Солнечный принц

— Уважение исчезает из этого мира, — Вьяса сидел подле стола и с достоинством поедал предложенные ему кхир и фрукты. — То ли дело в прежние времена… Браминов почитали, словно богов. Теперь же не все кланяются, и почтения оказывают меньше и меньше. Даже сыновья забывают, кому обязаны жизнью, вознесшись на свои высокие троны! Это прискорбно, царь Гандхара. — Не все столь непочтительны. Многие рады оказать гостеприимство, одарить почтенных браминов различными ценностями за помощь в наставлении на путь высшей истины, — Шакуни красноречиво воздел руки к воображаемым небесам. — Да, бесспорно, — Вьяса потряс всклокоченными волосами, напоминавшими гриву льва, десятилетиями провалявшегося в кустах чертополоха и никогда не приближавшегося к воде. — Вы почтительны. Но другие! Что подчас мне приходится выслушивать от молодых кшатриев, если бы вы знали! И печальные мысли одна за другой посещают мой ум, и я задаюсь вопросами, хороша ли эта новая молодёжь для управления страной? Ведь если нет уважения к браминам, то будет ли такой сын достойным царём? Заботится ли он о своём народе? Ведь забота о народе и уважение к тем, кто учит народ знанию, кто возносит молитвы божествам о благополучии всех жителей — это одно и то же. Правда, махарани? — Вьяса неожиданно повернулся к царице. Гандхари растерялась. Она уже полчаса сидела в некотором отдалении от брата и пришедшего в её покои мудреца, разложив перед собой коробочки с сушёной мятой, палочками корицы и зёрнами кардамона в последней надежде, что аромат специй отобьёт густой удушливый запах, исходящий от аскета, приходившегося её мужу кровным отцом. — Что-то махарани бледна и ничего не ест, — обеспокоился мудрец. — Уж не в тягости ли она снова? Если так, я немедленно откланяюсь и не посмею более тревожить её покой! — Нет, я не в тягости, — торопливо опровергла предположение Вьясы Гандхари, и щёки её заалели. — Моя утроба, — она запнулась, — уже никогда не познает чувства наполненности новой жизнью. — Почему же так? — поразился мудрец, прекращая насыщаться. — Что за беда стряслась с нашей прекрасной благонравной царицей, угодной самому Махадэву? Гандхари сжала ладони в кулаки, собираясь с духом, чтобы сказать правду, но Шакуни быстро взял инициативу в свои руки. — Видите ли, о подобный Брахме, чьи речи успокаивают сердца, чьи поступки сияют над всеми землями Бхараты, — увидев одобрение на лице Вьясы, Шакуни приступил к главному, — трудность махарани в том, что рождение первенца положило конец её надеждам вновь стать матерью. Роды были тяжёлыми, и лекарю пришлось извлекать плод из утробы, спасая царице жизнь. И эта мера действительно сохранила мать и дитя живыми, однако безмерно навредила здоровью моей сестры. Целитель высказался однозначно: других детей царица ни выносить, ни даже зачать не сможет. Вьяса сочувственно покачал головой. — Если утроба так сильно повреждена, это скверно. Однако чем я смогу помочь махарани? Разве что возносить моления дэвам о её здравии и здоровье новорождённого царевича. По шороху, донёсшемуся со стороны, где сидел Шакуни, Гандхари догадалась, что её брат сейчас, убедительно изобразив глубокое отчаяние, бросился к ногам Вьясы: — О, досточтимый, чья доброта и щедрость известны всем в полном скорбей мире, вы можете помочь, как никто иной! Именно вы позволили обрести счастье материнства двум объятым горем вдовам, чьё лоно опустело бы навсегда, не вложи вы в него своё целительное семя. Вьяса как-то странно хмыкнул, и Гандхари поняла, что мудрец, наверное, сейчас покраснел ещё гуще, чем она минутой