Двухцветное кино

Рука застыла над звонком, трясётся, будто маятник. Обычный трёхэтажный дом, ты, конечно, выбралась повыше — на верхний этаж. Непримечательный район, расположенный далеко от всех известных тебе штабов различных организаций. Здесь можешь наблюдать за тем, как дети играют во дворе, как молодые и не очень пары препираются, ссорятся и мирятся, слушать с подростками последние хиты через стенку, видеть, как старушечки с утра пораньше выбираются в парк, здесь всё излишне тихое и спокойное, как будто вырезанное из картины. Как раз то, что доктор прописал. Каждый день возвращение в эту квартиру есть путешествие в прошлое, к которому невозможно вернуться, и остаётся перебиваться ностальгией и постановкой. Рука Чона застыла, он боится ворваться в твою сказку, ему сразу вспомнилось то, что он увидел несколькими днями ранее. * Flashback: воспоминания Чона* Ты ждала его, потому что уйти права не имела, а он мог пропасть из-за срочного вызова на часов десять, а то и больше. Тебе приходилось бесцельно бродить по квартире, читать и вести беспрерывный разговор с самой собой. Ты никак не могла выяснить, почему не испытываешь к Хосоку неприязни. Этот парадокс снова настиг, как и с Чимином, по непонятным для себя самой причинам, ненависть к ним не возникала. Возможно, это выработалось с годами, проведёнными рядом с Хекён, не раз тогда приходилось делать вещи намного хуже, чем получаемые сейчас задания. Ты легко ставила себя на их место и непроизвольно начинала жалеть, не столько даже Чимина или Хосока, сколько себя в их лице. Но и здесь всё не складывалось в яркую картинку с очерченными краями, так как спектр эмоций к этим мужчинам был далёк от идентичного. К первому благодарность, как бы убого это не звучало, уважение и сострадание, такое, что хотелось прижать этого котёночка к себе и высосать весь душевный крах с глубины зрачков. В то время как второй вызывал интерес, довольно больной таки интерес, ты бы при возможности его при помощи микроскопа разглядывала в поисках секретной кнопочки, при нажатии на которую, мужчина превращается чуть ли не в божество. За такую формулировку стоит себя немедленно по голове чем-нибудь тяжёлым огреть, но Хосок слишком таинственный и непостижимый, несущий в себе смысл, который никто понять и оценить не способен, поэтому одно это сравнение на ум и приходит. А ещё были и невозможно странные эмоции, ты их никуда подразделить не могла, однако игнорировать смысла не видела. Брезгливость переполняла тебя с головой, стоило увидеть следы поцелуев других женщин на одежде или теле Хосока, ты ни за что этого места потом не касалась. И вот раз за разом, когда лишалась неожиданно интереснейшего собеседника, имеющего гибкий ум и нетипичный взгляд на мир, принималась распекать себя. Он пришёл тогда уставшим и рассерженным, и застыл, услышав хлюпанье носом. Тихо прошёл к залу, где предположительно должна была ты быть. На экране шли кадры из «Гадкого я», а ты заливалась слезами, натягивая улыбку до предела, потому что Грю читал сказку, и это было действительно мило, но выглядеть радостной не получалось, в итоге закрыла лицо руками, продолжая всхлипывать. Злость Чона в тот день растворилась твоими слезами. * Flashback end* Как и ожидалось, ты в шоке. — Обещание! — он отодвигает тебя рукой в сторону и проходит в маленькую студию, слегка покачиваясь. — Успокойся, я только адрес узнал, — произносит хрипло, прежде чем развалиться на стуле, облокотившись о стол. Отводит взгляд, но твой образ всё равно успел отпечататься в голове. Никакого лицедейства, немного страха и море непонимания, волосы растрёпаны, глаза заспанные и большое мужское худи, на тебе кроме него ничего нет, ему почему-то сразу в голову лезет вопрос, кому оно принадлежит. Ты тоже по каждому миллиметру Чона проходишься, странный он сегодня, волосы сырые, взгляд бегающий, заявился, пальто даже не сбросил, и теперь сидит вот, молчит. — Что тебе нужно? — устало проводишь рукой по волосам, присаживаясь напротив. Дежавю какое-то прямо. Только в отличие от того раза Чон приходит в себя, усмехается немного горько, но так, будто с трудом сдерживает смех, а из его глаз пропадает вся мутность, из них на тебя вновь непобедимый зверь смотрит. — Даже чая не предложишь? — пододвигаешь к нему вазочку с печеньем. — Больше ничего нет, а до чайника мне лень идти, можешь сам поставить, — не глядя, берёт печенье, тут же принимаясь его грызть. — Безнадёжная из тебя хозяйка, — откидываешься на спинку, как бы говоря, что другой не будет, ждёшь ответа от Хосока, и он не медлит. — Тебе было очень