Принц с соседнего огорода

      О чём бы ни судачили в деревне Н., все единогласно сходились на том, что наследнику семейства Ли несказанно повезло в этой жизни (а, значит, в предыдущей он наверняка спас страну, как минимум). Мало кто знал, что, на самом-то деле, в село Хветэка привела большая любовь. Не к покойному дяде, который оставил фермерское хозяйство ему в наследство с условием, что продать его племянник не сможет. И даже не к деньгам и комфорту (в более юные годы Хветэк отлично обходился жестким общажным матрасом вместо кровати и многообразием лапши быстрого приготовления в коробочках вместо здоровой пищи. Любовь была ко всему зелёному и цветущему, и, что самое обидное, с садоводством у Хветэка никак не ладилось. Заручившись поддержкой таких многоопытных гуру, как Хёджон и Джинхо, он терпеливо возился в грязи, чтобы добиться хотя бы небольших успехов. Охотнее всего, правда, на его клумбах из земли вылезала крапива. Понять, каким магическим образом у деда в саду только что забор не прорастал, а вокруг дома Хёджона расползались капризные по природе своей розы, пока не получалось.       Сильно Хветэк не расстраивался – он снимал на камеру видео о жизни в деревне с несмешными шутками и выкладывал их в своём бложике, бренчал на расстроенном местами пианино, с удовольствием принимал участие в общественной жизни и даже пару раз побывал диджеем на сельской дискотеке (в последний раз последствия это имело ужасающие, потому что, напившись, он попытался склеить Хёнгу и почти подрался с Шинвоном за диджейский пульт).       Ещё Хветэк закадычно дружил с Хонсоком, и тут нужно заметить, что со стороны они могли бы напомнить старых одиноких бабулек, которые долгими вечерами гоняют чаи и травят истории своей молодости, не забывая хвалиться успехами сваливших в город детей и внуков. Приходят друг к другу в гости, чтобы не готовить вечно на одного человека, а просто договориться, кто наварит большую кастрюлю супа на этот раз. Периодически громко ссорятся из-за какой-то бытовой хуеты, одним им понятной. Но в целом относятся друг к другу с непередаваемой нежностью.       Заранее нажарив вечером ну очень много картошечки, чтобы точно хватило, Хветэк рассеянно переворачивает страницы книги, одолженной в хёджоновой библиотеке. Его взгляд быстро пробегает по строчкам, но в голове едва ли откладывается даже половина прочитанного – сегодня Хветэк нашел в погребе домашнюю настойку без опознавательных знаков и сильно переживает, не отравятся ли они с Хонсоком, если попробуют. А попробовать жуть как хочется, но не в одиночку же. Святое правило не пить в одиночестве он старается не нарушать, наивно веря, что это спасает от алкоголизма. Впрочем, Хонсок обычно не пьёт. Крайне редко, может быть. Если хорошо уламывать – получается. Слишком уж дорожит моральным обликом куратора вчерашних школьничков, чтоб их всех. Как будто они в колхозе при коммунизме живут, что надо перед общественностью лицо держать, честное слово. Вот опять задерживается допоздна, так скоро и за полночь перевалит, и ужин остынет.       Как и в любых идеальных с виду отношениях, в их прекрасной дружбе не обходилось без одного фатального "но". Хонсока домой к Хветэку каждый вечер тоже вела большая любовь. К тонкому голосу, маленьким ладоням, припухлой нижней губе, птичьему носу и всему, что в общей картине составляло Ли Хветэка. Сюда же можно было приписать сентиментальность, мягкость характера, чуткость и ответственность, которых хватило бы на десятерых. Хонсок слишком хорошо знал его, чтобы идеализировать, не питал лишних иллюзий и не думал уподобляться другим деревенским ребяткам, которые периодически бегали за богатым оппой. А "оппа" оказывался странненьким – с сюрпризом из дедовских шуток и непонятными заёбами. Проще махнуть рукой, чем разбираться. Однако Хонсок с его вдумчивым подходом к любой непростой задаче запарился и разобрался. Даже не так, всё получилось как-то само, прежде чем он понял, в каком болоте увяз по уши. – Пора заняться заготовками, – деловито рассуждает Хветэк, разливая по стопкам древнюю (клубничную, кажется?) настойку, – Джинхо-хён обещал завтра помочь мне с вареньем, если не будет никаких срочных дел. – Это точно нужно было употреблять внутрь? – Хонсок недоверчиво разглядывает донышко опустошённой стопки, словно сможет там найти ответ. На его смуглых, зацелованных солнцем щеках и кончиках ушей проступает румянец. – Ну, а куда ещё? – Хветэк представляет, что будет, если обмазать дохуя накачанный торс друга сладкой липкой