Солнечный принц

— Глазам не верю, — оторопело пробормотал Шакуни, едва войдя в опочивальню сестры, — а ведь прошло всего пять дней… — Да, брат! — Гандхари сидела на шкуре белой антилопы за низким столом, нанизывая на ощупь бирюзу, топазы и хризолиты на одну длинную нить. В свободное время ей нравилось делать бусы и дарить их служанкам в благодарность за хорошую работу. — Мой Дурьодхана уже садится и произносит разные забавные звуки! Я так рада, — она тихо улыбнулась. — Целители руками разводят, советник Видура боится приближаться к царевичу, но мы с господином счастливы иметь такого удивительного сына. Никто не заставит нас поверить, что он — порождение данавов! Мой господин считает, раз уж благодаря длительным аскезам я обрела дар Шивы, стало быть, наш сын — тоже дэв, как и будущие сыновья Кунти и Мадри. — Я о другом, — голос Шакуни прозвучал мрачно. Царь Гандхара неприязненно посмотрел в сторону Карны, стоящего возле детской колыбели и показывающего Дурьодхане забавное представление: попеременно появляющийся и исчезающий золотой доспех. Возникновение доспеха вызывало у Дурьодханы бурный восторг, он радостно лепетал что-то и тянул ручки к сияющему чуду. Карна с улыбкой позволял потрогать свою магическую защиту. Когда же доспех исчезал, глаза принца становились расстроенными, он начинал хныкать и размахивать кулачками, требуя вернуть блистающее великолепие. И Карна, конечно, возвращал. — Что этот снова делает здесь? — процедил Шакуни сквозь зубы, имея в виду Васушену. — И где няня Дурьодханы? Гандхари растерялась. — Но что плохого в том, чтобы старший брат поиграл с младшим? — Он не должен приближаться к твоему сыну, — категорично заметил Шакуни. Нежно-розовый топаз выпал из пальцев Гандхари, стукнув о столешницу. — Не начинай снова, — прошептала царица. — Пожалуйста. Тем более, в его присутствии. — Неужели ты не понимаешь? — зашипел Шакуни на ухо сестре. — Вы с Дхритараштрой оба будто ослепли, потому что этот хитрый ребёнок вступился за Дурьодхану, но это всё — ложь, придуманная специально для вас! Всем известно, что Видура всегда больше любил Панду, а после того, как Панду женился, этот бхутов праведник растекается озером медового нектара при виде Кунти. То ли опалён страстью, то ли желает выслужиться — я понять так и не сумел… Так или иначе, он — не друг твоего супруга, а ручной пёс будущих соперников Дурьодханы! Он сделает всё, лишь бы угодить Панду и Кунти. Твой сын теперь — второй претендент на престол, поэтому, я уверен, Видура придумал план, чтобы вы не вздумали избавиться от Карны. Более того, чтобы вы полюбили этого маленького хитреца! Видура при всех разыграл сцену, будто Дурьодхана опасен, а сын колесничего притворился, словно вступился за него. Неужели ты думаешь, что маленький ребёнок способен быть таким умным? Он заучил роль наизусть! Видура, Панду и Кунти объяснили ему, что и как сказать. Теперь ни у кого из вас, включая Дхритараштру, нет сомнений в том, как сильно Карна любит Дурьодхану! Так что если Дурьодхана однажды случайно съест ядовитые ягоды, или его укусит змея, или он захлебнётся молоком, Карну никто не обвинит! Если бы ты не завязала себе глаза, то всё сама увидела бы. — Хватит! — Гандхари вскочила на ноги. Её трясло от возмущения. — Уходи. Если где и есть отрава, то она внутри тебя! Отрава — это твои речи! Шакуни умолк, и Гандхари почти ощутила его осуждающий взгляд, смеривший ее с ног до головы. — Значит, за всю доброту я получаю такую отповедь? Хорошо. Очень скоро ты позовёшь меня, но я не обещаю, что вмиг забуду твою сегодняшнюю неблагодарность, — не добавив более ни слова, он покинул покои. Карна проследил взглядом его уход. Погладив Дурьодхану по голове, отошёл от детской кроватки, приблизился к Гандхари и коснулся рукой её плеча. — Тётя, я буду вас защищать… Всегда-всегда, несмотря ни на что! Клянусь. — Пожалуйста, и ты уходи, — Гандхари отвернулась, пряча лицо. — Позови няню… и ступай к себе. — Почему, тётя? — голос принца стал расстроенным. — Я чем-то обидел вас или сделал что-то плохое брату? — Нет, — она поймала руку Карны и тихо сжала её. Сделав над собой усилие, улыбнулась ему. — Ты замечательный… Ты всё делаешь правильно. Но дай мне немного времени, я должна кое-что обдумать. — Вы