Отражение

Я провожу ночь у Глеба. В ответ на эту новость Ракитин, к которому я должна была приехать изначально, недовольно бурчит, но оставляет своё «Не нужно тебе там быть с ним наедине» при себе. Мы заваливаемся спать почти сразу после приезда. У меня едва хватает сил на то, чтобы смыть с лица косметику. Я тактично не спрашиваю, откуда в ванной Голубина есть женские косметические средства, а он сам не считает нужным приводить какие-то объяснения. Утром я просыпаюсь одна, находя на кухонном столе шоколадный кекс и записку от Глеба: «Уехал на студию ещё в девять утра, решил тебя не будить. Чувствуй себя хозяйкой, бери всё, что нужно. Я вернусь не раньше восьми вечера. Если что — запасные ключи в коридоре на тумбочке. Хорошего тебе дня» Чуть позже я сижу в душе и думаю о сексе — страшно хочу своего голубоглазого сатану. Что угодно, лишь бы не оскорблять своё тело мастурбацией. Артём говорил, что это совершенно разный вид удовольствия, я же считаю, что нельзя ставить блаженство на один уровень с собственноручным потворством бессилию плоти. Тем более после того, что он со мной вытворял. Появись он сейчас здесь, я стала бы самой покладистой любовницей на свете. Я вдруг вспоминаю наши дурацкие шутки. — Это и есть тот самый магазин? — мы идём в обнимку по торговому центру, и я киваю, показывая рукой на огромный магазин детских игрушек, у витрин которого толпятся дети всех возрастов. — Ага, — Депо недолго молчит и добавляет с хитрой улыбкой, — так это такие игрушки ты имела в виду, говоря о разнообразии в постели? Я ухмыляюсь и смотрю на его профиль. Он такой красивый. Я заново влюбляюсь в этого человека каждый день. Перед нами вышагивают Егор и Вадим, громко о чём-то сплетничая. Мы только что позавтракали у нас дома и пошли вчетвером бродить по солнечной и ветреной воскресной Москве. — Если хочешь, можем зайти и купить нам зайца, — ехидно предлагает Шатохин. — Какая польза от зайца в спальне, глупый? Мне весело и беспечно, а шатен на мгновение становится очень серьёзным и поворачивается ко мне, улыбаясь одними только глазами. — Поставим его на полку… A он будет на нас смотреть. Я отрываюсь от воспоминаний и заканчиваю водные процедуры, но не могу отвлечься от мыслей о Шатохине. Снова. another_journalist: Как ты? pluxury_sport: Ты знаешь another_journalist: Чем помочь? pluxury_sport: Нечем Я собираюсь на скорую руку, успев уже на ходу съесть кусочек кекса, явно домашнего приготовления. Машина осталась возле редакции, и мне приходится вызвать такси. В коридоре возле связки ключей нахожу также и свой рабочий пропуск. Я провожу в редакции час, заканчивая работу над интервью с Димой Тветом. Обсуждаю готовый материал с Борей, как вдруг на секунду выпадаю из разговора. Пустота. Я снова проваливаюсь в это ощущение тотального безразличия ко всему. Нет-нет, всё ведь было хорошо! Только вчера я чувствовала себя лучше. Пытаюсь припомнить это эфемерное ощущение счастья, радостную улыбку Глеба, но будто натыкаюсь на каменную стену. Ничего этого нет, я словно тону, беспомощно барахтаясь в воде, но не нахожу никакой опоры. Чёрт возьми! На мгновение я искренне ненавижу Артёма. Я жалею о встрече с ним, о своих чувствах. Даже находясь за сотни километров он всё равно умудряется трепать мне нервы и портить и без того расшатанную психику.

