Розы в шипах

Австрия проторчал в ванной около двух с половиной часов, за это время Пруссия успел трижды умереть от скуки. А когда Австрия наконец-то явил свою аристократическую личность народу, выйдя из ванны в миленьком сером халате с цыплятами, из чего следовало, что эта вещь принадлежит Гилберту, сам же Пруссия дремал на диване, сидя в полусогнутом положении. Аккуратно подсев к нему, Родерих взял в руки бокал красного полусладкого вина. Как же давно он не пробовал настоящих французских или итальянских вин, настолько давно, что уже успел позабыть их вкус. Заметив, как Пруссия зашевелился, открыв глаза, Австрия тихо сообщил: — Гил, там кто-то стульчак замарал, иди и почисти его, — стыдливо отведя взгляд в сторону Родерих краем глаза наблюдал за его реакцией. Не разобрав его слов спросонья Пруссия фыркнул закатив глаза, после чего с неповторимым ехидством проговорил: — Неужели у тебя начались проблемы с кишечником? — Не твоё дело, — Австрия смущённо отвел взгляд в сторону. — И под коврик не забудь заглянуть, когда будешь убираться. И вообще, что за намёки? Хочешь сказать, что это я сделал? — Придурок, дома только ты и я, — строго сказал Пруссия, догадываясь, что ему устроит Германия, если увидит, каких дел тут натворил Австрия. — Ты там как пёс обосрался? — Грубиян! — воскликнул Австрия, сложив руки на груди. — Ты совершенно не умеешь себя вести даже в такие моменты. В ванной была оторвана штора, сломан душ и истрачен любимый дорогой шампунь Людвига. В туалете засорился унитаз, измазаны сами знаете чем половина обоев и насрано под коврик. Наклонившись, Австрия прикоснулся губами к щеке Пруссии, этот жест был чем-то вроде извинения, Гилберт даже догадывался, за что. — От тебя так много проблем, братец, — саркастически протянул он, прикрыв глаза. Убирать всё это безобразие, оставленное Австрией, придётся, конечно же, Германии. — Но от этого я не стану любить тебя меньше, — он осторожно поцеловал Австрия в лоб. — Не обманывайся, ты любишь только себя. Опалив его шею горячим дыханием, Австрия улыбнулся и нежно поцеловал его в шею, слегка прикусив кожу. — Конечно же себя я люблю больше. сам Себя не будешь любить — никто не полюбит, — довольно заявил он. — Но тебя я тоже люблю. — Даже если я надел твой халат? Хорошо зная Пруссию и то, насколько он сильно дорожит своими вещами, Родерих решил немного поиграть с его нервами. — Я не против, но больше так не делай, — неохотно ответил он. — Ничего не обещаю, — Австрия усмехнулся. — Твой халат такой мягкий, это хорошо ощущается, если надеть его на голое тело. Поёрзав на диване, Австрия уткнулся носом в халат, дразня таким образом на удивления послушного и в каком-то смысле милого Гилберта. Внизу халата начал появляться едва заметный бугорок, отчего на щеках Австрии выступил румянец. Пруссия с очевидным недовольством наблюдал за этим, ревнуя свой халат к брату. Кто бы мог подумать, что у такой особы из высшего общества могут проявляться склонности к фетишизму. Если Родериху сейчас было хорошо и весело, то Гилберту же — совсем наоборот, подобное зрелище совершенно не возбуждало, а даже как-то злило, но он старался держать свои эмоции под контролем, чтобы не спугнуть угодившую в сеть добычу. — Эй, братец, будешь продолжать в таком темпе, уйду к Польше. Он-то мне никогда не откажет. — Что значит уйду? — оторвавшись от полюбившегося халата, Австрия бросил непонимающий взгляд на Пруссию. — Тебя разве кто-то отпускал? — Я сам себе хозяин, куда хочу — туда иду! — фыркнул Гилберт. Эта фраза прозвучала достаточно колко, чтобы послужить причиной для отмены всех их запланированных действий на сегодняшний вечер. Гилберт уже хотел встать и уйти, но Австрия ловко повалил его на диван, нависнув сверху, в аметистовых глазах промелькнула нотка злости, смешанной с ревностью. — Надеюсь, ты успел себя подготовить в моё отсутствие? Умело расстегнув ремень джинс и сдёрнув те в одно движение руки, Австрия усмехнулся, скользя тонкими бледными пальцами к резинке его трусов. — С виду весь такой гордый, а на деле совсем ещё мальчишка, — с усмешкой бросил Австрия. — Будто ты у нас больно взрослый. Несмотря на отсутствие всякого желания на продолжение банкета, Пруссия внимательно наблюдал за Австрией. Мало ли что этот негодяй ещё выкинет. Потеряв всякий стыд, Родерих слегка надавил на член Пруссии, закрытый тканью трусов. — Ещё одно слово, и