Весёлая команда

Победно улыбаясь, Семёныч вылез из мусорного бака. Сегодня ему перепал грандиозный трофей — недоеденный сэндвич. И хотя сам Кирилл Семёнович к еде относился очень трепетно, выбросившего этот бутерброд человека от души поблагодарил. Потому что жизнь Семёныча состояла преимущественно из разных вещей, которые выбросили за ненадобностью — как и его самого. После автокатастрофы доктор Лоренц, родной брат, отказался его видеть. Долгое время Семёныч, в те годы ещё Флаке, перебивался с хлеба на квас, пока не понял, что существование на птичьих правах его вполне устраивает. Правда, даже смена имени не помогла ему избавиться от прошлого, и волею судьбы Семёныч попал на мусорку в том самом дворе, где теперь жил его брат. Но если соседство с доктором Лоренцом не слишком волновало закалённого в лишениях человека, то помойка завладела его сердцем. Под мусор был отведён железный навес со стенами с трёх сторон. Сытые и счастливые люди без колебаний выбрасывали сюда мебель, одежду и бытовую технику, так что в скором времени в уголке за баками в человеческий рост Семёныч обустроил почти уютный уголок с поломанным диваном и печкой, коей служила железная бочка. К тому же кто-то, не знающий цену вещам, регулярно выкидывал целые мешки одежды, которая была почти новой, но не подходила Семёнычу по размеру — в найденных джинсах и куртках он постоянно тонул. Однако раздобыл несколько коробок, куда аккуратно складывал всякое полезное барахло — от погнутых гвоздей до поцоканных безделушек. Семёныч был человек рукастый и хозяйственный, поэтому отвоеванный им угол становился всё больше, походя на настоящую жилую квартиру. Некоторые вещи, особенно мебель, мужчина старательно чинил, собирая и подклеивая даже выкинутые книжки, из которых вскоре собрал приличную библиотеку. Для относительно сносной жизни у Семёныча было всё — даже нерабочий электрический чайник — но чего-то всё равно не хватало. Большую часть жизни проведя с братом-близнецом, он всё ещё не мог привыкнуть к одиночеству и скучал, когда приходил домой. Иногда приезжали большие машины, увозившие отсортированное Семёнычем содержимое баков — и водители мусоровозов знали его в лицо. Несмотря на незавидное место обитания, мужчина выглядел вполне прилично, хоть и одежда его была очень поношенной и страдала без стирки. Вел он себя достойно, и вскоре у обитателей дома оказался на хорошем счету. Первым он познакомился с семьёй Шнайдеров — при ближайшем рассмотрении пара не очень молодых кудрявых людей оказалась братом и сестрой, что Семёныча нисколько не удивило — в юности с доктором Лоренцом его связывали такие же близкие и тёплые отношения. А майор Шнайдер, увидев на Семёныче сползающий с плеч пуховик, признался, что это он носил найденную бездомным одежду. — Но почему же вы тогда выбрасываете одежду целыми мешками? — Поинтересовался Семёныч, когда ему предложила разделить пятичасовой чай фрау Шнайдер, оказавшаяся не только красавицей, но и сердобольной особой. — Я не имею ничего против подобного расточительства, — решил уточнить Семёныч, — как видите, мне оно только во благо. Майор Шнайдер подождал, когда его сестра отвернется, и, приблизившись к Семенычу, поведал полным отчаяния тоном: — Для Софии понятие любви заключается в том, чтобы кормить меня, как на убой. Полтора кило в неделю набираю как на дрожжах, вы не поверите. Вот и приходится одежду выбрасывать — слишком быстро из неё вырастаю. — Ты что-то сказал, милый? — Фрау Шнайдер уловила его слова и повернулась к мужчинам с подносом горячих булочек. И, затолкав одну в рот жалобно мычащего Кристофа, обратилась к гостю: — Господин Семёныч, возьмите булочек. Вы такой тощий, что на вас жалко смотреть. Семёныч из вежливости хотел сказать, что не голоден, но понял: хозяйку это обидит. И пока женщина ходила по кухне, думая, чем потчевать гостя, Семёныч сгреб половину подноса к себе в карманы. На этот жест майор