оппая

На что он рассчитывал, когда решил разыграть Хёнджина, он не знает. Просто в голову внезапно что-то ударило, очередная глупая идея, которые он обычно предпочитает зарывать глубоко в сознании и точно не исполнять, как сейчас. Он без задних мыслей открывает дверь, к счастью (или к сожалению) не закрытую изнутри, тихо ступает внутрь и, стараясь не смотреть вниз, останавливается истуканом перед стеклянной перегородкой. Хёнджин, стоя спиной, разгоняет клубы пара руками, не замечая ничего вокруг, продолжает мыться и напевает под нос какую-то незамысловатую мелодию. У Сынмина в голове тысяча и один кадр его обнаженного тела, и, вообще-то, можно было предвидеть ситуацию и засунуть свои тупые идеи подальше или предложить, например, Джисону или Феликсу, которым от издевательств над другими только радости полные штаны, как детям. А тут ситуация не детская от слова совсем, и заметивший его Хёнджин мешает отступить назад и выйти, будто ничего и не было. — Чего тебе? Хван стоит к нему спиной, развернув голову и, блять, охуенно красиво изогнув спину, смотрит непонятливым взглядом и улыбается своими пухлыми губами, из-за которых порядочный Сынмин всего за несколько месяцев превратился в последнего извращенца. Он не находит ничего лучше, чем состроить страшную рожицу и посмотреть Хёнджину в глаза, борясь желанием опустить взгляд и хотя бы на секунду посмотреть на больше не закрытую стеклом и паром задницу. Из головы напрочь вылетает факт, что не он один здесь извращенец. Хёнджин, не дожидаясь ответа, усмехается и, не закрывая дверцу, разворачивается назад. Он знает, что на него смотрят. Сынмин готов поклясться, что видел, как Хван заканчивал. Готов поклясться, что если увидит скользящие по мыльному телу руки ещё раз, он не выдержит. Он оказывается абсолютно прав. Возбуждение накрывает с головой спустя минуту, когда перед глазами — длинные пальцы, вплетенные в завитые от влаги чёрные волосы, скользящие вниз по шее и огибающие плечи и стройные бока. Хёнджин даже не смотрит, и так знает, как он влияет на человека сзади, выгибается слегка и наслаждается судорожным вздохом, ласкающим уши. Он включает воду и поворачивается назад всем телом: взгляд невольно падает на чужой стояк, Хван прослеживает движение и пальцами скользит к паху, останавливаясь внизу живота. — Поможешь? Сынмин поражён тем, что все ещё не вылетел отсюда со стояком в штанах и горящими ушами. Еще больше тем, что Хёнджин его не выгнал и не посмотрел, как на идиота. Крайне: тем, что сам продолжил случайно начатую им игру и сейчас, однозначно, доминирует в ней. — Ну же, иди сюда, Минни. Сладкий голос разливается приятной истомой по всему телу и посылает стаю мурашек, хоть в помещении и душно, на ногах стоять тяжело и хочется упасть в обморок от происходящего. Хёнджин ждёт, пока Сынмин в спешке разденется, смеётся над неудачной попыткой вылезти из штанов и ловит его одной рукой, когда тот едва ли не падает на скользком полу. Тянет рукой на себя, сжимает чужое запястье в сильных пальцах и, прикрывая сзади стеклянную дверцу, льнет ближе. Хёнджин выше всего на сантиметр-другой, шире в плечах, у него длинные, невероятно красивые ноги, и глаза застилает пелена возбуждения. Сынмин перестаёт помнить себя, когда чувствует пухлые губы на своей шее, зарывается пальцами в мокрые волосы и давит на голову вниз, чтобы тот сел на колени. — Так сразу? — Хван смотрит снизу вверх и ухмыляется, оставляет поцелуи внизу живота и, обхватив бедра руками, влажно лижет внутреннюю их сторону, волосами касаясь возбужденного члена. — Хочешь, чтобы я тебе отсосал? В голову будто ударяет градус, но Сынмин не пил уже давно, со школы наверное, и щеки загораются ярким румянцем то ли от духоты, то ли от такого горячего Хёнджина, стоящего перед ним на коленях. Тот усмехается, наблюдая за чужой реакцией, наклоняется ближе и проводит языком по всей длине. — А у тебя больше, чем я думал. Почему ты вообще об этом думал, придурок, хочет спросить Сынмин, но вместо слов изо рта выходит лишь тихий рваный стон, когда головку накрывают тёплые губы. Хёнджин с его членом во рту выглядит по-блядски, так чертовски правильно и нереально красиво, и его покрасневшие губы возбуждают ещё сильнее, хотя, кажется, больше некуда. Сынмин от переизбытка чувств, от первого в жизни минета и в принципе сексуального контакта готов кончить прямо сейчас, смотря на прикрывшего глаза Хвана. — Рано ещё, Минни. Хёнджин, будто своим телом чувствуя чужое, встаёт с колен и разворачивается лицом к кафелю, облокачивается грудью и выгибается так, что мышцы на спине перекатываются от напряжения. — Не поможешь? — спрашивает на полувдохе и тянется руками к ягодицам, раздвигает. — Если бы я знал, что ты придёшь, сделал бы это раньше, так что не стой истуканом, малыш. Ого, думается, раньше. Хёнджин прижимается к его груди спиной, дрожит от новой накатившей волны возбуждения и подаётся бёдрами назад к ласкающим изнутри пальцам, начинает задыхаться в стонах, когда на член ложится сынминова мокрая ладонь. — Не знал, что ты можешь быть таким. Сынмин делает акцент на последнем слове и судорожно вздыхает — Хван, будто специально, стонет громче и соблазнительней, кладёт голову на его плечо и ищет губами чужие, касается легко и облизывает нижнюю, довольно улыбаясь от реакции. Он трахаться не умеет, ласкать правильно — тоже, у него все это впервые, но Хёнджин все равно получает такое неимоверное наслаждение от неумелых касаний и рваных толчков, от того, как доводят его до истомы чужие руки и губы на влажной спине, как неприятно и одновременно восхитительно скользит в нем плохо смазанный член. Он кончает громко и до звёздочек в глазах, когда чувствует в себе чужую сперму, показательно отклячивает зад и пробирается длинными пальцами внутрь, из-за чего сперма вытекает и течёт по бёдрам. Сынмин дышит глубоко, в такт Хвану, и облокачивается о дверцу душа спиной. Позже Хёнджин пошлёт надоедливого и до жути любопытного Джисона с его расспросами, обнимет Сынмина во сне и будет долго смеяться с ним над тем, что они с первого дня стажировки тянули резину и не могли догадаться о чувствах друг друга так долго. А ещё скажет спасибо за такой «розыгрыш».