Как сумасшедший

Чимин уговорил его остаться ночевать снова, и последний день выходных они провели, играя в приставку и поедая вредности. Такая жизнь Гуку была вполне по душе, особенно когда он выбирал D.Va в качестве персонажа в "Овервотч" и был неподражаем, а потом гнобил с Чимином на пару нерадивых онлайн-напарников. Ночью снова не спалось. Гуки, раскинувшись на диване, прометался часа полтора на скомканных простынях и вышел на крыльцо подъезда, простояв там, пока сонный Чимин не заволок его в квартиру. -Я думал, ты наконец-то от этого отошел. Ты же уснул еще в машине и продрых всю ночь вчера. -Я тоже думал, Чимини, - отвечает Гук и угрюмо и тянется к пачке на столе, - Я покурю в окошко, надоело на холоде стоять. -Меня хозяйка квартиры прихлопнет за твои выходки, - сонно отвечает Чимин и открывает окно, - Какао будешь? Чонгук наблюдает за взъерошенным, как воробушек, в пижаме с пончиками, другом, который разливает по кружкам горячий шоколад. -Я себе зефирок возьму, если ты не против, а то засну носом прямо в этом шоколаде. Гука вдруг пробирает смех, в основном, потому, что глаза у Чимина все ещё закрыты. -Шел бы ты спать, Чимини. -Все хорошо, - Чимин зевает, как бегемот, и отхлебывает из кружки., - Опять кошмары? -Вроде того. Чонгук встает и подходит к окну, щелкая зажигалкой, - Засыпаю и просыпаюсь каждые пятнадцать минут, тревожно как-то. -Лучше, чем твоя гениальная идея не спать совсем, - Чимин ежится от ночного ветерка из окна и плотнее кутается в пижамную куртку, - Хватит шататься тут, как призрак. Хочешь, полежим вместе? - Тэхен-ши просил меня закончить свои картины для выставки. Хочет взять несколько моих работ, те, что с летних пленэров. Я порисую до утра, хоть какой-то прок. Гук выпускает из ноздрей белесый дым и прислоняется лбом к оконному стеклу, - Порисуешь? А утром кофе нахлебаешься и на работу, да? "Если соглашусь, - моей шкурке несдобровать", - думает Гук. - Не волнуйся, Чимини, - отвечает он другу и, наспех затянувшись, выбрасывает окурок в окно, - Я могу тебе немного почитать перед сном. -Я не хочу читать, я хочу, чтобы ты лег и поспал, ты вот-вот съедешь с катушек, - Чимин приканчивает свою порцию какао залпом и злостно смотрит на него из-под растрепанной челки, - На тебе итак лица нет большую часть времени, я не готов возить тебе бульон в психушку. Чонгук пожимает плечами. - Получалось уснуть хоть раз, кроме вчерашнего? - На всю ночь и без снов - нет. -И все-таки, Гуки, - Чимин храбро трет глаза кулаками и сует в рот зефирку, - Ты вчера уснул и храпел так, что мне было неудобно перед соседями. Есть что-то, что этому поспособствовало? Несколько секунд Гуки молчит, сам для себя отвечая на этот вопрос. -Тэхен-ши угостил меня каким то чаем с успокаивающим эффектом. Я... Я заснул посреди работы. Чимин моргает. Медленно, как будто пытается осознать смысл услышанного. -Еще раз, что? Прости, я не расслы.. -Я уснул, сидя за планшетом в студии у Тэхена-ши. Заснул и упал, - Гук пожимает плечами, бездумно катая кубик сахара по столешнице, - И потянул с собой пару банок краски, и загадил ему все стены и ковер. -Да ну? Они же в его студии почти белые, - пораженно шепчет Чимин, позабыв, кажется, про маршмеллоу в руке. -Да, именно. Гук тяжело вздыхает и отпивает из кружки. - Я сказал ему, что ночью не могу уснуть. А потом он усадил меня на диван и напоил этим чаем, целый заварник выпить заставил. Он