Весёлая команда

Поздно вечером доктор Лоренц лежал в кровати и рассматривал семейный альбом, всегда навевавший чувство приятной грусти по тем временам, когда они с Семёнычем были куда ближе, чем братья. В очередной раз с нежностью погладив взглядом фотографию сидящего за рулём брата, доктор Лоренц вздохнул и потянулся, чтобы выключить лампу на тумбочке. Но сделать это помешал непонятный шорох за приоткрытой дверью и тонкий голосок, удивлённо вопросивший: — Дядя Кристиан? Доктор Лоренц вопросительно поднял брови в ответ: — Рад? Почему ты не спишь? Сегодня Семёныч с Матильдой снова оставили ему близнецов на попечение — но в отличие от прошлого раза, доктору Лоренцу нужно было лишь покормить их ужином и уложить — родители обещали вернуться под утро. Однако же это не помешало Кристиану едва ли не снова возненавидеть малышей — заставить их спать оказалось невероятно сложной задачей. И задачу эту он провалил — судя по Раду, который выглядывал из коридорной темноты, не решаясь войти. — Уже за полночь! — Припомнил ему доктор Лоренц, надеясь, что малыш просто ошибся дверью, как это бывало раньше — хотя квартира у Кристиана была всего из двух комнат, и доктор Лоренц не представлял, как в ней можно заблудиться. Но Рад явно знал, куда шёл. — Извините, — он помялся у двери. — Я знаю, что уже поздно. Просто я пить хотел, и Энг во сне пинается... Кристиан понимающе кивнул — в детстве ему часто доставалось от беспокойно спящего Семёныча, чьей точной копией был Энг. — А у вас тут свет, — прибавил ребёнок, разглядывая комнату, казавшуюся от скудного освещения совсем незнакомой. И Кристиан смутился, когда большие глаза Рада остановились на альбоме, а любопытный ротик спросил: — А что вы делаете? Доктор Лоренц завозился, думая как-то спрятать альбом или спровадить Рада спать. Но все дети уже знали, что стоит зайти в комнату дядюшки или остановиться на пороге, как он начинает вести себя нарочито негостеприимно. Доктор Лоренц знал о наблюдательности детей и поэтому ответил торопливым безразличным тоном: — Ничего-ничего. Просто альбом один смотрел, и немного засиделся. Иди спать, я тоже ложусь. Но Рад оказался упрямым — прямо как Семёныч и сам доктор Лоренц, пусть и не вёл себя настолько настырно. — А что за альбом? Доктор Лоренц вздохнул, поняв, что от малыша ему уже не отвертеться. Но понял, что заснуть не смог бы и без Рада. И произнёс мечтательно, опуская взгляд на много раз клееную обложку: — Это история, а не альбом. Для Рада это стало разрешением зайти в комнату и остановиться у кровати с вопросом: — А о чём история? Вблизи доктор Лоренц показался Раду совсем не сердитым и очень похожим на Семёныча. Только обитатель мусорки носил круглые неуклюжие очки и был коротко подстрижен. — Она про меня с твоим папой, — лицо доктора Лоренца на мгновение стало грустным, а голос до незнакомого задушевным, — он ведь раньше был другим. — Правда? — Недоверчиво уточнил Рад, думавший, что все окружавшие его люди родились взрослыми, со сложившейся манерой поведения и привычкой одеваться. — Да. Да и я тоже. — А расскажите, пожалуйста, — Рад переминался, устав стоять на холодном полу, и ему было жаль, что в этом доме нельзя ничего сделать без разрешения доктора Лоренца. — А тебе точно интересно? — На всякий случай напрягся Кристиан. — Или просто спать не хочешь? — Интересно, — честно, но очень тихо признался Рад и в застенчивом жесте скрестил руки за спиной. Морщина на лбу доктора Лоренца разгладилась, а сам он подвинулся к стене, похлопав по кровати: — Ну ладно тогда. До этого он не думал, что позволит детям брата залезать в свою кровать, и с содроганием прогонял подобные мысли. Но сейчас, когда под боком доверчиво свернулось маленькое тёплое тело, доктор Лоренц улыбнулся от щекочущего внизу живота чувства — так это было приятно. Но чтобы не разрушать в одно мгновение образ строгого дядюшки, Кристиан посоветовал: — Только укройся, а то тебя заболевшего мне твоя мама не простит, — отношения с Матильдой у доктора были по-прежнему тяжёлые. Рад послушно закутался в одеяло, не решаясь прижиматься к дяде слишком тесно — от Кристиана хорошо пахло душистым мылом, а запахи, не