Baby, did you forget to take your meds?

Адриан успел выслушать тираду о том, что он — отвратительный сын, но его комната всегда для него подготовлена и Агрест-старший, так и быть, даже пожертвует одну из своих кредитных карточек, если младшему что-то нужно. Также Адриан успел увидеть на лице родителя непередаваемую череду гримас, когда тот заметил Плагга. Однако, отцовское сердце оказалось не настолько черствым, чтобы выгнать кота. Теперь оставалось только расслабиться, лежа на огромной мягкой кровати. — Честно говоря, я думал, что все пройдет сложнее, — выдохнул мужчина, обращаясь к обиженному котенку. Плагг забился куда-то между тумбочкой и компьютерным столом, видимо, не желая признавать новое место жительства. Комната выглядела чистой. Кажется, до приезда Адриана в ней все-таки старались поддерживать порядок, перестилать постельное белье и очищать от пыли все, на чем мелкие частички могли оставаться. Даже воздух не казался спертым — значит, проветривали тоже регулярно. Прежний Адриан бы не заметил подобных мелочей, но он чувствовал легкий запах мяты от штор, видел кусочек сыра на столе и крошечную чашку кофе. Отец помнил о нем и ждал каждый день, но слишком хотел казаться гордым, чтобы сказать прямо. Сейчас оставалось только позвонить старым друзьям, провести несколько вечеров за бокалами вина в разных ресторанчиках, послушать в филармонии парочку концертов и пройтись по магазинам. Адриан редко скучал по быстрому темпу столицы, но ему вдруг понадобилось снова почувствовать биение жизни вокруг. Если пригород отличался тишиной и уютом, то Париж бросался яркими красками в лицо, уносил по узким улочкам в места из тайных фантазий и детских грез. Неоновые вывески, что прежде казались безобразными, стали походить на волшебство, и даже переполненные вагоны метро уже не так раздражали. Телефон, к удивлению, зазвонил. — Не хочешь встретиться вечерком? Пропустим по бокальчику, обсудим что как, — затараторил голос Ивана. — Милен тоже по тебе соскучилась, за последние месяцы ты только один раз забежал в кофейню. — Да, с радостью, — улыбнулся Адриан. — Я ушел в отпуск, поэтому мы можем чаще общаться. — Ооо, неужели! Не припомню, чтоб ты отдыхал, — голос здоровяка звучал с некоторой долей укоризны. — Не поверишь, но я тоже такого не помню, — усмехнулся мужчина в ответ. — Пришли мне сообщением время и адрес, после семи я готов к любым свершениям. — Лови! Адриан отключил вызов, после чего на экране высветилось сообщение. Оставалось еще достаточно времени, которое Агрест мог потратить на что-нибудь другое. И мужчина позволил себе предаться воспоминаниям. В юности Адриану нравилось тайком пробираться на кухню, и, пока прислуга шумела тарелками и кастрюлями, из огромного холодильника пропадали крошечные кусочки камамбера. Мальчишка не мог объяснить своего пристрастия — и сыр был не особо-то вкусным, и запах от него разносился, как от нестиранных неделю носков, да и попроси прямо — для Адриана закажут чуть ли не целую сыроварню, но было что-то невыносимо притягательное именно в утащенном кусочке, что можно съесть, сидя на балконе или прячась в темной мансарде. Габриэль, конечно, об этом знал — не зря сейчас на столике стоял именно камамбер. Другим развлечением Адриана считалась примерка старых костюмов отца. Когда коллекции уже объявлялись безнадежно устаревшими, Агрест-старший закрывал вещи в одной комнате, образуя хаотичный склад из брюк, пиджаков и сорочек*. Тогда и наступало время для игр — мальчишка забирался тайком, воровато оглядываясь по сторонам, надеясь никого не встретить. От размера к размеру можно было ощутить себя то великаном, то гигантом, то офисным клерком. Адриан подходил к пыльному зеркалу, поправлял