позволите мне по-прежнему приходить сюда? — Да, — она торопливо кивнула, вытирая слёзы. — А сейчас, пожалуйста, иди в свои покои. Дурьодхана из кроватки протестующе заревел, словно поняв, что его мама сказала Карне. — Мы ещё поиграем, — пообещал ему Карна перед тем, как покинуть опочивальню. «Брат ошибается, — размышляла Гандхари, пока вошедшая няня пыталась успокоить не на шутку разволновавшегося принца, не желавшего смириться с уходом Карны. — Васушена любит Дурьодхану, и мой сын тянется к нему… Он только рядом с Карной успокаивается и никогда не плачет. Брат же хочет иметь влияние в Хастинапуре, но чувствует, что ни на Панду, ни на Карну влиять не сможет, вот и плетёт интриги. И я не могу его осуждать, он делает то, что считает благом для Гандхара, ведь он — наследник нашего отца… Но как бы мне ни хотелось посадить Дурьодхану на престол Хастинапура, чтобы он в будущем действовал в интересах Гандхара, я не могу совершить злодеяние по отношению к ребёнку, защитившему моего первенца. Карна заставил всех усомниться в словах Видуры. Он спас Дурьодхану! Он каждый день приходит играть с ним, и я слышу, как мой сын смеётся. Как мне отобрать у него эту радость? Пусть когда они вырастут, то в честном поединке, как воины, или без кровопролития, по-братски, решат вопрос обладания троном», — рассудив так, Гандхари пообещала себе, что завтра не отошлёт Карну прочь, если тот явится в её покои. Но в тот день её испытания не закончились. Стоило Гандхари немного успокоиться после разговора с братом, как в опочивальню явился Дхритараштра. От одного его появления повеяло таким холодом, что Гандхари замёрзла, будто её босую и в одном сари отправили на вершину Кайласа. — Что случилось? — затрепетав всем телом, спросила она у мужа. Тот тяжело дышал, раздувая ноздри. — Возьми ребёнка и поди вон! — рыкнул махарадж, обратив лицо к няне. Та, подхватив умолкшего Дурьодхану на руки, без лишних вопросов скрылась в соседних покоях. — А теперь я скажу, моя благоверная супруга, чем я недоволен. Хотя, возможно, ты сама уже догадываешься? — Нет, — пролепетала Гандхари. — Я не понимаю. Ведь ещё вчера всё было хорошо… Ты ел ладду из моих рук, и я была так счастлива, — царица тепло улыбнулась, но её резко схватили за расшитую золотом пачери*, покрывавшую волосы. — Не понимаешь? Тогда скажу. Только что заходил целитель, помогавший родиться нашему сыну. Он открыл правду, за утаивание которой твой брат ему щедро заплатил раньше, чем он пришёл в твои покои принимать новорождённого. Царь Шакуни сказал, давая лекарю золото: «Если царица вдруг после тяжёлых родов потеряет способность иметь других детей, молчи об этом. Не говори никому: ни Сатьявати, ни даже махараджу Дхритараштре!» К счастью, лекарь предан мне. Он поведал тайну о том, что ты не способна больше иметь детей! В твоём чреве никогда больше не завяжется плод. — Нет, — в ужасе прошептала Гандхари. — Неправда… — Правда! И ты знала её со дня рождения Дурьодханы! — напирал Дхритараштра. — Ты сговорилась с гандхараджем и попросила сделать так, чтобы лекарь молчал! Но он не вынес лжи, упал мне в ноги, повинился в своём грехе и рассказал всё. И даже отдал золото, полученное от царя Шакуни. Я зол, Гандхари! Я очень зол! Где мои обещанные девяносто девять сыновей?! Как они появятся, если ты утратила способность быть матерью? Гандхари, шатаясь, прошла несколько шагов, нащупала рукой точку опоры и рухнула на кровать. — Такого не могло со мной случиться… Махадэв обещал… И я так долго молилась… Триада не обманывает, если дар обещан! — Тогда совершай аскезы снова! — Дхритараштра в сердцах стукнул кулаком по опоре для балдахина. — Делай что хочешь, но заставь Шиву явиться и потребуй других сыновей. Мне нужны все девяносто девять, не меньше! — Да… Да, мой господин… — На сей раз даю тебе сроку одиннадцать месяцев. Если за это время у тебя не родится хотя бы ещё один мой ребёнок, я возьму себе одиннадцать жён, каждая родит мне по девять сыновей, а ты всю оставшуюся жизнь проведёшь взаперти. Я не позволю тебе выходить из этих покоев за то, что ты унизила меня перед всеми! Дхритараштра ушёл. Призвав одну из служанок, Гандхари приказала ей позвать Шакуни. Спустя некоторое время служанка вернулась и, бросившись к стопам