Двухцветное кино

У Хекён непривычно дрожат руки, но она этого не замечает, девушка спешно дёргает заевшую молнию на куртке, однако железка не поддаётся никаким увещеваниям. В конце концов, Пак, ничего не добившись, падает на край кровати, зарываясь светлыми тонкими пальцами в волосы, разлохмачивая красиво собранный хвост. Джин застаёт её за разглядыванием собственных ладоней, пока те отбивают своеобразную чечётку страха и неуверенности о воздух. Его тёплое дыхание на её пальцах выводит Хекён из транса. Или вводит в новый? Она не может оторваться от его розовых губ, вдыхающих жизнь в её кожу. Мужчина греет и так горячие руки девушки своими огромными ладонями, не поднимая взгляда на её лицо, а вот она рассматривает его во всех подробностях. «Если бы не я, он бы смог вернуться к нормальной жизни? Чем он заслужил подобное существование?», — эти мысли сплетаются в женской голове вместе с его шёлковыми чёрными волосами в одно полотно. Мужским длинным пальцам легко поддаётся собачка и быстро спускается вниз. С его божественной грациозностью и огромными амбициями ему было уготовано выбрать необычный путь. Но всё же не тот, которым он пошёл. «Я была рождена в этой семье, но у него всё могло сложиться по-другому. У меня выбора не было, но почему люди вроде него и Т/и так стремятся сюда? В эту грязь и смрад? И почему вы так и не решаетесь вылезти из отбросов и начать жизнь заново?» — Я же приготовил для тебя другую, она там, в ванной, висит, — Сокджину не то чтобы серьёзность когда-то шла, но он её всё равно раз за разом примеряет, находясь рядом с Пак, он и не такие маски готов нацепить. — Я понимаю, что ты не хоче… — Просто иди и надень то, что я для тебя повесил в ванной, хорошо? — он одно говорит, а на лице и в мыслях противоположное. Мужчина на её коленке руку разместил и никак её оттуда убрать не может, хотя умом понимает, что она так пойти точно никуда не сможет. Но он ведь этого и добивается. Хекён это всё достоверно в опущенных и отведённых глазах видит, поэтому поцелуями ото лба до носа спускается, приподнимая его идеальный профиль за подбородок, глазами уверяет, что всё будет в порядке, а напротив нет согласия. Пытается поцелуем в губы ему свои чувства передать, Джин не отвечает, только сильнее женское колено сжимает, через секунду резко отрываясь и отворачиваясь, ждёт, когда она в ванную уйдёт. Он девушке не верит, Ким знает, что если бы она действительно захотела, то сбежала бы. И на это не влияет, где и кем она родилась. Дело лишь в привычке да в страхе. У неё столько же шансов избавиться от прошлого было, сколько и у него, если не больше с её-то связями и деньгами. Она их в своё время не использовала, но сегодня Сокджин ей вновь влезть во всю эту кровищу не позволит, он телефон забирает и ключи запасные, дверь прикрывая тихо. Недостаточно тихо. — Какого чёрта, Ким Сокджин?! Открывай! — несильный толчок в дверь. — Что ты там собираешься делать? Только мешаться будешь, — у него голос впервые настолько грубо строгий, это её останавливает ненадолго. — А ты-то сам? — Чимину нужен кто-то, кто хорошо знает твоих людей, — Джин больше её криков не слушает, пытается не оборачиваться на звуки гордо сопротивляющейся двери. Мужчина приставляет ко всем возможным выходам своих людей и говорит, что, если Хекён выйдет из комнаты хотя бы на пять минут, они все могут спешить к юристам писать завещания. Ему почему-то в этот раз верят. Наверное, потому что у Джина голос на октаву вниз опустился, он о смерти предупреждает, и даже те, кто знали его как простого помощника Пак, теперь не поспорят с ним — жить хочется. Мужчина бежит из отеля скорей, потому что Хекён кричит, срываясь на плачь надрывно. Девушка его сама собиралась оставить где-нибудь, но план не сработал, Ким её обхитрил, это была игра «кто кого сильнее любит», и парень в неё в который раз выиграл, бросив Пак наедине с разрывающим глотку ужасом. Она ненависти к Хосоку уже давно не испытывает, а всё же хотела посмотреть издалека, как он раскрошится на мелкие частицы, однако в данный момент её не это волнует. Джин туда ни за что попасть не должен был, то, что затеял Чимин, словно одна большая волна: она под себя подомнёт любого, не смотря, враг или друг. Джин это понимает и бежит от укоряющих фраз, шепча «прости». ~ ~ ~ Крысы Пака сработали на отлично, множество важнейших