Шнайдер благодарно улыбнулся. А фрау Шнайдер так и вовсе расцвела, с радостным видом разливая чай: — Вот так-то лучше. Я люблю, когда все сыты и довольны. Семёнычу не нужно было прилагать сил, чтобы догадаться — в этом доме ему всегда дадут поесть и погреться. Наступила зима. Семёныч плохо представлял, как сможет выжить — и дрожал на поломанном диване, закутавшись едва ли не во все свои одёжки. Печка горела целый день, перерабатывая всё, что можно было сжечь — этим Семёныч очень помогал мусорщикам. Одно было плохо — в уголок всё время заносило снег, и мужчина старательно отметал его ко входу старой шваброй до тех пор, пока поземка не утихла. Грея у пахнущего пластиком огня окоченевшие руки, Семёныч завидовал фрау Шнайдер, которая могла прижаться к своему теплому мягкому мужчине и греться об него. У Семёныча же не было такого человека, о чём он крайне жалел, тоскуя даже в тёплые летние вечера. Матильда устало перебирала ногами, дрожа в лёгкой кофточке и короткой юбке — хоть она и была крепкой, морозы подломили её. Идти было больно, как всегда после работы — и женщина чувствовала, что сегодня она вряд ли доберётся до своей комнатки в публичном доме. Часть вырученных денег она уже потратила и пребывала в совершенном неведении насчёт завтрашнего дня. Проходя через один из дворов, Матильда краем глаза заметила свалку, позади которой валил густой дым. Дым предполагал наличие огня, отчего Матильда двинулась к мусорке, надеясь отогреться и отдохнуть, чтобы идти дальше. Сидя перед печкой, Семёныч стучал зубами уже машинально — согреться всё никак не получалось. Он устал дрожать и дышать вонючим дымом, не думая о том, как проведёт ночь — но насторожился, услышав скрип снега под незнакомыми шагами. Сказать, что Матильда удивилась, заглянув за мусорные баки, было бы преуменьшением. На клочке пространства размером с комнату оказался диван, этажерка с книгами, кресло, тумбочка, унитаз без крышки, холодильник и покоробленная душевая кабина. Всё это имело весьма потрёпанный вид, но больше всего Матильду удивил сидящий в центре рухляди человек. Семёныч вытянул шею, пытаясь рассмотреть, кто заглянул к нему на огонёк. Протер запотевшие очки, пока не убедился, что видит перед собой женщину — пусть даже очень крупную и несколько мужеподобную. Ростом она была поменьше его самого, но куда шире в плечах — и формы незнакомки заставили Семёныча вспомнить о желании погреться. Но его неприятно поразило, что женщина была слишком легко одета, к тому же образом, который совершенно не подобал её виду и возрасту. — Садитесь, погрейтесь, — предложил он осипшим от холода голосом и указал на кресло. Матильда задумчиво оглядела мужчину неопределенного возраста в обтягивающей шапочке и несоразмерном пуховике. Чем-то бездомный расположил её к себе, хотя с первого взгляда его было сложно назвать хотя бы симпатичным. И отказаться от предложения она не смогла. Поборов невольную брезгливость, она тяжело опустилась в кресло, ещё больше смутив Семёныча своими объёмами. Бездомный казался ей маленьким и тщедушным, как брошенный котёнок, и женщина хоть и относилась к мужчинам неприязненно, почему-то не поспешила прогонять желание его обнять. — Я Флаке, но обычно откликаюсь на Семёныча, — решил завязать он разговор, чтобы не cидеть у костра в напряженном молчании. — Семёныч, — медленно попробовала его имя на вкус женщина. — Я Матильда. Бездомный заметил, что её густые чёрные волосы были завязаны в смешные хвостики, придавая Матильде нелепый, но очаровательный вид. Если присмотреться, её можно было даже найти своеобразно красивой —но пока Семёнычу это было неважно. Он осторожно пожал протянутую руку с толстыми пальцами. Догадаться о роде деятельности новой знакомой не составляло труда, однако же Семёнычу казалось невежливым разузнавать у замерзшего человека подробности жизни, и без того наверняка тяжёлой. Вместо он удивился её крепкой хватке и предложил