Baby, did you forget to take your meds?

Аппарат МРТ равномерно жужжал за стеклянной перегородкой, пока Адриан молча ждал проявления изображения на экране. Старый монитор барахлил, и снимок загружался медленнее, чем изначально ожидалось. Макс покусывал черный карандаш, пролистывая историю болезни Маринетт Дюпен-Чен. — Разумеется, они не приложили нормальных описаний. Я мог бы отнести тебе результаты через час, мне их еще нужно расшифровать. — А побыстрее никак? — Агрест заерзал на старом стуле, из-за чего несчастный издал жалобный скрежет. — Для точного анализа данных требуется достаточно времени. В этой глуши тебе торопиться некуда. — У меня осталось полтора месяца чтобы вылечить ее от галлюцинаций и вернуть в социум. Дочка мэра постаралась. — Боже, Хлоя сует свой острый носик даже сюда, — Макс усмехнулся. — Я постараюсь быстрее, но ты сам видишь, как здесь все работает. Лучше бы финансирование увеличили, а не капризы свои показывали. Дальнейшую речь про зло капитализма Адриан слушать не стал. Он смотрел за стеклянную перегодку — туда, где в томографе лежала Маринетт. Сейчас все казалось не таким уж важным, как изначально — ему нужно ее спасти, чего бы это ни стоило. Но ее психика пока не поддается, мало уступает лекарствам и сопротивляется изо всех сил. Если терапию и можно продолжить вне больницы, у частного врача или в гос. клинике, то острое состояние нужно снимать в любом случае. Пока галлюцинации мучают Маринетт, она не сможет вернуться к жизни. Пока чувство вины не уменьшилось, она не взглянет на руль. Адриан тяжело вздохнул, и аппарат затих. Макс повернулся к монитору. — Все, можешь забирать пациентку. Скажу сразу — ничего смертельного нет. — Это хорошо, — Агрест кивнул и вышел из кабинета. Маринетт, любезно выведенная санитаркой в коридор, уже ждала своего врача. — Со мной что-то не так? — Ничего серьезного точно нет, — мужчина улыбнулся. — Макс проверит снимок и пришлет мне результаты, а потом мы вместе с тобой их обсудим. Я тебе все покажу и все объясню. — Хорошо. Девушка поежилась. Почти две недели, как она живет в больнице. Но проклятые голубые стены с облупившейся краской наводят тоску, как и старые скрипучие двери. Коридор кажется бесконечным из-за обилия кабинетов и перегородок, но упирается в две лестницы, обложенные старой плиткой. Рисунок, который когда-то был светлым, давно исчез под трещинами, краской и дешевыми антисептиками. Запах хлорки сообщал, что совсем недавно полы мыли. Хотелось сбежать к чертям, разбить огромное окно и пролезть между ржавых решеток. Но стоило поднять взгляд — и тут же Маринетт забывала о своем желании. Адриан был выше ее — и она это почти не замечала прежде. На его щеках желтела легкая щетина, которую так и тянуло потрогать кончиками пальцев. Он снова пах мятным гелем для душа, и это успокаивало. Девушка покраснела, когда почувствовала, что мужчина взял ее за руку. Его ладонь была горячей. — Держись за меня, пока мы не выйдем на улицу. Здесь легко потеряться, нечего лишний раз разводить переполох, — объяснил Адриан то ли Мари, то ли самому себе. Оправдание сработало, и Маринетт шла следом, так и не убирая ладонь. Ее маленькие шажочки периодически сбивались, но Агрест замедлялся, чтобы пациентке стало комфортнее идти. Наконец, первый корпус больницы остался позади. — Мы можем провести сеанс сейчас или попозже, как ты захочешь, — Адриан глянул на наручные часы, которые в этот раз не забыл надеть. — Я еще не обедала… Но лучше сейчас. — Нет, так не пойдет, — Агрест моментально нахмурился. — Иди в столовую, а потом уже — ко мне. Голодание негативно скажется на организме. — Ладно. Девушка не смогла сдержать вздох и ушла в корпус первая. Адриан подождал, пока она скроется в коридоре, и только тогда медленно направился к своему кабинету. На столе так и остался бардак из бумаг — перед тем, как повести Мари на МРТ, мужчина перебирал результаты предыдущих тестов и исследований. Ему уже начинало казаться, что что-то уходит из-под носа и он где-то ошибся, назначил не то или выбрал не тот подход. Может, стоило попробовать с проработки ситуаций начинать? Или провести еще несколько тестирований? Если галлюцинации могли еще держаться, то тревожность должна была уменьшиться — препарат, который принимает Мари, начинает действовать через пятнадцать минут и не