больно? — Когда? — вопрос вводит в ступор, о чём именно он говорит, ты без понятия, у каждого в жизни наберётся историй о падениях и страданиях на двадцать четыре часа непрерываемого монолога, может даже больше. — Когда пришлось стать марионеткой, — почему-то улыбаешься в ответ на его реплику. — Не очень, все люди, так или иначе, марионетки. Мы другие, когда выбираем этот путь, нам кажется, что уходим от мира, бросаем ему вызов, становимся сильными и независимыми, но на самом деле ничего не меняется. Нас переделывают и превращают в заводных кукол, мы всё те же марионетки, сломанные, слегка подкрашенные, всё ещё кем-то управляемые. Не скажу, что для меня это было болезненным открытием. — И не было никого, кто мог бы уберечь тебя от этого? Семья? — Хосок, помня о слезах, ответ знает, но хочет от тебя услышать лично, а ты не сопротивляешься. Тебе легко ему свои чувства и эмоции описывать, потому что не приходится разжёвывать, только намекнёшь, а он уже всё прочтёт. * Flashback: воспоминания Т/и * Твоё лицо ещё белее, чем обычно. Юнги пропал на три дня и вот теперь, кажется, объявился. Лучше бы вообще не объявлялся, чем здесь. Долго собиралась, сидела в вашей крохотной кухонке, смотрела на фото в рамочке, а руки сжимали телефон. Хоть и потратила уйму времени, всё равно плохо оделась и теперь ёжилась, спускаясь в подвальное помещение в сопровождении молодого человека в белом халате. Сердце прямо в ушах стучит, тебе туда идти не хочется, не хочется доказывать, что они все правы. Зачем всё это? Шутка, по-другому быть не может. Скоро он позвонит, скажет, что стоит у дверей своей малышки, что соскучился, что принёс её любимый шоколад, что ей нужно скорее открывать, а то он замёрз. Но ты идёшь дальше по этому страшному коридору к собственной смерти, замираешь у железной двери, думаешь о том, что именно сейчас больше всего жаждешь отмотать время назад, дабы удержать его дома, тогда бы не пришлось сюда идти. Смотреть на чьё-то чужое мёртвое тело. «Хорошо, это будет не он, ты посмотришь и уйдёшь». Ободрённая этой мыслью, распахиваешь дверь и ждёшь. «Тебе идёт белый». Ты говорила это, не для того, чтобы видеть, как с его лица белую простыни одёргивают, она ему не подходит, она на нём ужасно выглядит, теперь согласна с Юнги. Белый не его цвет. Сама не замечаешь, как большие прозрачные капли падают на мужское красивое лицо. Некрасивое, оно сейчас некрасивое, это лицо улыбаться обязано, смеяться, показывая дёсны, а не застыть навечно серьёзным и непроницаемым. Тебя оставляют, потому что глаза пелена застилает, которую никак убрать не можешь, а тебе жизненно необходимо дальше на него смотреть, глядеть внимательно, чтобы понять, что показалось, обман зрения, жестокая шутка, Юнги сейчас встанет и рассмеётся. Губами прикладываешься к холодному лбу и опускаешь веки, понимая, что теперь не получится избавиться от слёз. «Малыш, не мёрзни, не глупи. Ты должна вырасти и добиться всего, чего пожелаешь, однако, про здоровье не забывай. Твой любимый, единственный и неповторимый Мин Юнги тебе в этом поможет». — Так зачем? — цепляясь за его грудь сквозь тонкую ткань, тихо и на выдохе спрашиваешь. — Зачем мне тогда это всё? — уже громче, пропитывая простыни слезами. — Зачем ты меня здесь оставил? Зачем мне продолжать сражаться? Зачем ты так боролся за меня и ушёл?! — кричишь, спрашивать-то больше не у кого, а ответы нужны. — Как я могу продолжать жить, если ты и есть моя жизнь?!!! — с таким надрывом, чтобы стены содрогнулись, чтобы мёртвые заплакали, чтобы живые за стенкой пожелали мёртвыми стать, лишь бы не слышать душераздирающих криков и рыданий. Молодая девушка прощалась с единственным смыслом своего существования, люди закуривали сигареты, им и не такие прощания приходилось видеть, да только они знают, у этих двоих никого больше нет, никто не придёт опознать Мин Юнги, никто не устроит похорон, никто кроме неё не проводит его в последний путь. Они позволяют ей выплакать всё, что возможно, пока голос не захрипит, а глаза не начнёт жечь, после уведут практически за руки. Девушка не вернётся в квартиру, будет бродить по городу, без цели и желания с пустой головой и ощутимой дырой в груди. Попробуйте протянуть руку, она пройдёт насквозь. Это была всё та же Т/и. Хотя нет, постойте. Тогда Т/и сделала первый шаг к спуску по наклонной, безостановочному и упрямому. * Flashback end * — Нет, — ты научилась и эти слова произносить, чтобы голос не дрожал, пока в голове прокручивался день, когда потеряла всё. Хосок понимающе кивает. Вдруг на его лицо набегает гримаса боли, он пытается встать и падает.