связанные с мусором, детей Семёныча всегда настораживали. Доктор Лоренц раскрыл альбом с чувством непонятной растерянности — он не знал, как преподать ребёнку самые нежные и вместе с тем болезненные воспоминания, чтобы в итоге не оказаться непонятым и выставить себя врагом Семёныча. Поэтому он осторожно провёл костлявыми пальцами по первым фотографиям, заботливо вставленными в бумажные уголки, и начал издалека: — Ну, что же тебе рассказать? Твои родители тебе рассказывали, что мы с твоим папой долго не общались? — Нет, — Рад удивлённо поднял на него большие глаза. — А правда? "Ничего Флаке ему не рассказывал",— понял доктор Лоренц, не зная: расстроиться или рассердиться. Но взгляд наткнулся на двух худеньких малышей, возившихся в траве, отчего Кристиан сменил интонацию: — Да. Но так было не всегда. Он всегда с особым чувством смотрел на фотографии себя и Семёныча в возрасте лет так четырёх и старше — тогда они не были озабочены мирскими проблемами, а их тогдашняя жизнь состояла из игр и шутливых перебранок. Но Рад вряд ли бы мог понять прелесть своего возраста, и доктор Лоренц с самого начала не надеялся, что его рассказ мог бы быть малышу доступен. И оттого следовало говорить так, как подсказывало сердце. Рад внимательно нахмурился, следя за пальцем доктора Лоренца. На фотографии два карапуза в соломенных панамках играли в индейцев — и Раду они казались совершенно одинаковыми. — Как видишь, в вашем с братьями возрасте мы были друзьями и теми ещё занозами. Ты уже понял, что мы близнецы — я, честно, и сам не знаю, где здесь я, а где твой папа. На следующей странице темноволосые подростки лет по 13-14 — Раду они казались ужасно взрослыми— обнимали друг друга за плечи, весело глядя в разные стороны. Оба были в очках, и Рад догадался, что тот, который в узеньких прямоугольных — это и есть его дядя. — Нас нельзя было различить, пока не понадобились очки. Семёныч был близорукий, я — дальнозоркий, хотя тебе это вряд ли что скажет. Поэтому меняться очками и путать окружающих мы не могли. — Мы были сами себе друзья, даже если дрались иногда. Но это так, из чрезмерной любви друг к другу. Уже пятнадцатилетний Семёныч подставил брату разбитую коленку, который тот внимательно заклеивал подорожником — эту травку Рад сразу узнал, потому что ничем другим его папа никогда не лечился. — К концу школы мы были всё так же близки. И даже ближе. — Доктор Лоренц в который раз застыдился, переводя взгляд на одну из последних фотографий. И судорожно пытался придумать, как объяснить ребенку, почему его дядюшка и отец лежат в кровати голые, крепко жмутся друг к другу и улыбаются в камеру с совершенно блаженными лицами, не смущаясь того, что у каждого бледная кожа испещрена непонятными красными пятнами. И когда Рад открыл рот, доктор Лоренц сжался — не от грядущего вопроса, не то от воспоминаний о первом акте любви. — А почему вы здесь в одной кровати? — Недоуменно спросил Рад. На родной мусорке братья не были стеснены в личном пространстве — Семёныч знал, каково это бок о бок жить с родным по крови человеком. — А, это... У нас на съемной квартире только одна была, — выдохнул Кристиан и спешно перелистнул страницу. На фоне неизвестного, но внушительного здания доктор Лоренц и Семёныч стояли рядом, прижимая глянцевые бумажки дипломов к форменным синим курточкам. У Кристиана начали немного отрастать волосы, и Рад не боялся ошибиться в узнавании. — Ты, может не знал, но мы с Флаке оба инженеры, — доктор Лоренц очень любил эту фотографию с защиты диплома. — Флаке? — Тёмные бровки Рада нахмурились. — Но ведь это ваше имя! — Так он... Даже с вами, — Кристиан понял, что ляпнул лишнего. — Ох, боюсь, малыш, что после этой истории ты меня этим именем не назовешь. И замолчал, опустив глаза в альбом. Цветные картинки начали плыть и двоиться. — Дядя Кристиан? — Рад приподнялся и заглянул ему в лицо. — Что? — Я не понимаю, — растерянно прозвучал голосок. — Мы тогда тоже ничего не понимали, — Кристиану хотелось закончить рассказ поскорее, но ему было жаль ребёнка, который ничего не знал о своём отце. — Тогда уже год прошёл с того, как наши дела шли всё хуже и хуже, и мы начинали