царицы, стала умолять о прощении: царь Шакуни отказался выполнять просьбу сестры. Другие две служанки, отправленные следом за первой, тоже пришли ни с чем. Переодевшись, Гандхари отдала приказ получше следить за царевичем Дурьодханой и в сопровождении Сугдхи сама отправилась к брату. Шакуни встретил Гандхари высокомерным молчанием. Выслушав её смиренное приветствие, сухо спросил: — Что тебе понадобилось? Два часа назад ты выгнала меня из своих покоев. Забыла? — Прости, брат, но мне нужна правда. Ты действительно заплатил лекарю, чтобы тот молчал, если после рождения Дурьодханы я не смогу больше иметь детей? Она услышала резкий, испуганный выдох. Шакуни бросился к ней и схватил её за плечи. — Откуда ты узнала? Лекарь должен был молчать! — Он признался во всём махараджу. Мой господин недавно приходил и сказал, — горло Гандхари сжалось, — если в течение одиннадцати месяцев я не рожу ещё хотя бы одного ребёнка, он возьмёт себе одиннадцать жён, чтобы каждая родила ему по девять сыновей, а меня он запрёт в покоях до конца жизни. — Бхутов подлец! — взвился Шакуни. — Гнусная сволочь! Непонятно было, кого он имел в виду: то ли лекаря, то ли махараджа, то ли обоих. Некоторое время Гандхари слушала, как Шакуни лихорадочно мечется по опочивальне, изрыгая страшные угрозы непонятно в чей адрес, затем он успокоился и серьёзным тоном обратился к Гандхари: — Слушай внимательно. Я давно обдумал один план на случай твоего бесплодия или гибели младенца. Я собирался потихоньку привести его в действие, но теперь нет времени ждать! Ты должна стать матерью девяноста девяти царевичей одновременно. Только так ты сумеешь завоевать любовь и уважение своего мужа на всю оставшуюся жизнь. — Но как это возможно?! — перепугалась Гандхари. — Мой план — не твоя забота, — быстро отозвался Шакуни. — Завтра утром скажи мужу, что собираешься совершить суровую аскезу. То же самое сообщи и Сатьявати, заодно попроси, чтобы она как можно скорее прислала во дворец своего старшего сына Вьясу для благословений. Скажи, будто Махадэв явился тебе во сне и пообещал, что ты непременно родишь других сыновей, но только если великий мудрец поделится с тобой сокровенным знанием. — Но чем этот незаслуженно почитаемый всеми незаконнорожденный отпрыск мне поможет? — с оттенком брезгливости удивилась Гандхари. — Если моё лоно после рождения Дурьодханы опустело навеки, как Вьяса вернёт мне способность вынашивать плод? Даже обряд нийоги со мной провести невозможно, как Вьяса это сделал прежде с жёнами царевича Вичитравирьи. Если я бесплодна, к великому горю, это навсегда. — Делай, как я сказал, и не беспокойся ни о чём, — спокойно вымолвил Шакуни. — Твоя задача — выпросить у Сатьявати послание к Вьясе. Отправь письмо с самым надёжным гонцом. Когда же Вьяса явится, немедленно зови меня! Я буду говорить с ним, ясно? — Да, брат, — Гандхари кивнула. — А теперь возвращайся к себе и забудь все тревоги, — голос Шакуни снова зазвучал ласково. — Если не через одиннадцать месяцев, так через год-полтора у тебя точно будет девяносто девять сыновей. И уж Дхритараштру я упрошу потерпеть до этого срока, будь уверена. *** Шакуни перестал следить за перемещениями Карны по дворцу и волноваться о том, что наследный принц постоянно возится с Дурьодханой. Его куда больше беспокоило теперь прибытие Вьясы и предстоящий разговор с ним. От этой беседы зависело будущее его сестры. «С малолетним принцем ещё есть время покончить, — думал Шакуни. — До его совершеннолетия долго. Куда важнее сейчас эти бхутовы девяносто девять детей, о которых возмечтал наш слепой махарадж». А ведь Шакуни говорил когда-то отцу: «Подумай, прежде чем расписывать достоинства моей сестры женихам! Ты мог неверно истолковать слова Шивы. Невозможно ни для какой дэви родить сто сыновей. Люди — не рыбы, и не лягушки, мечущие икру. Скорее всего, моей сестре обещали сына, чья мощь будет равна ста воинам. В это я поверю, но не в то, что Шива решил превратить мою сестру в земноводное, плодящее таких же земноводных! Не заставляй Гандхари платить за неверно понятое тобой благословение!» Однако отец упорно утверждал, что Шива обещал именно сто сыновей, а не одного, сильного, будто сотня. Однако сейчас, глядя на Дурьодхану, растущего не по дням, а по