манжеты и хмурился. — Здравствуйте, меня зовут Адриан Агрест! С сегодняшнего дня я ваш менеджер, — серьезно произносил ребенок, а затем менял тон и кланялся сам себе. — Очень приятно, сэр! Прошу, позаботьтесь обо мне! Его ужасно веселила возможность побыть кем-то еще, и в то беззаботное время казалось, что мир — это один большой рождественский подарок, который никогда не закончится. Стоит снять один слой обертки и найти что-то интересное, как появляется второе дно, еще больше ярких материалов и красивых секретов. Эмили Агрест, мать Адриана, любила сына так нежно и беззаветно, что мужчина все еще помнил тепло ее рук и слабый запах лаванды. Она считалась недоступной красавицей, сверкающей с экранов кинотеатров. Но дома Эмили носила простые платья из мягких тканей, обожала цветы и могла потратить все свободное время на игры с сыном. Отец в тот период не считался затворником — он следовал за женой повсюду, стараясь защищать ее от любых воздействий извне, но настоящим лучом солнца оставалась Эмили. Поэтому после ее смерти все начало рушиться. Если Габриэль Агрест потерял любовь всей своей жизни, то Адриан моментально осиротел. Расстояние между ним и отцом разрасталось с космической скоростью, и они отдалялись так рьяно, что в один прекрасный день просто перестали разговаривать. В те моменты, когда стоило оставаться рядом и поддерживать друг друга, они отворачивались, разбрасываясь обвинениями и ругательствами. Адриан понимал, что в каких-то ситуациях он перегибал. Но это понимал взрослый человек, а не вечный мальчик-подросток, каким он был. В каком-то смысле Маринетт напоминала Адриану покойную мать. Такая же нежная хрупкость, которая одновременно нуждалась в защите и обладала внутренней силой. Тот же грустный взгляд, когда речь заходит о несправедливости. То стремление помочь всем и вся, то неумение прощать себя за негатив и эмоции. Эта девочка нравилась Адриану, и он ничего не мог с этим поделать. Мысли сами по себе все возвращали к ней, и мужчина успел выругать себя за шальную идею позвонить в больницу и узнать, как же там бывшая пациентка. Наверняка она еще злится. Наверняка она требует вернуть Адриана, а потом стыдится своих эгоистичных просьб. И маленькие губы дрожат, и голубые глаза блестят от слез… Агрест подскочил. Мысли повели его совершенно не в ту сторону. Он приехал в Париж не для того, чтобы скучать по пациентке. Ему нужно освежиться. К счастью, прошло уже достаточно времени, чтобы собираться на встречу к старым знакомым. *** В темном зале запах табака пропитывал бордовый занавес, и мальчишка лет двадцати жалобно скулил в микрофон: «I was confused by the powers that be»*. Официантки в неприлично коротких юбках разносили дешевую выпивку, и когда в очередной раз кто-то проходил мимо Адриана, то мужчина мог заметить вполне недвусмысленные намеки. Париж дышал не только искусством, но и всегда поражал своей откровенностью. Казалось, по ночам старинные стены узнают все оттенки возбужденных голосов. — Боже, мы давно так не собирались! — Милен смеялась заливисто и громко, но в общем шуме ее голос казался достаточно тихим. — Помнишь, как в первый раз ты уговорил меня сбежать со съемки? Адриан хихикнул, пихая Ивана в плечо. — Слушай, это презабавная история. Милен пришла на очередную съемку, где я должен был рекламировать костюмы. Первый комплект, второй, десятый… На пятнадцатом у меня закончилось терпение и я сообщил, что подышу свежим воздухом. И именно тогда, когда я сбегал через пожарный выход, Милен увязалась за мной! Мне так хотелось показаться бунтарем, а не домашним ребенком, что в первую очередь я потащил ее в полулегальное кабаре. Поскольку женщинами я до этого особо не интересовался, я