ссориться по любым мелочам. И мы решили съездить к родителям. Нам это и раньше помогало, да и просто давно не виделись. Рад осторожно погладил его по плечу, отчего Кристиану стало ещё хуже. Рад опустил взгляд в альбом — с глянцевой бумаги на него смотрел папа, растрепанный и совсем молодой. — Видишь это фото? Оно последнее в альбоме. — Но почему? — Маленькие пальцы попытались перевернуть хрупкие от времени страницы. — Ещё ведь только середина. Голос доктора Лоренца задрожал, а глаза вспухли — он и сам боялся этого момента, но с трудом выдавил: — Через несколько минут после этого Флаке не справился с машиной на скользкой дороге. — У нас поэтому нет бабушки с дедушкой? — Отчего-то Раду было нужно спросить именно это. Кристиан нервно смял одеяло: — Да. В тот день мы действительно остались одни. И... Ты же видел, я не всю жизнь на коляске был. А тогда ... Да, Флаке повезло больше, чем я думал. В сердцевине настольной лампы что-то пищало. В больнице Кристиан очнулся от этого же писка. С перевязанной головой он лежал на железной койке в пустой палате, и невидящими глазами смотрел в потолок, хотя очки ему выдали сразу. Ноги, закутанные одеялом, казались изрубленными в фарш, но Кристиан видел, что они, тщательно зашитые, обернуты гипсом. Однако же знал — ни гипс, ни швы тут уже не помогут. И когда он в очередной раз предавался страшным, но неизбежным мыслям о будущем, в палату вошёл Флаке — Кристиан ещё из коридора узнал его походку. И Флаке, в отличие от брата, выглядел так живо, как будто ничего не произошло. Только рука у него была в гипсе. — Кристиан, мне наконец-то разрешили к тебе зайти! — С порога затараторил он, стремительно приближаясь к кровати, и доктор Лоренц понял, что впервые в жизни не хочет его видеть. — Я сяду здесь? — Флаке легко опустился на край кровати, заставив брата недовольно нахмуриться и отползти к стене. — Я... Я так испугался, когда очнулся в палате, а тебя там не было, — он с испугом посмотрел на трубку капельницы, подсоединённую к руке Кристиана. — Крис, ты знаешь, что родители, они... —Я всё знаю. — Процедил Кристиан, не глядя на него. Брат казался ему назойливой мухой. — Но хотя бы ты, — Флаке чуть улыбнулся и вслипнул, проводя по плечу брата. Тот сердито перехватил его руку. — Кристиан? — Флаке удивлённо приподнял тёмные брови. У брата было уставшее и совсем старое лицо. — А что, Кристиан? — Произнёс тот совершенно не своим голосом. И вдруг грозно повторил эти слова, вырвав руку и почти злобно глядя на брата. — Как будто Кристиан решил гнать, обгоняя всех через встречку. Или Кристиан отвлекался на всё, даже когда один раз чуть не слетел с дороги?! Флаке растерянно глядел на него, хлопая большими глазами. Брата он не узнавал и надеялся, что вспышка скрытой агрессии — всего лишь краткое следствие болезни. — И именно Кристиан скоро выпишется из больницы и вернётся к работе, а его брат, хорошо если выйдет через пару месяцев, лишится её. Хотя какое ему дело, если... Если, — в его голосе слышались рыдающие ноты страдания. — Крис, не говори так! — Флаке едва не закричал, но тут же понизил голос, хотя в палате их было всего двое. — Я не обижусь на твои слова, потому что у тебя шок, и ты хочешь кого-то обвинить. Но пойми: в этом нет смысла, потому что нам сейчас нужно держаться вместе. Но Кристиан отвернулся и смотрел в стену. Флаке надеялся, что всё ещё не так плохо, и осторожно погладил брата по колючей щеке с жалобной просьбой: — Кристиан, пожалуйста, посмотри на меня. Но тот нарочно хмурился и отводил взгляд. — Вот, я даже руку уберу, — произнёс Флаке более ласково. И вздрогнул, столкнувшись с полным ненависти взглядом. — Ты обижаешься? — Боязливо спросил он. Кристиан опустил голову и смотрел уже на одеяло. — А на что обижаться? — Сказал он тем же раздражённым тоном. — На то, что мои ноги совершенно бесполезны, а у тебя только рука сломана? Нет, что ты — ты же совершенно не виноват! В этот момент любовь Кристиана к сарказму показалась ему отвратительной. — Хорошо, я понял, — голос Флаке, нисколько не отличавшийся от голоса Кристиана, звучал совершенно грустно. — Мне сейчас действительно будет лучше уйти. Он поднялся, помялся