оппая

Уджин говорит, что волноваться не о чем, когда кидает огромную папку с документами на свой капитанский стол и прикрывает жалюзи, чтобы остальные работники не стали свидетелями их дела. У него в кабинете, конечно, очень даже хорошая звукоизоляция, но существуют такие отдельные кадры, как Ли Минхо, например, которые в свободное от работы (не свободное) любят занимать себя бессмыслицей в виде чтения по губам. Он в такие моменты обычно начинает пересказывать речь капитана всему отделу и довольствуется маленькой славой среди коллег и преступников в обезьяннике. — Всего лишь лёгкая кража. Здесь только некоторые материалы, остальное возьми у Джисона. К столу их администратора Хана приближаться вообще опасное дело, у него в заднице граната без колечка и изо рта нескончаемый поток слов, и сердечки в глазах напополам с Хваном, только у Хёнджина — в сторону их детектива-сержанта Джинён-хёна, а у этого заводилы самый очевидный краш на страдающего хернёй в свободное (не свободное!) время Ли Минхо. Отдел у них, в общем, не из самых адекватных людей, но зато их соревнования по поимке — то, что надо, говорит Ким Уджин и даёт дела потяжелее, подтрунивая наградой в виде двух баллов в копилку вместо одного. Чанбин во время стычек за баллы обычно закатывает глаза, садится на байк с папкой с делом на перевес и выполняет две поимки за раз. Никому непонятно, как он это делает, но Джисон в такие моменты смотрит на него с таким восхищением, что на лице Минхо читается такая ревность — хоть стой, хоть падай. Уджин страшится отправлять его на совместное задание с Хваном, потому что ему нужна поимка, а не жертвоприношение, не даёт идти с Минхо, потому что не хочет найти на своём столе его яйца, и с Феликсом не отправляет — жалко пацана, наспех кидает что-то про свободного Чанбина и отвлекается на звонок своего мужа Чана. Спасибо, думает Сынмин, удружили, и идёт к столу Со с папкой в руке, по пути прикрывая уши волосами. — У нас общее задание и это не моя инициатива. — тараторит он и кидает злым взглядом в гаденько хихикающих Джисона с Феликсом (театр двух дебилов). — Если ты забыл, мы можем сами выбирать себе партнёра для дела. — голос у Чанбина сухой и безучастный, как когда человек хочет послать кого-то куда подальше, лишь бы не мешал заниматься своими делами. Но подальше Сынмин не уйдёт, о чём говорит его осматривающий творящийся вокруг хаос взгляд. Понимание приходит, слава богу, сразу же, и новый напарник через кряхтения и неохоту поднимается на ноги, хватая свой шлем со стола. — Ладно, пошли, принцесса. Обращение раздражает (смущает), как и тот факт, что детектив отдаёт ему свой шлем, просит держаться покрепче и обвивает на своей талии сынминовы руки. Они несутся по шестиполостной дороге среди легковых и грузовиков, ловко лавируя между машинами, ветер обдувает тело в тонкой кофте и дрожью пробивает от холода. Чанбин вдруг останавливается на обочине и заставляет его надеть свою кожанку. Удачно законченная неделя в участке — значит очередная попойка в баре, где Джисон и Минхо наверняка оближут друг друга на виду у всех, наутро отрицая любые связи; где Хван уйдет с Джинёном под ручку и все сделают вид, что не видели этого; где Феликс притащит своего братишку Чонина и сядет за столиком со счастливыми Уджином и Чаном. Где все разобьются по парочкам и компаниям, а Сынмин в очередной раз почувствует себя третьим колесом и уйдёт к сидящему в одиночке у бара Чанбину. — Со мной не так интересно, чтобы проёбывать вечер в моей компании. Чанбин, как обычно, уткнётся в своё пиво и будет пить до последнего, потому что напиваться он разучился ещё в подростковом возрасте, а ему уже тридцать через пару лет. Он психанёт под конец, закажет набор шотов, когда вместо бара откроется клуб, подцепит себе какую-нибудь дурочку и наутро попрётся в участок, хотя у него выходной, но дома слишком скучно. Но в этот раз что-то идёт не так. В этот раз Сынмин не уходит после отталкивающей фразы, а садится рядом с видом самого заебавшегося человека на земле, отбирает массивную кружку и в пару глотков осушает спиртовой осадок. В этот раз Чанбин заговорит первым: — Чего ты так приклеился ко мне? — и его голос не будет звучать грубо или осуждающе, лишь капля интереса и алкоголя в крови. — Ты, вероятно, самый адекватный среди остальных. — Сынмин борется с желанием сказать больше, потому что не сейчас, не в такой обстановке и не тому человеку — он не примет, для него важны только одноразовые связи, и вряд ли он вообще задумывался об отношениях с парнем. — Ты прав, раньше — нет. А сейчас вот интересно. На лице расплывается гримаса вины и удивления, и как можно соединить две эти эмоции — непонятно, но Сынмин вот умудряется и поспешно затыкает себя принесённым барменом пивом. Пить он не умеет совсем, поэтому и не пьёт в компаниях, от того и не заметил, как выпалил всё вслух и теперь стыдно до ужаса. Но Чанбин, вопреки ожиданиям, не отталкивает, на лице никакого отвращения, лишь заинтересованность и широкая ухмылка. У него глаза красивые, думает Сынмин и еле отлепляет от них свой взгляд. — Спасибо, у тебя тоже, мистер-я-сама-консервативность. Смущаться-то больше некуда, думается, и в голове надежда, что хоть в этот раз не вслух. У Чанбина дома не был никто из участка, и он часто шутил, что переезжает после каждого приёма гостей, но выглядел во время своих «стенд-апов» таким серьёзным, что вериться начинало само. У него просторный лофт с высоченными потолками, вид из окна во всю стену на ночной город с высоты пятнадцатого этажа, и на крыше окошки, сквозь которые видно звёзды и тусклый полумесяц, спрятанный за грузными тучами. У него страстные поцелуи, сильные руки, в глазах — только честность и искренность, и никакой напыщенной самовлюблённости, чёрствости. Он нежный, несмотря на свой вид, заботливый и очень вкусно готовит завтрак, он говорит, что зря Сынмин это — влюбился в него, такого не предназначенного для отношений. Но потом ему звонит мама, он улыбается ей в трубку и радуется подбежавшей к трубке сестрёнке. — Значит, съедешь отсюда завтра? — у Сынмина с юмором туго, но Чанбин в ответ всё равно улыбается, обнажая ровный ряд зубов, и валит на кровать, чуть не пролив кофе. Чанбин, на самом деле, не индюк последний, у него добрая семья, сборник совместных с Джисоном (удивительно) и Чаном (ещё более) треков, целая группа из них троих ещё с университета. Он водит Сынмина по клубам на свои выступления, поражает своей двусторонностью, открывает в его глазах другого Хана, не тупого придурка, а (почти) адекватного парня с крутыми текстами. Он открывает ему себя, свои лучшие стороны, даже слабые — а этого добиться надо! и позже признаётся, что никогда не думал об отношениях с парнем, но с ним — давно и трепетно.