таким тоном, как будто принимал у себя в особняке благородную даму: — Матильда, может, вы будете что-нибудь? Мне сегодня как раз удалось раздобыть впрок картошки из близлежащей фаст-фудницы. Чаще всего Семёныч так и делал, облегчая жизнь и совесть уборщицам в фудкортах. Обычно его добычей становились куриные крылышки — слишком острые или пересушенные, и картошка фри, которой всегда было в изобилии. Вечно пребывавший в полуголодном состоянии, Семёныч упорно не поддавался соблазну съесть всё найденное прямо за столиком. И сейчас лежавшие в неисправном холодильнике запасы оказались очень кстати. Матильда кинула на Семёныча недоверчивый взгляд больших глаз с грустно опущенными углами, и этот зелёный взгляд заставил бездомного смутиться. Матильда ничего не ела с самого утра, и в другое время побрезговала бы даже мыслью добывать пищу в таком месте — но Семёныч выглядел так жалко и презентабельно одновременно, что отказываться разделить с ним ужин показалось женщине бестактным. — Да, пожалуй, — согласилась она, и Семёныча удивило, какой у неё низкий и хриплый голос. От черных волос, похожих на проволоку, и могучей короткой шеи резко пахло дешёвыми духами. Но Семёныч уже симпатизировал ей, несмотря на странный, в какой-то степени отталкивающий вид. Он и сам выглядел не лучше. Доставая картошку, Семёныч вспомнил про коробку с недокуренными сигаретами, которые он собирал по всему двору. Обычно Семёныч курил редко, но в холодные вечера это было хорошим способом согреться. Поэтому он отобрал самые длинные окурки и преподнёс их гостье. — Ничего лучше, к сожалению, я предложить не могу, — вздохнул он, наблюдая, как Матильда откусывает картошку полными дрожащими губами и только потом закуривает, держа сигарету между большим и указательным пальцами. "Всё-таки, если её умыть и одеть по-человечески, она была бы красивая женщина." — Понял Семёныч, но сам больше обращал внимание на её могучие руки и мускулистые ноги. И странно — он только сейчас догадался, что испытывает приятно-волнующие ощущения только при взгляде на таких больших женщин. В компании Матильды Семёнычу становилось гораздо спокойнее, нежели в одиночестве — отчасти из-за проскользнувшей в подсознании мысли, что она такая может его защитить. В стены помойки бился холодный колючий ветер, но внутри, за стеной из листового железа, трещал огонь в печке, бросая на бледное лицо Матильды теплые отблески. И рядом с ней Семёныч чувствовал себя так же хорошо, как с братом в дни юности. Он блаженствовал, представляя их голодное, но счастливое совместное будущее, как Матильда прервала молчаливую идиллию вопросом: — И как я могу отблагодарить вас спасение от непогоды? Сами понимаете — я умею только одно. Семёныч растерялся, покраснев от мысли, что уставшая женщина морально настроена доставить ему удовольствие, а утром уйти в неизвестность, как будто ничего между ними не было — а Семёныч не предполагал её терять, потому что влюбился за те короткие минуты, пока разделял с ней ужин. И предложил, не сомневаясь в решении: — Мы можем переночевать в подъезде, в соседнем доме у меня есть знакомые жители, которые нас точно пустят. И я бы дал вам одежду — вы слишком легко одеты. Матильда удивлённо приподняла брови — не такого она ожидала, хотя и плохо представляла, как стала бы заниматься с ним тем, что делала весь день. Но пока ей было понятно одно — сидящий перед ней тщедушный очкарик в огромном пуховике есть человек не без моральных устоев. А этого Матильде очень не хватало в других. Ночь они провели, греясь у батарей в подъезде Шнайдеров — София, едва увидев Матильду, обрадовалась и едва не набросилась на Семёныча с поздравлениями — но мужчине и женщине надо было ещё многое понять. Наутро Матильда действительно ушла, внутренне умиляясь тому, с каким жалобным видом её провожал Семёныч. Отныне она не могла бросить ни бездомного, ни работу, приносившую хоть какой-то достаток. У