едва не упал в обморок, когда одна из танцовщиц залезла на меня, — Агрест выдержал театральную паузу, закатывая глаза. — Милен пришлось меня оттуда вытаскивать и кормить десертами в детском кафе, пока я переживал первую травму из-за привата. Иван нахмурился, но Милен рассмеялась еще громче. — Только представь — сидит Адриан Агрест в детском кафе и чуть не плачет, потому что узнал, как выглядят женщины вблизи! — девушка вздохнула. — В модельном он так привык, что тела-параметры-лица абсолютно идеальны, а любой изъян скроет ретушь, что живые люди его пугали. Адриан не понимал многообразия человеческой красоты. Иван улыбнулся и отпил немного вина из почти опустевшего бокала. Первая бутылка была уничтожена еще полчаса назад, и вторая тоже приближалась к своему концу. — Кстати, ты еще не нашел ту самую? Мы ждем, когда же ты приведешь очаровательную блондинку или брюнетку, — пробурчал Иван, приобнимая Милен. — Отношения — это здорово. Адриан вздохнул не вовремя. Именно тогда, когда музыкант перестал играть, посетители затихли, ожидая объявление следующей композиции, прозвучало безнадежное: — Я вляпался по самые уши. К сожалению, выступающий на сцене это тоже заметил, и, когда прожектор посветил в сторону столика Агреста и компании, парень пробурчал в микрофон: — Следующий трек для тебя, приятель. Sucker love is heaven sent…* Шум возобновился, а Милен и Иван уставились на покрасневшего друга. — Она моя пациентка, ей восемнадцать, и я взял отпуск, потому что не знаю, что мне делать с этими чувствами, — откровенно выпалил Адриан, мечтая раствориться на дне бокала, как остатки красного полусладкого. — И что в этом плохого? — удивилась Милен, открывая потрепанное меню, пролежавшее на столике с прихода компании. Разноцветные страницы пестрили закусками и винами, но девушка надеялась выбрать что-то более калорийное, чтобы поужинать нормально. Иван, периодически заглядывая в меню, отчаяние Адриана не разделял. — Что делать с чувствами? Любишь — и люби, кто тебе мешает-то? То, что ты в кого-то влюблен, замечательно само по себе. Агрест улыбнулся. Из уст грубого и прямолинейного Ивана это звучало потрясающе мило. — Этический кодекс мешает. Нельзя иметь отношения с пациентками, потому что мы не можем быть равными участниками отношений. — Подожди-подожди, — здоровяк оторвался от выбора блюда и вплотную приблизился к Адриану. — Ты хочешь сказать, что кусок бумажки с правилами запрещает тебе чувствовать? — Да, но, — попытался оправдываться блондин, но тут же был перебит. — Слушай, я тоже считал, что чувства — это не брутально и не по-мужски, пока не встретил Милен. Любовь — это огромное счастье. Ты хоть понимаешь, как тебе повезло? В этом мире существует как минимум одно живое существо, на которое тебе не плевать! Кто-то делает твою жизнь светлее и лучше одним фактом своего существования! И ты еще людей чувствовать-не чувствовать учишь? Как бы Агресту ни хотелось оправдаться, но он вдруг подумал — а ведь Иван прав. Если бы Мари и Адриан встретились при других обстоятельствах, разве что-то бы изменилось в отношении? Они бы не должны были разбредаться, а могли бы быть вместе. Она перестанет быть пациенткой, но останется Маринетт Дюпен-Чен, очаровательной юной девушкой со своими плюсами и минусами. — Блин, не думал, что скажу это, но ты действительно прав, — улыбнулся Адриан. — Подожди, пока все не уляжется. Если ее чувства окажутся истинными, то она вернется к тебе, — улыбнулась Милен, пытаясь поддержать мужчину. — Любовь вылечить нельзя. А если можно — то это и никакая не любовь была. — Ах вы Купидоны маленькие, — рассмеялся Агрест, прислоняясь к жесткой спинке деревянного стула. Невыносимо хотелось жить. Вечер продолжался.