раньше. — Как вам должно быть известно, о царь Гандхара, — смущённо заговорил мудрец, — я совершил сие несвойственное моей натуре деяние отнюдь не по доброй воле. Меня в те печальные дни призвала во дворец моя мать, всеми уважаемая махарани Сатьявати. Ни одной её просьбе я никогда отказать не мог. Да, я подарил сыновей царицам и, как впоследствии выяснилось, одной служанке, но совершил я это действие по воле матери. — Махарани Сатьявати призвала вас и сейчас письмом! — осторожно напомнил Шакуни. — Верно, и я прибыл, чтобы дать свои наставления и благословения махарани Гандхари, собравшейся совершать аскезы ради обретения детей. Я верно понял? — он повернулся в сторону Гандхари. Та торопливо кивнула. — Однако, — мудрец вдруг всерьёз задумался, — в связи с тем, что я сейчас от вас узнал, даже моя вера и благословения не смогут помочь. Сделать повреждённую утробу целой никому ещё не удавалось. Даже богам. — Но дэвам удавалось многое другое, — расплылся лукавой улыбкой Шакуни. — Рождение детей из кувшинов, из утробы рыбы, из огненного сгустка, из капли пота, из энергии танца… Неужели одна из этих удивительных способностей ненадолго не может снизойти на мою сестру? И тогда она подарит своему супругу то, что обещал ей Махадэв — ещё девяносто девять сыновей. — Погодите-ка! — Вьяса снова обернулся к Гандхари. — Дочь моя, напомни, как звучало благословение Шивы, данное тебе. Слово в слово. — Я должна родить своему супругу сто сыновей, единых меж собою, выглядящих со стороны как огромное, несокрушимое тело величайшего воина. — Так чего твой супруг ещё ждёт? — удивился Вьяса. — Ему уже родили несокрушимое тело великого воина, подобное по силе ста сыновьям. Я слышал, царевич Дурьодхана растёт быстро и делает огромные успехи? — уточнил он у Шакуни. — О да. Можно сказать и так… Вчера он схватил булаву царевича Карны, предназначенную для тренировок юного наследного принца с Великим Бхишмой, и швырнул её на тридцать шагов от себя, случайно попав в проходящего мимо министра Видуру. Советник махараджа до сих пор с трудом поднимается со своего ложа, носит на ягодицах повязку из полыни и притирает ушиб листьями птицемлечника. Не знаю, можно ли это причислить к успехам Дурьодханы? — Бесспорно! — одобрительно закивал Вьяса. — Принц сам начал осваивать тренировки с оружием раньше, чем выучился ходить. Это знак того, что он станет сильным кшатрием. — Царевич Карна сказал то же самое, но советник Видура с ним не согласился. Он утверждает, что царевич Дурьодхана, — Шакуни сделал выразительную паузу, а потом скорбным тоном прибавил, — потомок данавов, ибо только данавы с рождения могут быть столь злобными. К тому же мой любимый племянник был рождён в бурю, когда выли шакалы, а это является неблагоприятным признаком. Вьяса добродушно рассмеялся. — Я поговорю с Видурой. Печально, что он так сильно закоснел в своих предубеждениях и неправильно трактует признаки врождённой адхармы. Я исправлю его заблуждения, даю слово, а теперь позвольте удалиться, — Вьяса начал подниматься с места, но Шакуни поспешно сложил руки возле груди. — Но вы ещё не попробовали нашу замечательную мадхвику! — А насколько она вкусна? — мудрец с интересом повернулся обратно к столу. — Она необыкновенна, — Шакуни изобразил на своём лице выражение небесного наслаждения. — Каждый, кто её попробует, погружается в блаженство высших миров. — Несите, — Вьяса быстро вернулся на покинутое место. Шакуни подмигнул служанке, и та ловко налила мудрецу напиток в чашу. — Держите, господин! Вьяса выдохнул, пригладил усы, залпом осушил