настойкой, и напряжённо сглатывает, – впрочем, неважно, – он поскорее наливает себе ещё. И ещё, чтобы избавиться от внезапной неловкости, и в какой-то момент Хонсок перехватывает его запястье. Держит крепко, но сильно не сжимает. – Тебе точно хватит, хён, – просит он настойчиво с лёгкой грустью в голосе, – кстати, варить варенье я тоже умею и всегда готов помочь. – И когда же, если ты как наседка со своими цыплятами носишься с утра до ночи? – Да хоть сейчас, – возмущается Хонсок, даже не догадываясь о последствиях. – Отлично, – Хветэк буквально подрывается с места, грациозно роняя табуретку в процессе, – вот и пойдём! В смысле "куда"? Смородину собрать сначала надо, прежде чем закатывать, – резонно поясняет он оторопевшему приятелю.       И не поспоришь. Счастье, что Хонсоку хватает благоразумия захватить с собой на огород фонарик. Его назначают ответственным за освещение и таскание ведра, в которое Хветэк обдирает с кустов чёрную смородину. С чувством так, с расстановкой, никуда не торопясь. Хонсок втягивает через нос сладкий аромат летней ночи, широко зевает и с ужасом думает о том, сколько ему чисто в теории осталось времени на сон. – Может быть, этого хватит для начала? – спрашивает он с надеждой, взвешивая ведро в руке. Ягоды перекатываются и гремят злорадно, стукаясь о пластиковые стенки.       Хветэк безжалостно качает головой и продолжает методичный сбор до тех пор, пока не одёргивает ладонь от очередного куста со звуком, по частоте похожим на писк резиновой игрушки. – Хонсок-а, – ревёт этот великовозрастный ребёнок и прячется за своим плечистым другом, – не знаю, что это, но оно меня укусило.       Приглушённое жужжание, раздающееся из кустов, будит в голове Хонсока воспоминания о разворошенном с мальчишками в детстве осином гнезде. Болезненные такие воспоминания. Поэтому он быстренько берёт в охапку ведро, свободной рукой сгребает за шкирку Хветэка и старается как можно осторожнее съебаться. Выбирать направление в условиях паники получается плохо, и вместо дома они достигают забора через пару соседских участков. "Похоже на владения Джинхо-хёна," – облегчённо выдыхает Хонсок. В случае чего, им точно окажут помощь. – Так больно, я сейчас умру? – хнычет Хветэк, кусая губы.       Он прислоняется к забору и дышит очень громко и тяжело, подносит к лицу ужаленную руку, но не может ничего рассмотреть в кромешном сумраке. – Всё хорошо, хён, сейчас посмотрим, – Хонсок берёт его за руку и подсвечивает фонариком воспаленную кожу с набухшим на ней волдырём, – нужно как можно скорее обработать, и всё пройдёт. Возможно, там остался яд, я мог бы попытаться, кхм... отсосать его?       Хветэк неловко ржёт, но хотя бы не ревёт. Хонсок, влажно присосавшийся к его ладони, выглядит очень уж странно и комично. Он повторяет это несколько раз, сплёвывая в сторону (Хветэк удивляется, что такой приличный, уважаемый человек, оказывается, умеет плеваться), и спрашивает, как ощущения. – Вау, мне всё ещё больно, а чего ты ожидал? – на самом деле, боль немного притупляется, но так хочется, чтобы Хонсок пожалел его, сделал что-нибудь ещё. – Давай зайдём к хёну, если он не спит, у него точно больше опыта с такими случаями...       Хонсок замолкает – Хветэк указательным пальцем трогает его покрасневшие, чуть распухшие губы. Напряжение между ними такое тяжёлое, что он едва ли может дышать. – А если скажу, что сюда меня тоже укусили? – насмешливо спрашивает Хветэк, прикладывая палец ко рту и, чёрт возьми, облизывая его.

***

      Чо Джинхо очень кстати не спал в этот поздний час – ему не давало покоя воспоминание о недавно топтавшейся по его огороду парочке, поймать и справедливо наказать которую так и не удалось. Ещё с вечера он то и дело поглядывал в окна в сторону своего обширного участка. Можно ли описать его праведную ярость и злорадство, когда в темноте ему вдруг удалось разглядеть шевеление двух человеческих фигур?       Вооружившись своей любимой палкой и ружьём, на всякий случай, он решил осторожно прокрасться вдоль забора. Не поверил своим глазам, постоял с пару минут в глубоком ахуе, и пошёл обратно – возмущение в его душе боролось с удивлением и печалью. Так и не решив, что ему стоит выбрать, Джинхо закинул в угол ружьё и осушил стоявший на столе стакан с компотом. Налил ещё и спросил, наконец, вслух: – Да почему именно вы? Зачем? Я всё понимаю, но когда мои лучшие друзья сосутся друг с другом на моем огороде – это что такое вообще?       Компот благоразумно промолчал в ответ, как ему и полагалось.