улучшает ночной сон. Как видишь, помогло, но ненадолго. -Да уж, дружок, - протягивает Чимин, усмехаясь, - Ты не мог без эффектных жестов.. -Самому стыдно, - бубнит Чонгук и тянется за новой сигаретой. О том, что заснул он, слушая голос своего руководителя, он, конечно же, смолчал. - Чимини, я посижу тут немного и честно пойду спать. Ложись, завтра на работу. -Нет уж, я не дам тебе одному тут киснуть, Чон Чонгук, - отвечает Чимин, зевая во весь рот, и Гук подходит к нему, обнимая со спины. -Пойдем. Пойдем вместе. Уткнувшись носом в пахнущие шампунем волосы, Гук делает шаг вперед, заставляя Чимина семенить вместе с ним. В обнимку они бредут до кровати, и Гук мягко укладывает друга спать, напоследок погладив по темной макушке. -Спи давай. Завтра опять на собственный семинар опоздаешь. Но Чимин его уже не слышит. *** Гук сидит на опустевшей кухне и наблюдает, как за окном начинает светлеть. Планшет с работой стоит у самого окна, и на него тонкими струйками просачивается первый солнечный свет. Взгляд темных глаз шарит по комнате. Здесь все пахнет Пак Чимином и напоминает о нем: этот дурацкий дуршлаг в форме утки они выиграли в беспроигрышной лотерее, когда ездили вместе на рождество в Пусан. Вмятина на холодильнике - точь-в-точь по размеру чонгукова колена. Долгая история. А вон тот магнитик на кухонной вытяжке... Это был дом. Как его собственная крошечная квартирка или комната в доме у родителей, это было пристанищем его души, местом для передышки. Он столько раз вытирал здесь Чимину слезы, от души ревел или смеялся сам, что по иному, кроме как "психологическое убежище", его не назовешь. Здесь было хорошо, но, видно, и это было "не то". "Где тогда это самое "то", Чон Чонгук?", - спрашивает Гук сам себя, подставляя утренней прохладе лицо, - "В космосе или на морском дне? От себя не сбежишь, куда ни придешь - везде принесешь с собой самого себя. Прошлая ночь была короткой передышкой, и это ничего не означало. Выпей хоть шесть заварников чая, это лекарство не для тебя. Сны твои, Гуки, продолжатся везде, у Чимина, у тебя дома, хоть на Эйфелевой башне. Пока ты не поедешь кукушкой окончательно. Будь мужиком и прими это уже. " Если, конечно, чудо какое-нибудь не случится, но Гук в чудеса не верил. Взгляд натыкается на собственный незаконченный "шедевр", резко пахнущий свежей краской. Чонгук начал рисовать его сто лет назад, когда ездил на Чонгсандо. Была весна, созревал рапс на полях, и первое, что он увидел, когда вышел из автобуса - бесконечный желтый свет, а за ним - легкие, будто парящие, серые тени холмов. Он проводил на пленэре по двенадцать часов, рисуя, а то и просто глядя на эту великую, невинную красоту. Гук извел на картину два тюбика желтой краски, тюбик голубой, и все равно кое-где не мешало бы добавить мазков. Вверху - мягкая голубая лазурь, внизу - бархатный ковер из цветов. Но пустовато. Гук улыбается, потому что точно знает, кому этот пейзаж очень пришелся бы по душе, и в груди теплится странная нежность. "Он бы, наверное, швырнул подальше свои большие смешные сандалии и стоял бы посреди того поля до самой ночи. Или сказал бы: "Давай наберем в карманы этот желтый цвет, Чонгук-ши, и унесем с собой." А я бы ответил: "А давай. Я недостаточно украсил им стены твоей студии."" Усмехнувшись, Гук аккуратно дорисовывает стоящую в рапсовых зарослях фигуру с нежно-розовой шевелюрой. *** - Ты, кстати, знал, Чонгук-ши, что