у кровати, боязливо посмотрел на сгорбившегося брата и зачем-то прибавил: — Сейчас меня ненадолго пустили, но я ещё приду. — Иди уже, — устало прохрипел доктор Лоренц. — Кристиан, — Флаке напоследок позвал его зачем-то и забыл причину. — Уйди. Уйди, пока вторую руку не сломал! — Закричал Кристиан и попытался подняться с кровати. Но ноги его больше не слушались. Плечи ушедшего Флаке подрагивали. *** — Да, тогда я прогнал его, — Кристиан приподнял очки, чтобы стереть слёзы. Рад с грустным сочувствием глядел на него, жалея, что уже ничем не может помочь — и всем сердцем надеялся на хороший конец истории. — Я был готов обвинить кого угодно, и Флаке не повезло пострадать меньше меня. Я долго не мог ему этого простить. Пару раз чуть не бросился на него. Не знаю, почему он это терпел. Но Флаке всегда был терпеливым. Рад боязливо прильнул к нему, видя, что дядюшка совершенно ушёл в себя — но доктор Лоренц чувствовал прожигающий взгляд больших глаз. — А потом он на несколько дней исчез, — продолжал он, всё ещё не выпуская альбом. — Мне оставалось совсем недолго до выписки. Но тогда я был только рад этому. А когда увидел счёт за лечение, то даже в чудо поверил. Много, конечно, но я смог оплатить. Месяц я жил один и даже не знал, как там Флаке. Думал, он остался на старой квартире, пока я разбирал родительские вещи и жил у них. Но потом мы всё же встретились. *** Кристиан уже привык к обращению с креслом на колесиках, но ездить таким образом за покупками всё ещё казалось ему трудным делом. Уставший и голодный, он ехал домой, как вдруг услышал знакомый голос со стороны свалки: — Эй! Кристиан! Кристиан вздрогнул и обернулся. Из наспех сделанного рубероидного шалаша выбегал Флаке. На нём была та же зелёная курточка, что и в день аварии, и выглядел он неопрятно. Но Кристиан не постыдился приблизиться и поспешно спросил: — Флаке? Ты только не говори, что здесь живёшь! — Ну, на самом деле не знаю, — затараторил тот, отряхивая поношенные и местами рваные джинсы. — У меня пока нет дома, но я надеялся, что мы снова будем вместе жить. Только в квартире подешевле. Я, как ты видишь, сейчас не могу помочь, но я в поиске, и... — А ну-ка постой. — Улыбка окончательно исчезла с постаревшего лица Кристиана, а голос зазвучал холодно и напряжённо. — Ты хочешь сказать, что ты не только оставил нас одних, но и опустился так, что дальше уже некуда? — Но... Я же не... — Бездомный растерялся и опустил руки. — Флаке, ты... Да у меня даже слов нет, как это понимать! — Кристиан хотел раздражённо замахнуться, но у него в руках был пакет, и получилось лишь немного дёрнуться. — Крис, послушай... — Вдруг осторожно начал Флаке. — Что? — Кристиан немного смягчился и ожидающе взглянул на него. — Как тебе сейчас тяжело? — Мне не слишком легко, — произнёс Кристиан сквозь зубы и нахмурился. — Но в своей проблеме ты сам виноват и я не собираюсь тебе помогать! Большие глаза Флаке расширились и стали совсем круглыми. Лицо его выражало удивление, но терзающее бездомного чувство было совсем другим. — Ты убил нашу семью, а теперь ещё и позоришь! Я не допущу этого! — Хрипло прокричал доктор Лоренц, видя, как брат скорбно сдвинул брови и не знал, куда подеваться. И когда Кристиан открыл рот для очередной нападки, развернулся и пошёл обратно к помойке. — Да, уходи, незнакомец без имени! У тебя больше нет и его, ведь без семьи нет имени. Плечи Флаке под зелёной курточкой снова задрожали. *** — Да, я прогнал родного брата, которого когда-то клялся никогда не бросать, — сознался доктор Лоренц и вытер краем одеяла плачущие, но всё ещё любопытные глазки Рада. — Он просто ушёл, а я уехал, как будто никого и не встречал. Тогда я был зол и доволен. Кристиан потёр кулаками глаза, радуясь, что за очками не видно слёз — ему не хотелось проявлять перед малышом слабость. Рад хлопал глазами, но спать совсем не хотел. К отцу у него теперь было очень много вопросов. — Я долго потом не встречал Флаке. Даже не знал, что он стал Семёнычем. — А почему у папы деньги закончились? — Сонно спросил Рад и приткнулся к доктору Лоренцу. — Я не знаю. Тогда я был доволен тем, что у него их нет, и всё. Хотя до аварии у