ёмкость и довольно крякнул: — Весьма неплохо. — А теперь послушайте историю, связанную с неверным толкованием дара Махадэва, — плаксивым голосом запричитал Шакуни. — Моё сердце разрывается от страданий! Я не могу видеть душевной боли моей сестры. — Слушаю, — Вьяса подал служанке знак, чтобы та снова наполнила чашу, — говорите. Дождавшись, когда мадхвика будет снова налита, Шакуни подмигнул девушке, и та, понимающе кивнув, исчезла из царских покоев. — Видите ли, досточтимый, царю Дхритараштре, вопреки вашему мудрому толкованию, нужен не один сын, и он от своего не отступится. Он требует ещё девяносто девять сыновей в дополнение к имеющемуся, и никто не сможет убедить его, что дар Махадэва заключался в другом. Только ваша благость и сострадание способны спасти честь моей сестры! Не выполнив мечтаний своего супруга, моя бедная Гандхари будет чувствовать себя униженной и растоптанной, — Шакуни приложил край накидки к глазам. — Вы — благороднейший из благородных, светлейший и светлых, неужели допустите такое? Вьяса задумался. — Мне мерещится, или у вас есть план? — спросил он напрямую. Шакуни просиял, отнимая совершенно сухую накидку от лица. — Божественный вы наш! Конечно, вне сомнений, план имеется давно. *** — Хочу вам заметить, волею судьбы вы явно родились не в своей варне, — высокий гость с уважением разглядывал сидящего перед ним скромно улыбающегося Шакуни. Мадхвика развязала Вьясе язык и раскрыла его сердце по отношению к тому, кто угостил его сытным обедом и вдобавок наобещал богатых даров и возвращения давно утраченного влияния на царя Хастинапура. — Вам следовало стать одним из нас. Ум брамина в теле кшатрия. Весьма необычное сочетание! — Но вы сумеете осуществить задуманное? — не отступал Шакуни. Гандхари сидела ни жива ни мертва после того, как брат рассказал вслух свой план. Ничего подобного она и помыслить не могла. Сейчас решится её судьба: либо Вьяса поможет, либо пойдёт и расскажет обо всём Сатьявати или Дхритараштре, и тогда им конец. Такого обмана царь им не простит! — Вы пообещали отплатить сторицей, о наследный принц Гандхара, и я не могу отказаться. Ваши обещания ценны для меня. Они даруют мне и моим ученикам не только богатство, но и заслуженное уважение на многие годы вперёд. — Всё, что захотите! Кони, коровы, золото! Поддержка Гандхара и Хастинапура. Любые требования будут удовлетворяться. Моя сестра позаботится об этом. После того, как она принесёт царю девяносто девять сыновей, ни одной её просьбе царь не откажет, вы же понимаете это. Утраченное вами уважение и почитание будет возвращено и вам, и вашим ученикам! — Понимаю, — Вьяса ещё немного подумал. — Да, ваш план осуществим, — наконец изрёк он, и Шакуни облегчённо выдохнул, — однако от меня потребуется много сил и времени, чтобы всё устроилось, как вы желаете. Давайте ещё раз обдумаем детали. Девушки из Гандхара начнут прибывать завтра? — Трое уже прибыли. Завтра привезут четвёртую, — торопливо отозвался Шакуни. — Послезавтра пятую. Можно было бы привезти всех сразу, но это вызвало бы подозрения. Прибытие одной девушки в день останется незамеченным. Отец не подведёт, я давно обговорил это с ним, ещё до рождения царевича Дурьодханы. — Значит, ко мне будет прибывать по одной красавице из Гандхара на протяжении девяносто девяти дней. Хорошо, — Вьяса удовлетворённо кивнул. — Всё это время я буду давать царю питьё, чтобы каждую ночь на протяжении этого времени мужская сила ни разу не изменила ему. И я скажу то, что придумано вами: будто благодаря дару Махадэва его супруга зачнёт от него девяносто