Семёныча было только доброе сердце и очень смутные предположения насчёт будущего — но Матильде хватило и этого, чтобы полюбить его. И каждый день возвращалась на полюбившуюся сердцу мусорку к смешному, но необъяснимо притягательному человеку. Семёныч обожал её, проявляя симпатию тем, что сортировал отбросы ещё усерднее. Фрау Шнайдер, узнав о его чувствах к Матильде, великодушно отдала Семёнычу в распоряжение диван, сломавшийся под майором Шнайдером после того, как он возомнил себя знатоком любовной науки. Из никому не нужных строительных материалов Семёныч соорудил ещё одну клетушку, куда перебрался сам, а Матильде оставил в распоряжение свои роскошные апартаменты. Ему было достаточно лишь любоваться ей, но Матильда не понимала смысла платонических чувств и в один из первых вечеров затащила его на диван к печке, чтобы в полной мере доказать свою любовь. Пусть первое время она и относилась к Семёнычу с насмешкой и недоверием, но теперь эти не слишком приятные для него чувства уступили место куда более крепкой связи. Не слишком любя свою работу, она смирилась с ней, и потому не могла вообразить Семёныча своим мужем. Имея за плечами долгий и трудный опыт, Матильда относилась к возлюбленному как к нежно опекаемому питомцу. Семёныч смеялся и недоумевал, когда вместо поцелуев Матильда гладила его по голове, но ничего против не имел. Он был счастлив, что больше не остаётся наедине с холодными ночами и мыслями о брате. И Матильда разделяла его счастье, наконец-то найдя если не физический, то душевный приют. Но бывало и такое, что Матильда могла уходить на несколько дней в поисках более состоятельных клиентов. В такие дни Семёнычу становилось невыносимо одиноко. Когда Матильды не было рядом, у него всё валилось из рук, а сил хватало только на то, чтобы в тоске считать минуты. И тогда он решил завести кота — по двору бегали стаи бездомных пушистиков, и среди них Семёныч надеялся найти того, с кем можно было хотя бы поговорить и отвлечься от мучительного ожидания. В детстве у них с доктором Лоренцом был кот, и Семёныч был уверен, что ещё не потерял навыка находить общий язык с потомками царя зверей. Поэтому, когда Матильда в очередной раз ушла искать средства на жизнь, Семёныч спрятался в кустах и принялся наблюдать за бродячими котами. В качестве приманки у него была колбаса, набранная в ближайшем супермаркете во время массовой дегустации. На следующее утро Матильда возвращалась домой уставшая, но довольная — добытого ей с Семёнычем хватило бы на целую неделю. Своего почти мужа она не упрекала в отсутствии работы — Семёныч и без того помогал мусорщикам или брался чинить всё подряд — руки у него были золотые, да и если верить его рассказам, в молодости он выучился на инженера. Так что перспективы жизни с ним были многообещающие. Но сейчас он не выбежал Матильде навстречу, чтобы затем радостно уткнуться ей в грудь. — Ну и где же он? — Нахмурилась Матильда, недовольно утыкая руки в бока, и заглянула вглубь помойки. Среди бывшего в употреблении барахла зелёную курточку Семёныча тоже не было видно. — Такое ощущение, что он ушёл, а меня не дождался, — произнесла она задумчиво и прислушалась. Между баками в человеческий рост явно кто-то копошился. Стараясь не спугнуть любителя играть в прятки, Матильда пошла как можно тише и услышала любимый дребезжащий баритон, от звука которого у неё в животе начинали порхать бабочки: — И несёшь сюда... Следуя на звук голоса и выверяя каждый шаг, Матильда подкралась ещё ближе. Между баками действительно сидел Семёныч, пытавшийся объяснить что-то облезлому коту непонятной расцветки. Оба были совершенно поглощены друг другом, но Матильда не побоялась встрять с вопросом: — И что это ты тут делаешь? Только что сосредоточенный на коте, Семёныч дёрнулся, прижимая к сердцу костлявую руку. Кот, почуяв опасность, подпрыгнул, выгнувшись мостом, и распушился, сверкая зелёными глазами. — А, это