оппая

— Я молод и пьян, Феликс, мы молоды и пьяны! Джисон взмахивает руками в воздухе, возмущённо кривит лицо и теряет баланс, едва удерживаясь на краю кровати. Он сейчас до безобразия пьяный — не пил никогда раньше, и вроде бы убить Минхо хочется, за то что споил ребёнка, а вроде расцеловать в благодарность за такого вот Хана надо бы. У него щеки горят нездоровым румянцем, губы немного распухли от того, что он набросился на Феликса несколько минут назад, стоило им ввалиться в номер, и глаза стеклянные, блистающие в тусклом свете торшера. Его сейчас только валить, целовать и трахать, как хотелось недавно, когда перед глазами откляченный зад и тонкая талия, подчёркнутая ремнём обтягивающих джинсов. У Феликса стояк такой, что член болит от желания прикоснуться и кончить, и хватит, наверное, одного прикосновения к стволу. Джисон на кровати выгибается призывно и задирает черную водолазку почти до шеи, облизывает томно губы и поглаживает себя через плотную джинсовую ткань. В голове вдруг мысль нездоровая о том, что старшего реально бы отблагодарить, да так, чтобы не забыл потом и помог ещё пару раз с алкогольным, и за дверью как будто специально резкий громкий звук, будто на пол свалилась чья-то немаленькая туша. — Ты совсем поехал, хён? — Минхо звёздочкой разложился посреди коридора, символично так прилёг на красную дорожку с бутылкой чего-то более крепкого, чем то, что он притащил младшим, и с таким пьяным взглядом, что Джисон бы, наверное, позавидовал. — Я не еду, Ёнбок-и, я лежу, не видишь что ли? Жалко его как-то становится, да и благодарность-то сама к нему не придёт, и Джисон такой пьянющий, что только рад будет «спасибо» сказать, и в голове разговор недавний о том, что хочется чего-то нового, кроме секс-игрушек с фансайнов и взаимной дрочки в душе, пока никто не слышит. Хан лежит посреди кровати, как до этого лежал Минхо, пьяно смеётся от его же вида и тянет руки к подошедшему Феликсу. Видеть его таким — нечто за пределами мечтаний, потому что тот обычно жмётся весь, стесняется и прикрывает руками все, что можно. А сейчас он открыт полностью, уже давно стащил с себя верх и хнычет умоляющее в попытках стянуть непослушными пальцами обтягивающиеся джинсы. При виде Минхо стеснительнее он не становится, только постанывает негромко в предвкушении и манит обоих одним своим видом. Они подходят к кровати одновременно, залезают с коленями, и Джисон приподнимается на локтях, тянется за поцелуем сначала к Феликсу, потом к Минхо, довольно стонет и улыбается, уместив обе руки на торчащих ширинках. Он не церемонится, наслаждается лишь возбуждением обоих, еле стягивает их джинсы до колен не без помощи, и ласковым котёнком потирается щекой о намокшую ткань боксеров Феликса. — Ну же, Джисон-а, сделай мне приятно. У Минхо напротив лицо такое возбужденно-удивленное, что хочется показать ему больше, рассказать ему, продемонстрировать то, на что Хан способен и каким может быть, но Феликс его таким сам ни разу не видел, разве что за пределами их постели и не в интимной обстановке. Он касается губ Минхо одновременно с влажным прикосновением языка к своему члену. Приходится сдерживаться, чтобы не застонать в чужой рот, и слабо ухмыльнуться от того, что не он один сейчас на грани. Старший краснеет лицом и ушами, дышит как-то загнанно то ли из-за градуса в крови, то ли из-за ласкающей его руки, и выглядит так горячо, как никогда не выглядел в глазах Феликса. Джисон сосет у обоих по очереди, причмокивает громко и хнычет в надежде на чужие прикосновения, которые получает только после того, как Минхо с Феликсом едва ли не кончают от удовольствия от горячего маленького рта. Минхо готов поклясться, что пьяный, возбужденный и отсасывающий ему Джисон — это лучшее, что он видел и чувствовал в своей жизни. Они ставят Хана на четвереньки и, лаская его тело, растягивают, доводят до разрядки и возбуждают снова. Терпеть уже не хватает сил, хочется побыстрее получить долгожданное удовольствие, и Джисон просит Феликса улечься на спину, забирается сверху и целует упоенно, ластится к направляющим его рукам Минхо, насаживающим на член младшего. От проникновения внутри все взрывается, становится так хорошо, что хочется отдаться им полностью, всего себя. — Приподними попку, малыш. У Минхо пробирающий до костей шепот и нежные руки, действующие аккуратно несмотря на царящий в пьяной голове бардак мыслей. Он растягивает пальцами сжавшуюся вокруг члена Феликса дырочку, целует вспотевшую спину и аккуратно входит под аккомпанемент высоких джисоновых стонов. Он просит быть медленнее, прогибается в пояснице и прижимается к торсу старшего, сжимает нервно руки на талии Феликса и пытается привыкнуть к мелким ассиметричным толчкам. У Феликса крышу сносит от него такого, у Минхо — тоже, и друг от друга не меньше. Они засыпают втроём, даже не сходив в душ, обнимают Джисона с обеих сторон и успокаивающе гладят вспотевшую кожу. А наутро лениво целуются, идут в душ втроём и все вместе спускаются на завтрак, где до жути довольные Хёнджин с Чонином с шеями в засосах, где недовольные Чан с Уджином, странно смотрящие Сынмин и Чанбин и разгневанные менеджеры, которые нехило отхватят за синие пятна на шее у сразу пятерых.