в "Пейзаже с Оливами" нашли мертвого кузнечика? - Как физический объект или как деталь картины?, - пытается шутить Гук и сладко потягивается. - Как физический объект, к сожалению. Застрял в мазке краски. - Зато умер во имя искусства. Тэхен улыбается, обнажая крупные белые зубы, и отпивает из кружки. Химчистка будет орудовать в студии еще минимум день, и они, захватив холодного чая , бутербродов и персиков, разлеглись в парке в тени деревьев. Погода дала Сеулу "тайм-аут" с дождями, и впервые за несколько дней через густые зеленые кроны пробилось солнце. Гук еле ворочает языком, но не подает виду почти мастерски. Боковым зрением он наблюдает, как Тэхен-ши, полулежа, что-то вычеркивает из своей лекции к периоду расцвета Ван-Гога. - Я не буду ставить лекцию про расцвет творчества последней, я бы хотел закончить ранним периодом, она получилась складнее и там меньше эмоциональности, я прочитал вчера...Чонгук? Сквозь наступающую дремоту Чонгук удивленно вскидывает брови. Это официально первый раз, когда Тэхен-ши назвал его не в уважительной форме. - Мм? - Ты что, опять спишь? Его легонько дергают за прядь волос, и Гук приоткрывает один глаз. - Нет. Тэхен-ши дергает его за прядь еще раз, чуть сильнее, и Гук открывает глаза окончательно. - За что? Развернувшись, Тэхен копается в сумке, и спустя минуту Гук слышит знакомый аромат. - Опять чай? -Кружку подставляй. Теплеет окончательно. Близится полдень, и по дорожкам мимо них начинают торопливо сновать люди. Гук мирно прихлебывает напиток, поглядывая на прохожих. Сказать Тэхену-ши, что чай, вероятно, не действует, язык не поворачивался. "К тому же", - рассуждает Гук, закусывая долькой персика, - "Он очень приятный на вкус." Допив вторую порцию, он ставит на траву кружку и выжидающе смотрит на Тэхена, который, по видимому, не сводил с него все это время глаз. - Ложись. - Тэхен-ши, что ты.. - Ложись. - Да куда ложиться-то?, - Гук окончательно сбит с толку и почти напуган происходящим. Проходящий мимо мужчина оглянулся на них, и Гук стыдливо понизил тон. - Куда ложиться и зачем? - Где сейчас лежишь, там и ложись. По Тэхену-ши было видно, что говорит он более, чем серьезно. Гук аккуратно ложится на покрывало, пристраиваясь поудобнее, и слышит где-то сбоку бормотание: - Не хватало еще, чтобы студенты после моего кураторства сходили с ума. Пока Тэхен что-то выискивает среди бумажек, Гук разглядывает лениво плывущие рваные облака и размышляет, как давно Тэхен-ши из куратора сделался наседкой. - Полежи спокойно, Чонгук-ши, может быть, удастся заснуть ненадолго. - Тэхен-ши, я же на рабо.. - Ты устал. Ты все равно уснешь, не сейчас, так вечером. Но, я надеюсь, сейчас ты уснешь, хотя бы, без своих кошмаров. Лежи. Стараясь не улыбаться, Чонгук закрывает глаза. - Я буду читать вслух, но тихо. Где-то в кронах заиграл ветерок, и пахло персиками. И немного - чаем из мелиссы. - "Цветущие ветки миндаля" была первой картиной, которую Ван Гог в письмах к брату характеризовал, как свою гордость. Одна из последних его работ, которую Винсент написал в редком для него состоянии чистого счастья. У него родился племянник, и картина выдерживает подтекст, молодые ветки миндаля - начало новой жизни.. Гук слушает, и местами не может отличить шепот человека рядом от дуновений ветерка. Слушает, понемногу утопая в глубоком, низком голосе, и убеждается окончательно, что дело не в чае.