ты, — выдохнул Семёныч, забирая на руки всё ещё напряжённого кота. — Я уж думал, что кто похуже. — Вылезай. Дай хоть на тебя и на кота посмотреть. Отряхнув с неизменной зелёной куртки кирпичную крошку, Семёныч выбрался на белый свет. Кот сердился, царапая когтями клеенчатую ткань, но мужчина держал его крепким жестом кошатника со стажем. Ему было несколько смешно и приятно наблюдать, как женщина смотрела на кота, задумчиво склонив голову на бок. Матильда не могла сказать, что особенно любила кошек — но кот был симпатичный, с аристократично-белыми лапками и грудью. Судя по выражению глаз, большую часть своих жизней он уже разменял и на Матильду глядел едва ли не с превосходством. — Знакомься, это наш новый кормилец, — видя, как Матильда пытается погладить кота одним пальцем, Семёныч поднес его поближе, но так, чтобы не запачкать белую кофточку женщины. — Я назвал его Семкой. — Ты же не собрался его есть? — Поинтересовалась Матильда, вспомнив, как однажды Семёныч с великим ужасом рассказал ей про шаурму из кошачьего мяса. И, сейчас, он, видно, вспомнил этот случай, потому что с жаром ответил: — Ни в коем случае! Ведь он выпрашивает у людей еду, но не ест, а несёт нам! — Он? — Матильда с сомнением посмотрела на чумазую мордочку. Она не отличалась эрудированностью, но знала, что кошки не поддаются дрессировке. — Да! И не смейся, он знаешь сколько уже принёс? — Семёныч, похоже, обиделся, но, держа кота одной рукой, залез в карман и вытащил маленький полиэтиленовый пакет. И, встряхнув его содержимое, гордо сунул Матильде под нос: — Смотри! — Это обглоданная куриная кость и кошачий корм? — Матильда не смогла удержать проскользнувшую во взгляде насмешку. Но Семёныч, поглощённый котом, не заметил смешинку в глазах возлюбленной и с энтузиазмом подтвердил: — Да! Матильда со вздохом поправила ремешки рюкзака и повернулась к стоявшему за баками дивану. — Меня не было один день... — Сокрушенно пожурила она Семёныча. Тот был ещё в приподнятом настроении и постоянно оглядывался на бредущего сзади Сёмку. — В соседнем районе как раз больше заплатили, — говоря о своей работе, Матильда не могла не краснеть. — Так что еда будет. Можешь отпускать кота. Семёныч раздражённо скрестил руки на груди, остановившись перед опустившейся на диван женщиной. Семка неторопливо ходил вокруг ног хозяина, беспечно потираясь о потрепанные джинсы. Это нежное касание заставляло вспоминать детство, и потому Семёныч неожиданно твёрдо для своей смешной фигуры ответил: — Нет. Кот останется с нами. — Флаке, ну я же не против, — Матильда потянула его за полу куртки, и растаявший при звуке настоящего имени Семёныч осторожно сел рядом. — Будет у меня ещё один котеночек, — ласково глядя в подслеповатые глаза Семёныча, женщина поманила кота. Тот ловко запрыгнул на диван, прошёл по ногам Матильды и вернулся на колени к хозяину. — Дашь хоть погладить? — Матильда боязливо протянула руку, касаясь жёсткой спутанной шерсти. Семёныч до этого сидел сжавшись и крепко прижимал к себе кота. Но расслабился, опуская Сёмку на колени Матильде. Та нежно почесала несколько напряжённого кота за ушком и проворковала, обращаясь уже к нему: — Да и кто без тебя Семёныча кормить будет, когда меня нет? Семёныч расслабился и умильно улыбнулся, прижимаясь к любимой женщине. Теперь у него было всё, о чём может мечтать не только бездомный вроде него, но и довольный жизнью человек — вроде того, кто сейчас смотрел на них из окна. — Софи, смотри, какая там романтика, — майор Шнайдер задумчиво притянул к себе возлюбленную и вздохнул, наблюдая разворачивающуюся за окном картину. — А тебе нашей уже не хватает? — София приобняла брата, ласково потрепав его по животу. — Тоже на улицу хочешь? — Нет, такой вариант только для них, — София почувствовала, как её крепко оплели толстые руки, а в макушку ткнулись нежные мягкие губы. Это был первый раз, когда майор Шнайдер не жаловался на вид из окна.