на выдохе тихо, боясь оказаться услышанным, и подается вперед, несмотря на придерживающие бедро руки. Мокрая от пота простынь неприятно собирается комком под влажной спиной, подушка под поясницей все сползает, в номере душно и трудно даже вздохнуть, но все вокруг забывается на фоне ощущений, которые дарит ему Чонин, оглаживающий расставленные в стороны бедра, ласкающий колом стоящий член и вдавливающий его в поверхность кровати рваными толчками. Из легких наружу вырываются тихие стоны, гармонично сплетающиеся со стонами Яна. На его щеке все еще красуется след первого хенджинова оргазма, губы покраснели и распухли, и глаза слезятся — он весь такой до безумия сексуальный и горячий, руками крепко сжимает кожу и смущается под пристальным взглядом старшего. Минхо наутро правда находит, над чем посмеяться — у обоих почти вся шея заполнена синими отметинами в самых видных местах, концерт через три дня, и у Чонина пропадает голос от, очевидно, удавшейся ночки. Хенджин почти жалеет его, но воспоминания прошлой ночи бьют возбуждением, стоит им только всплыть в голове. В прочем, от их взгляда не уходят царапины на шее хена, а Джисон слишком любит болтать. Знать об их групповых развлечениях почему-то не хочется от слова совсем, важнее, что советы этих извращенцев оказались как ни кстати полезными.