я очень сильно обижусь, — с максимально серьёзным видом заявил Австрия. Он не спешил доставить Гилберту удовольствие, решив немного помучить этого невежу, заодно и обучить его хорошим манерам. — При проявлении какой-либо грубости к человеку следует извиняться. На подобное замечание Пруссия лишь закатил глаза. Кто бы мог подумать, что этот аристократ окажется таким… дотошным. А главное, ему-то за что извиняться? Но с такими людьми, как Родерих, лучше не спорить, это Гилберт быстро усвоил. — Ладно-ладно, прости. — И это всё? — во взгляде Австрии было столько удивления, сколько не было ни в одном из его многочисленных проигранных сражений. — Я научу тебя по-настоящему извиняться. Скинув его на пол, не обращая внимания на многочисленную нецензурную лексику, Австрия снял халат, выставляя напоказ своё обнаженное тело, от которого исходил едва ощутимый запах клубники. — Ты знаешь, что нужно делать. Нога Австрии переместилась на пах Гилберта, с таким же успехом придавив его вялый член. В любые другие моменты Пруссия был бы счастлив заняться чем-то подобным с этим недотрогой Австрией, но сейчас… Он и сам не мог понять, что с ним такое. Все чувства и желания будто впали в спячку, он совсем ничего не чувствовал. — Родя, ты ничего не попутал, а? — недовольно пробурчал Пруссия, воротя нос от его члена, хотя в прошлый раз с радостью взял его в рот. Усмехнувшись, Австрия проговорил: — Нечасто же ты называешь меня по имени. Посильнее надавив на самое чувствительное и нежное местечко Гилберта, заставив его пискнуть, чуть приоткрыв рот, Родерих тут же схватил его за волосы и насадил ртом на свой чуть приподнятый член. Пруссия заскулил от боли, так же недовольно заглотив член брата, он попытался освободиться, но Родерих, как говорится, держал его мёртвой хваткой. Гилберт смерил его недовольным взглядом, словно приказывая остановиться. Гортанно простонав, Австрия ослабил ногу, перестав давить, но не убрал её, превратив давление в своего рода поглаживание. Опустив вторую ладонь на макушку Пруссии, Австрия усмехнулся столь неожиданной покорности братца. — Не думал, что ты настолько хорош в этом деле. Сколько же мужчин у тебя было до меня? — Не твоего ума дело, — огрызнулся Пруссия. — Я не хочу… Чего он там не хочет, Родерих не расслышал, но догадывался. Приподняв лицо Гилберта, заставив его смотреть только на себя, и поддерживая его за подбородок одним лишь указательным пальцем, Австрия заговорил: — Тогда чего же ты хочешь, Гилберт? Родерих отпустил его и даже отсел от него подальше, запахнув халат, и, навострившись, стал ждать от своего ненаглядного брата ответа. Вернувшись на диван, Гилберт обронил невнятную фразу, сказанную на полунемецком-полурусском языке, Австрия не сумел её грамотно перевести, но смысл уловил. Гилберт хочет, чтобы он сделал ему минет. Будучи не таким гордым, каким хочет казаться, Австрия предварительно заключил для себя, что ничего позорного в этом нет. Сев на колени перед Гилбертом и вынув его слегка затвердевший член, Родерих медленно скользнул по нему языком. — Если я, не дай Бог, услышу хоть один комментарий в свой адрес после такого… Ты очень сильно об этом пожалеешь, Пруссия. — Как скажешь, — понизив голос, Гилберт добавил, — сучка. Как ни странно, Австрия был настолько хорош в данном деле, что невольно складывалось впечатление, будто он всю жизнь только этим и занимался, а не своими нотами, поэмами и либретто. Он действовал медленно, плавно и в тоже же время настойчиво, стараясь как можно скорее довести этого неугомонного то точки кипения. Но Пруссия держался молодцом, хотя спустя десять секунд и начал сдавать позиции. Это было заметно по обильно выделяющейся смазке. Не прошло и двух минут, как рот Родериха заполнила белая вязкая жидкость. Великий сдулся. Можно считать, что полдела сделано. Родерих закашлялся, но не выронил ни единой капли, проглотив всё, что дал ему Гилберт. Затем он поднялся, бросив что-то наподобие: «Надеюсь, теперь ты доволен?» — и засобирался домой. Тут ему больше делать нечего. Жаль, что играть получилось в одни ворота. Но и за это Австрия уже отомстил ему, оставив маленький сюрприз под кроватью в комнате Великого. — До свидания и всего наихудшего. Ему не понадобилось много времени для того, чтобы одеться, поэтому буквально через двадцать минут он уже стоял в прихожей и надевал обувь, а ещё через пять покинул чужой дом.