девять сыновей, на каждую ночь любви принимая для своего супруга новый облик. Поскольку её утроба не способна выносить ребёнка, каждый зачатый младенец утром будет опускаться в магический сосуд, наполненный маслом и травами, а супруга будет смиренно и молчаливо приходить за следующим. Под страхом мучительной смерти я запрещу девушкам, являющимся к махараджу, открывать рот и произносить хоть слово во время близости. И я удостоверюсь, что у каждой на глазах будет одна и та же повязка, и от каждой будет пахнуть одними и теми же благовониями. Махарадж мало что смыслит в рождении детей, кроме того, что для этого процесса нужно семя и утроба, либо некая магия. Я смогу его убедить, что владею такой магией. Однако, — Вьяса пасмурно взглянул на Шакуни, — вы же понимаете, что не все присланные вами дэви смогут зачать ребёнка, и не все рождённые малыши окажутся мальчиками. Повторное же посещение девушками опочивальни махараджа заставит его усомниться в придуманной нами легенде. — Но у нас есть вы! — услужливо напомнил Шакуни. — Я стар для подобных дел, — сокрушённо покачал головой Вьяса. — Женская плоть более не прельщает меня. — А ваш сын? — О, Шукадэва всегда готов, — невольно улыбнулся Вьяса. — Горяч, молод и страстен. — Стало быть, не зачавших плод от царя пусть одарит любовью ваш сын, и это повысит наши шансы на успех. — Останутся те, кто не зачнёт вопреки стараниям махараджа и Шукадэвы. И, возможно, моим, если я найду в себе силы. Некоторые скинут плод раньше срока, иные чада умрут в родах, другие явятся на свет увечными или не слишком красивыми. Царю не подойдут все эти ущербные младенцы. Моему Дхритараштре нужны сильные, крепкие, красивые сыновья. Шакуни расплылся широкой улыбкой. — Если хотя бы часть рождённых будет похожа на махараджа или на вас, царь не посмеет сомневаться в моей сестре. Вы же должны приложить усилия, чтобы количество детей, рождённых от вашего с махараджем семени, было как можно больше! Пока же девяносто девять красавиц будут вынашивать детей, слуги моего отца, не теряя времени, объедут все земли Гандхара и соберут лучших младенцев из варны кшатриев и браминов! Выкупят либо выкрадут, не сомневайтесь. К концу года младенцев должно быть ровно девяносто девять. — И тогда наступит время разбивать «волшебные» кувшины с маслом и травами, в которых дети якобы «вызревали», — рассмеялся Вьяса. Шакуни поддержал его смех, а Гандхари невольно вздрогнула от происходящего. — Да-да, — ликовал Шакуни, — кувшины разобьются, а младенцы, рождённые «мистически», будут предъявлены махараджу. — Но кто-то из них окажется старше, а кто-то младше на несколько недель или даже месяцев, — напомнил Вьяса. — М-м? — задумался Шакуни. — В чей-то кувшин было налито меньше живительного масла, и ребёнок «не дозрел»? Либо кому-то случайно досталось больше, и он «перезрел»? Мой племянник родился с волосами и зубами, через пять дней от роду начал садиться, а через месяц — ползать. Того гляди скоро пойдёт и заговорит. Почему другие дети Гандхари не могут выглядеть старше обычного новорождённого? — Убедительно, — согласился Вьяса, восхищённо оглядывая Шакуни. — Вам бы брамином родиться, уважаемый и досточтимый! Наша варна много потеряла от того, что вы — не один из нас. — Но это не лишает меня удовольствия наслаждаться вашим обществом, — льстиво заметил Шакуни. — Сестра, — он весело обратился к Гандхари, — ты слышала? Предстоящий год тебе придётся провести под землёй, в тайном храме Вишну, не известном никому. Ученики Вьясы, предающиеся ныне аскезам в том убежище, волей своего гуру будут