часам, начавшего спустя три недели после рождения шустро ползать по всему дворцу, разбивать кувшины, лампады и чашки, хватать чужое оружие и с упорством носорога прокладывать себе путь через заросли кустарника в саду, Шакуни только качал головой и бормотал: — Ну, как есть — сила ста! И даже взрослеет в сто раз скорее. Чего ещё этому Дхритараштре надо? Шакуни не понимал, что махараджу в последнее время был необходим душевный покой. Однако после того, как его первенец научился перемещаться по дворцу, по неведомым никому причинам ежедневно заползая в обиталище министра Видуры, желание тишины и покоя стало практически неосуществимым. — Махарадж, ваш сын сжевал мой пергамент! Он превратил его… в клочья! — бушевал Видура, ворвавшись в тронный зал, где уже давно закончилось собрание, но царь решил немного задержаться. — А там было нечто важное? — невинно поинтересовался Дхритараштра, легкомысленно улыбаясь в ответ на возмущённые жалобы своего советника. — Было! Я писал сочинение о том, по каким десяти тысячам признаков можно распознать данава, воплотившегося в облике человека. Ваш сын съел именно этот важнейший трактат, — Видура, пыхтя от усердия, держал в руках извивающегося как змея Дурьодхану, голосившего на весь дворец. Министр едва успевал уворачиваться от шустро мелькающих возле его лица кулачков. — Разве это не подтверждение злой воли данавов, воплотившихся на земле? — Извините, махарадж! — следом за Видурой перед Дхритараштрой предстал запыхавшийся Карна. — Я не успел догнать принца, и он… — Сжевал сочинение уважаемого министра Видуры, — весело закончил фразу Дхритараштра. — А там было написано много важного про данавов. — Значит, мой брат — праведный воин, — серьёзно заметил Карна. — Как истинный кшатрий, он не любит данавов и уничтожает всё, связанное с ними. — Нет! Всё наоборот! — возопил Видура. — Это совершенно неправильное объяснение! — Простите, министр, — Карна вежливо повернулся к Видуре, — неужели вы думаете, что маленький брат любит сочинения про данавов, потому и съел их? По-моему, ваше «обратное» объяснение ещё глупее. Нет, — рассмеялся нахальный наследник Хастинапура, не позволив Видуре ничего возразить, — на самом деле у принца просто режутся задние зубки. Так няня сказала. Малышу больно, вот и он жуёт всё, что под руку попадается. Мы с няней следим, чтобы он не съел ничего опасного. Сейчас он уполз, а мы не успели его поймать… От ваших жёстких пергаментов, боюсь, у него разболится животик. Надо будет сказать няне, что с принцем случилась беда… — Это со мной случилась беда!!! — не утихал Видура. — Я писал своё сочинение пять лет, а оно было уничтожено мгновенно! — А ведь и верно, — забеспокоился вдруг Дхритараштра. — Что же делать? — Придётся переписывать всё заново по памяти! — впал в отчаяние Видура. — Нет, я имел в виду, что теперь делать с малышом Дурьодханой? — уточнил вопрос махарадж. — Как избежать болей в животике? — Няня говорит, в таких случаях надо, чтобы младенец скорее срыгнул, — пояснил Карна. — Тогда животик не заболит. Пойду, скажу няне, чтобы дала принцу своего травяного настоя. У неё есть для таких случаев… Карна не успел договорить. Видура с ужасом ощутил, как его накидка медленно тяжелеет от влаги, а в воздухе распространяется неприятный кисловатый запах. — Что это? — он медленно оторвал от своей груди притихшего Дурьодхану. Младенец смотрел на Видуру невинными золотисто-карими глазами и блаженно улыбался. — Слава Махадэву, — с облегчением выдохнул Карна, наблюдая за немой сценой: застывший, словно статуя, министр держал царевича на вытянутых руках, — тело брата освободилось от дурных веществ. — В некотором смысле, можно сказать, ваши пергаменты вернулись к вам, министр, — добавил Дхритараштра с явным злорадством. — Мне надо срочно переодеться, — сухо произнёс Видура, протягивая принца Карне. — Забери от меня этого маленького данава и отдай его няне. А вы, — он яростно сверкнул глазами в сторону Дхритараштры, — махарадж, ещё крепко пожалеете, что не послушали меня тогда! Широким шагом он вышел из тронного зала, по пути брезгливо отряхиваясь. За спиной он слышал злодейский смех проклятого мальчишки, спевшегося со слепым и, как ещё недавно казалось Видуре, беспомощным и легковерным царём.