вызывает привыкания. Стоило ли менять дозировку? Пока мужчина перебирал бумажки раз за разом, пациентка уже успела вернуться. От нее пахло только съеденной запеканкой, крошки остались на футболке. Адриан едва сдержал улыбку. — Расскажешь, как прошли последние несколько дней? — Все нормально, — Мари привычно уселась на стул. — Мама наконец-таки приехала вместе с отцом, они выглядели грустными, но привезли много макарун. С Джулеккой мы разобрались, все нормально. Но кошмары продолжаются. — Как менялось твое настроение в последние дни? — Сейчас, — мятый листок, вытащенный из кармана бридж, не хотел расправляться под маленькими ладошками Дюпен-Чен. — Уже лучше, чем было в первые дни. Я больше радовалась, но периодически злюсь. — На что ты злишься? — На все, — вздохнула Мари. Ей бы хотелось быть идеальной — и никогда не чувствовать негативных эмоций, но они брали верх. — Меня злили глупые вопросы, звуки, голоса. Некоторые соседки и медсестры. Родные… — Как ты думаешь, почему тебя это злит? — Адриан поправил очки. — Ты чувствуешь бессилие, поэтому ты злишься? Потому что уже не можешь поменять что-либо? — Да, — еще тяжелее вздохнула девушка. — Я хочу вернуться к своей привычной жизни. Хочу снова жить в пекарне на втором этаже, возить Хлою, рисовать эскизы и участвовать в конкурсах. Не так страшно снаружи, как в изоляции. — Ты готова снова сесть за руль? Подумай, прежде чем ответить. Маринетт заерзала и поджала губы. Адриан видел — она хочет казаться сильнее, чем есть на самом деле. Она еще не готова. — Я… Я не могу, — девушка резко вздрогнула. — Почему? Тебя пугает движение? Или то, что может случиться? — Я боюсь, что не справлюсь. Что я все испорчу. — Но ты же прежде справлялась, а то, что случилось — стечение обстоятельств. Даже самые опытные водители попадают в аварии. Люди не могут застраховаться от всего, даже соблюдая правила. — Это несправедливо! — фыркнула Мари. — То, что случилось — несправедливо! — Почему ты так думаешь? — Адриан делал пометки в новом листе, периодически наблюдая за мимикой и позой пациентки. Ее настроение менялось с каждым вопросом. — Плохие вещи случаются с плохими людьми. Хорошие люди их не заслужили. — Маринетт, мир не может быть справедливым. Но ты можешь делать все, что в твоих силах, — Агрест посмотрел в глаза девушки. — Каждый из нас делает свой вклад в мир. И чтобы он стал менее злым и жестоким, тебе нужно начать с себя. Понять себя, принять и простить. И если ты будешь добра и милосердна к себе, то сможешь быть искренне добра и милосердна к другим. — Я себя не простила? — Мари вздрогнула и опустила взгляд. Доктор прав. — Я себя не простила. Я не смогла простить себе то, что ошиблась. Мне всегда хотелось стремиться к идеалу и не допускать промахов. — Ты думаешь, что ты взяла на себя ответственность за чужие мысли и поступки? Ты предполагала, как будешь разбираться с последствиями того, что даже не произошло? — Да. Я сама решила, что Хлоя испортит жизнь моей семье. Я сама решила, что все разрушила. Я… Девушка снова вздрогнула. В горле образовался ком. Тень, которая могла бы образоваться за спиной Агреста, так и не появилась. Это были не призраки, а Маринетт. Голос ее собственного разума подсказывал то, что она отказывалась замечать или признавать. И чем больше Дюпен-Чен что-то отрицала, тем сильнее оно давило на нее, оборачивалось из небольшой проблемы в бесконечную череду мыслей, поступков и кошмаров. Сейчас это казалось таким простым и понятным, как будто существовало всегда. Как будто в темной комнате наконец-таки включили свет, а не осветили фонариком. Маринетт поняла — действительно поняла, что сама заперла себя в этой кошмарной комнатушке, где кроме нее — еще ворох ее детских обид, старых проблем и нерешенных задач. Эмоции, которые она старательно прятала, наконец-таки начали освобождаться. Слезы брызнули из глаз, стекая по щекам. Но это были слезы не страха или грусти. Она плакала по собственному освобождению от одного из грузов. — Дыши, — тише обычного заговорил Адриан. — Не забывай дышать. Медленный вдох, медленный выдох. Он видел, что ей становится легче. И в этот раз улыбку не удалось сдержать. Когда Мари подняла взгляд, то увидела, как Агрест смотрит на нее с нежностью и улыбается так, что сердце замирает. В нем, казалось, отражалось все парижское солнце.