точек уже были в руках полиции, людей Чона сажали одного за другим, и поголовно они молчать точно не будут. Империя Хосока рушилась, как карточный домик, это продолжалось в течение пары недель, остатки когда-то могущественного клана собрались на одной из баз, укрытой от посторонних глаз, вход туда только по специальному приглашению. Хосок прекрасно понимал, что и это его место вскоре раскроют, но вёл он себя странно. Приближённые шептались, что пора бежать с «корабля», так как Чон ничего делать не собирается, он просто смотрит, как горит всё, что выстраивал он и его отец, улыбаясь и глотая виски. Хосок не понял, когда всё вышло из-под контроля, зато точно понимал, что в данной ситуации сделать он почти ничего не может. К тому же, у него была запланирована важнейшая встреча, и парень просто ждал. Ждал, когда ты придёшь. И ты была близко, всего лишь пара метров вас разделяла. — Куда дальше? — тебе пришлось пройти несколько этажей вверх и множество разных поворотов сделать, ты их всех постаралась запомнить, но не уверена, что у тебя получилось. Чёртов Хосок опять заставляет разгадывать загадки. — Т/и, ещё не поздно, — пожалуй, Намджун лучше всех понимает, скольких демонов тебе пришлось внутри убить, чтобы прийти сюда с высоко поднятой головой и закончить задание, но он этого конца не хотел, надеялся, что одумаешься. — Либо говори, либо я снимаю наушник! — Направо, — напарник молчит немного, однако не выдерживает и высказывает своё мнение. — Юнги совсем не этого хотел, — срываешь наушник с камерой и отправляешь их под подошву своих ботинок. Опять они так легко произносят его имя! Могли бы и тебя научить. Теперь ты знаешь, что тогда Мин пожертвовал своей жизнью, чтобы раздобыть информацию о Тэхёне, после чего под этого парня Пак стал копать ещё сильнее и много чего интересного нашёл, но только тебя это всё не колышет, тебе только имя «Хосок» нужно было услышать, чтобы мозаика собралась воедино. И, о боже, как же ты себя ненавидишь. На тебе везде, в каждой частичке кожи отпечатался этот дрянной Хосок — человек, виновный в смерти Юнги. Ты с себя пыталась его смыть, тёрла мочалкой, пальцами до крови, до того, чтобы мыло щипало маленькие ранки, но лучше не стало. Чтобы смыть его дыхание с твоих ключиц и мягкие губы с твоих, им искусанных в кровь, придётся сломать черепную коробку и вырезать ту часть мозга, что отвечает за привязанность. Но если бы ты была нейрохирургом, а не медсестрой, то изначально на ней же не прокололась бы, ибо получать вилами по одному и тому же месту противно и больно до жути. А когда понимаешь, что сама виновата, то ненависть к собственной тухлой душонке растёт, как снежный ком. «Юнги совсем не этого хотел», — звучит противным набатом в ушах. И ты это знаешь, даже знаешь, чего именно он хотел. У тебя было маломальское медицинское образование, деньги. Юнги хотел, чтобы жила нормальной жизнью, но только вот он у тебя поинтересоваться забыл, нужна ли без него к чёрту эта «нормальная» жизнь. После того, как из больницы выбралась тогда, после попытки самоубийства, жила ради него одного, пытаясь отплатить за помощь, а с исчезновением Мина цель из жизни пропала, растворилась, точно утренний туман, оставляя неприятно мокрую одежду. Вроде и сама жизнь из тебя уйти должна была, за ним следуя, но не ушла. Ты, вопреки всем ожиданиям, не умерла от горя, а продолжала просыпаться изо дня в день и видеть противный свет, людей, мир. И почему это так? Почему мир продолжает существовать, когда кто-то столь важный умирает? Почему люди продолжают спешить на работу? Почему бы времени не остановиться? Разве не положено по случаю утери моральное возмещение? Не положено. Живая, а значит надо дальше сражаться, дальше пытаться выживать, дальше ломать перья. Но только ты слабачка, поэтому для жизни сильный стимул нужен, и ты выбрала месть, в которой теперь захлёбывалась, тонула, как в самом грязном болоте, и, словно идиотка, барахталась, увязая сильнее. Ты специально тянулась к тёмной пучине, надеясь в ней утопить все свои эмоции и горе там же захоронить. В этом закоулке кабинет один, входишь в него, прикрывая дверь, и начинаешь жадно впитывать темноту через зрачки, наполняя ею лёгкие. Успокаиваешь дыхание, стараясь расслышать чужое — прячущегося здесь человека. Но разве Чон когда-то прятался? Щёлкаешь