***

Половина одиннадцатого. Почти ночь. Я вываливаюсь из какого-то бара и сбегаю по ступенькам так быстро, что едва не наворачиваюсь, наступив на развязавшийся шнурок. Мне нужно двигаться, потому что это единственный выход. Сердце колотится. Мне жарко. Мои страхи и паника уже на подходе, но я всё ещё держусь, глубоко вдыхая морозный воздух. Пробираюсь сквозь курящую толпу около входа, и какой-то до безобразия пьяный парень хватает меня за руку, пытаясь втянуть в беседу. Я машинально выдергиваю руку, теряюсь среди людей и заворачиваю за угол в темноту. Вокруг мусорные баки, в глубине переулка слышны чьи-то голоса. Я больше не могу справляться. Сползаю по кирпичной стене, закрываю голову ладонями и часто дышу. Возвращайся, ну же. Я пытаюсь вспомнить руку Артёма, державшую мою, когда мы сидели на диване, уткнувшись каждый в свой ноутбук. Ничего. Стараюсь ухватиться за слова, которые он мне говорил. «Тебя никто не обидит. Я всегда буду с тобой.» Слёзы текут между пальцев. Лживая сука! Я задыхаюсь. Живот сводит резкая боль, я сажусь на холодный асфальт и слегка раскачиваюсь из стороны в сторону, замерев невидящим взглядом в одной точке. Когда я, наконец, прихожу в себя, напротив сидит полицейский, крепко держит за руку и прощупывает мой пульс. Я часто дышу. — Как ты себя чувствуешь? Ты в порядке? — осторожно интересуется он. Я набираю в грудь побольше воздуха и пытаюсь выровнять дыхание. Поднимаю голову, смотрю ему в глаза и киваю. — А выглядишь так себе. Что с тобой случилось? У него тихий приятный голос и добрые голубые глаза. Я возвращаюсь. Мне больше не страшно. По кирпичным стенам узкого переулка бегают синие и красные огни, и я понимаю, что за углом припаркована полицейская машина. — Расскажи мне, пожалуйста, как ты здесь оказалась? — мягко настаивает он, пока всё ещё держит мою ладонь. — Паническая атака. — С тобой это часто? — Время от времени, — неловко жму я плечами. — Сколько тебе лет? — Двадцать два. — У тебя есть документы? Я медленно шарю в кармане, достаю водительское удостоверение и показываю ему. Он быстро его рассматривает и отдаёт. — А выглядишь ты на семнадцать. Наркотики? — усмехается парень вдруг. Я сразу мотаю головой. — Выпила немного в баре. — Любишь потусоваться? — он понимающе хмыкает. — Нет, я не люблю вечеринки. — А что любишь? — Книги. Он разворачивается к своему напарнику и что-то говорит. Я прислушиваюсь к стуку своего сердца. Всё хорошо. Это позади. — Книги… Тебя подвезти домой? Где ты живешь? — Нет, я возьму такси, мне уже лучше, спасибо. Я говорю это спокойно и как бы выдыхая, зная, что копы прислушиваются в первую очередь не к словам, а к интонации. По крайней мере, хорошие копы. — Уверена? — парень пристально в меня вглядывается. — Да, — произношу я, стараясь сделать это как можно более убедительно. — Ладно. Будь осторожнее. Он протягивает мне руку и помогает подняться. На мгновение наши взгляды встречаются, и я вижу под всей этой броней и ответственностью полицейского обычного парня и чувствую, что он тоже смотрит на меня, как на обычную девушку, которую мог бы случайно встретить в  супермаркете в выходной день. Он очень добрый и простой. В моей голове снова и снова крутится одна и та же фраза. Лёгкость бытия. То, что мне уже никогда не будет доступно. И то, чего я так страстно хочу. Я смотрю на часы — скоро полночь. У меня ещё есть пара минут. Я вызываю такси, закуривая в ожидании. Жадно наблюдаю в окно за любимым городом. Выйдя из машины минут пятнадцать спустя, я останавливаюсь посреди пустой улицы и поднимаю лицо к небу. Много раз я слышала версию, что судьба нас разводит, и нам с Артёмом просто не