переселены в лес, а их место займёте вы: ты и девяносто девять вывезенных мною из Гандхара девиц, которые выносят твоих будущих сыновей. Там же будут подвешены к потолку так высоко, чтобы никто из случайно забредших не вздумал их ощупать или заглянуть внутрь, девяносто девять кувшинов, наполненных маслом и ароматными травами. Когда необходимое нам количество мальчиков будет выкуплено, украдено, либо рождено, придёт время сказать махараджу, что кувшины разбились, а твои сыновья появились на свет. Никто не усомнится, что именно ты с помощью магических знаний высокочтимого Вьясы стала матерью этих детей, зачав в утробе от семени махараджа, но вырастив детей в кувшинах! — Девушки могут проболтаться, — сухо заметил Вьяса. — Их нельзя выпускать из того подземелья. — Их никто и не выпустит. После рождения сыновей они станут не нужны. И тех, кто принёс желанный приплод, равно как и тех, кто не смог зачать, родил девочку или некрасивого ребёнка, после уничтожения кувшинов разрешаю принести в жертву на следующей большой ягье, — спокойно промолвил Шакуни. — Нет! — вскрикнула Гандхари. — Не смей, брат! Поклянись, что они все будут жить: и не приглянувшиеся тебе мальчики, и девочки, и их матери! — Твоё мягкосердечие тебя однажды погубит, — недовольно поцокал языком Шакуни. — Вечно ты создаёшь мне трудности, Гандхари. — Отрезать им языки? — хладнокровно задумался Вьяса. — Нет, в жертву принести намного проще. Девяносто девять девиц с отрезанными языками точно вызовут подозрения. — Вот и я о том же, — буркнул Шакуни, недовольно поглядывая на сестру. — Однако я не хочу расстраивать мою Гандхари. Придётся придумать, как даровать этим рабыням их жалкие жизни, — презрительно промолвил он. — Выдадим их замуж! — осенило вдруг Вьясу. — У меня как раз наберётся девяносто девять учеников, чья плоть изнемогает от вожделения. Им давно апсары по ночам мерещатся, никакой пост, усыпляющие травы и купание в ледяной воде не помогают. А подчас я грешным делом застаю двоих верхом друг на друге, подобно лихому наезднику на строптивом жеребце. В порыве страсти порой моего приближения не замечают. Охаживал их верёвкой по спине или веткой, с дерева сломанной, так не поверите, гандхарадж: от моих ударов они начинают только пуще кричать и больше наслаждения получают. Водой обливал — всё равно не отлипают один от другого, да простит меня махарани за такие подробности. И вот я решил: раз вы желаете всех девиц помиловать, значит, я своей волей совершу ритуал возвращения невинности тем девяносто девяти служанкам из Гандхара. — А это возможно? — оживилась Гандхари. — Да, махарани, — усмехнулся Вьяса. — Дэвы во время ритуала спустятся с небес, благословят молодых матерей, правда, это священнодействие увижу только я… Но с той минуты наши матери снова будут считаться целомудренными, как девицы, не познавшие мужского прикосновения. А на другой день я отдам всех — и рожавших, и нерожавших — замуж за моих учеников. Пускай они забирают жён в лес и удовлетворяют свою страсть естественным, а не греховным путём. И им хорошо, и мне облегчение, — откровенно признался в своих замыслах разомлевший от мадхвики Вьяса. — Там, в лесу, в их сказки про то, как они рожали детей от махараджа, никто не поверит. Да и мужья быстро заткнут им рты, если они начнут плести небылицы. Но они не начнут, став замужними, можете мне поверить! — Какое мудрое решение! — восхитился Шакуни. — Конечно. Брамины ведь тоже умеют строить неплохие планы, — довольно отозвался Вьяса, пригладив всклокоченную бороду и наливая себе ещё одну чашу медвяной сладости.