выключателем, застывая, понимаешь, что всё это время Чон тебя разглядывал привыкшими к черноте глазами. — Я боялся, что ты потерялась, — теперь непривычно и смешно немного выглядишь с поднятой рукой, в которой пистолет, и с лицом, выдающим беспокойство. — Не бойся, сюда никто не придёт и не поймает тебя. А вот Хосок обычный — у него идеальная огненная причёска, расстёгнутый пиджак и чистая рубашка. У этого Хосока дьявольская улыбка и изучающие тебя глаза, но есть что-то ещё и другое в нём. Или чего-то нет? Для тебя этот мужчина уже не был исчадьем ада, безупречным произведением искусства или хитрым стратегом, как его называли другие. Ты бы назвала его, скорее, ёжиком, у которого вроде нет слабых мест, только иголки отовсюду. Однако, и у ежей мягкое брюхо, его прямо туда и проткнули, забрав Тэхёна, но ёжик не фыркает, не кусается, чего-то выжидает, а он так просто затаиваться не будет, поэтому пугает своим смирением. Чего-чего, а даже отблеска смирения в Хосоке никогда не было и не будет. Парень смотрит глазами, в которые вся темнота из комнаты спряталась, только ты запустила бег электронов по проводам, нажав на выключатель. Она испугалась и расплылась по его радужкам, переливаясь неразличимыми оттенками, предупреждающе колышется и в любой момент готова всё поглотить. Мгла пробегается по твоим ногам, спешит к прямым рукам, наставленным с оружием на лоб Хосока, и останавливается на лице, которое, как бы ты не хотела, выдаёт тебя с головой. Чон остаётся доволен изучением: не боишься, но тебе больно, и хочешь поскорее всё закончить, потому что устала. Устала ненавидеть себя и его. Устала жить заполняющей каждую клеточку мозга местью. Хосок устал не меньше тебя. Он устал от игр, гонок, пошлости, денег и смерти. Пожалуй, больше от жизни. Он в ней заполучил всё, чего желал: власти и поклонения, любых красивых девушек, какие только парню чем-то приглядывались, наркотики, алкоголь. Чон держит в руках титул настоящего короля, но тяжёлый кровавый металл на голове и глуповатые людишки у ног юноше порядком надоели. Он уже наигрался с жизнью и смертью достаточно, а потому решил их отбросить в сторону, как испортившиеся игрушки, но они так просто отступать не захотели, не окончив партии, и прислали тебя сделать последний ход. Тебя с большими глазами, в которых читается сосущее под ложечкой «предатель», с твёрдо стоящими ногами, что выдержат бремя убийства. Тебя, что скрыла за чёрной кожанкой все чувства и воспоминания, готовую стереть из своей биографии «Чон Хосок», даже если придётся с мясом это имя вырывать. Они прислали тебя, чтобы выиграть, им плевать, что игра нечестная, что Хосока разрывает от твоей холодности и молчания, нависшего над вами, будто готовая в любую секунду разразиться пугающим воем сирена. Его ломает изнутри на видимые и невидимые части, потому что он уйти от игры не смог, она его в итоге настигла, да ещё и таким коварным способом собирается с ним расправиться, доказывая, насколько он такой же, как и все остальные. И он такой же, он это знал с самого начала, а когда стал зависимым от твоего запаха, то лишь сильнее убедился. Он убедился в этом, когда видеть тебя у себя дома стало привычным и чем-то необходимым, когда, просыпаясь от бегущего холодка по спине, так как ты стащила одеяло, ему хотелось улыбаться, а тело само залезало в тёплое укрытие, поближе к девичьей коже. И спорить не решился с ощущениями, потому что, проходя мимо кофеен, его тянуло посмотреть, нет ли у них чего-то интересного в ассортименте, что тебе пришлось бы по вкусу. Его улыбка ему разрывает то, в существование чего он не верил никогда, потому что улыбаться не хочется, да и сил на это нет, у него только одно желание — вернуться в прошлое и никогда тебя не встречать, чтобы ты не стала его слабостью, которую желательно прямо под сердцем 24/7 держать, гладить по плечам и говорить о ерунде. Он чувствует, как мгла внутри скулит и сжимается под чьим-то напором, он вдыхает напряжённый кислород, замечая, что опускаешь палец на курок, с воздухом пропуская внутрь новый яд твоих духов. Яд оседает на языке, в трахее, лёгких, ложится на стенки вязкой плёнкой, и парень сжимает кулаки сильнее, чтобы произнести следующую фразу так же нарочито спокойно и уверенно, сверкая лживым превосходством: — Ты ведь не сможешь простить мне смерть своего брата, не так ли, Мин Т/и?