нас было примерно поровну. Рад угукнул в ответ, разглядывая лицо дядюшки, которое на фоне темноты и света лампы стало незнакомым и странным от густых пятен теней и света. — Вот же я идиот! — Доктор Лоренц вдруг подскочил, поворачиваясь к на мгновение испугавшемуся Раду с вытаращенными глазами. — Ты не помнишь, когда родители обещали вас забрать? — Утром? Так долго? — Кристиан уже и забыл про данное родителям близнецов обещание. — Ну, мама сказала, что это только на ночь, а утром нас заберут, — пояснил Рад на всякий случай. Доктор Лоренц так же внезапно успокоился и откинулся обратно на подушку: — Ладно, уже меньше, чем было. — И прибавил: — Уже поздно, иди в комнату. Рад вспомнил ютящихся на диване братьев и сделал самую умоляющую мордочку: — А можно остаться? — Идти куда-то по темноте совершенно не хотелось. А в кровати доктора Лоренца было тепло и уютно. — Остаться? — Кристиан слегка удивился, втайне радуясь, что заслужил доверие хоть одного малыша. — Но ты разве не должен обижаться на меня за то, что я выставил твоего папу на улицу? — Не знаю, — Рад пожал плечами и снова взгрустнул. — Но я почему-то не обижаюсь. — Почти как твой папа говоришь, — неизвестно почему умилился доктор Лоренц и осторожно потрепал черный ирокез. — Хорошо, можешь остаться. Только не пинайся. Выключатель на лампе щёлкнул, и в комнате стало совершенно темно. — Пинается Энг, а я нет, — гордо мурлыкнул Рад и прижался к костлявому боку. — Ладно, поверю, — ответил доктор Лоренц уже с закрытыми глазами. — Спокойной ночи. *** — Почему дядя Кристиан так ждёт родителей? — Поинтересовался у Рада на следующее утро вертящийся на стуле Энг. — Я даже ничего не сделал! Братья чинно сидели на кухне в ожидании завтрака, пока доктор Лоренц крутился по дому в ожидании Семёныча и Матильды. Все заметили, что дядюшка выглядел волнующимся и немного расстроенным, а потому не стали беспокоить его плохим поведением. — Он ждёт папу. — Поправил Рад брата. — А зачем? — Тут же спросил Энг. — Он хочет извиниться, — таинственно объяснил Рад, успевший вкратце рассказать услышанное ночью. И теперь Семёныча ждали все. — А зачем? — Каен, до этого пускавший пузыри в кружку, заинтересованно поднял голову. Рад таинственно промолчал. Он чувствовал себя очень значительной персоной. Тем временем в коридоре задребезжал звонок, и дети насторожились, услышав торопливый крик доктора Лоренца: — Сейчас открою! — Привет, Крис, — Семёныч ворвался в квартиру взбудораженный и настороженный, как будто уже знал всё. — Я быстро, только детей забрать. Но брат остановил его нерешительным: — Подожди. Я... Должен извиниться. — Что-то случилось? — Семёныч наклонился к брату, заглядывая в большие встревоженные глаза. Увлечённые друг другом, они не заметили детей, выглядывавших из кухонного проёма. — Нет, всё хорошо, но, — доктор Лоренц стыдливо отвёл взгляд. — Я понял всё слишком поздно. Понял, что я не должен был тогда на тебя так орать. Ты же из-за меня, — горестно оборвал он монолог, покачивая головой от досады на самого себя. Семёныч с вопросом смотрел на брата, не понимая, к чему это. И Кристиан прибавил, впившись в ручки кресла и страдальчески сморщившись: — Ты же не был тогда виноват, а я даже не дал тебе сказать. Пожалуйста, прости меня за то, Флаке! Семёныч нервно сглотнул. Только что он был полон энтузиазма, но теперь сил говорить не осталось. Да и всё равно слова бы уже ничего не решили. Поэтому опустился перед Кристианом на колени и осторожно приобнял его, почувствовав, как руки брата нашарили его спину и замерли. — И ты не злишься на меня за то, что я тебя тогда прогнал? — Тихо и немного неверяще спросил доктор Лоренц. — Не знаю, — вздохнул Семёныч. И подумав, решительно прибавил: — Нет. Уже слишком много времени прошло. В ответ на это Кристиан уткнулся носом в его плечо и прижался ещё крепче. — Снял? — Громко прошептал Энг, любуясь воссоединением отца и дяди. — Да, — Рад повертел в руках старенькую "мыльницу". Кадр получился отличный. — А дядя Кристиан не разозлится, что мы его фотоаппарат взяли? — Каен протиснулся между братьями и пролепетал это, выглянув в коридор. — Нет. Это для их с папой альбома будет.