по пути. Я уверена, что всё произошедшее между нами — не предостережения, а испытания, которые мы оба заказываем себе сами, потому что не считаем, что вообще заслуживаем счастья. Задрав голову вверх, я смотрю на яркие звёзды. Ну, давай, останови меня сейчас, докажи, что ты действительно меня охраняешь. Подхожу к дому и бесшумно поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Рядом с дверью сидит толстый рыжий кот, выжидающе смотрит на меня большими тёмными глазами, а потом громко и требовательно мяукает. Его зовут Креветка, и это имя ему очень подходит. После короткой паузы мой давний знакомый Кирилл открывает дверь и обнимает меня. Он делает это при каждой встрече, даже если мы виделись пару часов назад. Вероятно, ждёт, что однажды я обниму его в ответ. В квартире страшный беспорядок: куча немытой посуды, чашки со старым чаем, какие-то осколки, журналы, гитары и ещё куча бесполезного хлама. Видно, что это место никогда и ни для кого не было домом, скорее, временным пристанищем. Я молча осматриваюсь и выбираю себе угол на этом маленьком островке хаоса. Стягиваю с дивана плед, с ногами залезаю в старое скрипящее кресло и устраиваюсь как можно удобнее, зная, что, вероятнее всего, спать сегодня я буду именно в нём. Кирилл с минуту стоит надо мной, задавая бессмысленные дружелюбные вопросы, но быстро понимает, что принести хоть какую-то пользу он сможет, только если поторопится. По телевизору идёт «Дорога» Феллини. Звук выключен, есть только картинка. Уставившись в экран, я думаю о совпадениях, контрастах, пустоте и пыли на тумбочке, которую не протирали уже месяцев шесть. Я ничего не чувствую, и сердце бьётся как-то преувеличенно безразлично и тихо. Пока парень копошится на кухне, я достаю свой телефон и мельком просматриваю соцсети. Глеб обеспокоенно пишет, куда я пропала на весь день. Мой приятель приходит из кухни, опускается рядом со мной на пол и складывает все вещи на маленький кофейный столик. — Готова? Я киваю. Я благодарна ему за то, что он больше ничего не спрашивает. Иногда вопросы теряют свою лечебную силу и становятся просто раздражающими насекомыми, от которых и не знаешь, как отмахнуться. Единственный человек, который мог бы меня остановить сейчас, находится так далеко, что ни один самолёт в мире не поможет нам быть вместе. Может, хоть так получится. Я опускаю глаза и равнодушно наблюдаю, как парень делит горстку белого порошка на несколько ровных дорожек. Говорят, любовная аддикция — самая сильная. Но наркотики обладают не меньшим эффектом воздействия. Я дохожу до своего предела. В голове всё путается, моя жизнь превращается в беспорядок. Если Артём заглушает свою боль при помощи веществ, то, может, и я смогу? Я откидываю голову назад и нетерпеливо смотрю на друга. Давай уже с этим кончать, я так устала ничего не чувствовать. Кажется, будто всё происходит, как в замедленной съёмке, и у меня куча времени на раздумье, которое мне и не нужно вовсе. На мгновение всё, что я слышу, — лишь стук собственного сердца. Я рассматриваю потолок и стены, пытаясь запомнить свои последние трезвые ощущения. Я не приближалась к наркотикам несколько месяцев, а к таким тяжёлым — и вовсе ни разу. Но всё бывает впервые, верно? Мне необходим выход, побег, хотя бы временный, от самой себя, от реальности. Меня не интересуют все эти якобы расширяющие сознание вещества. Сегодня всё, что мне нужно, — это неземной кайф, который сократит и константой бесконечной лжи разукрасит мой путь в счастливое небытие. Я больше не хочу помогать и не хочу приносить людям радость. И не хочу просить чужой помощи. Не хочу вставать, когда показатель энергии давно уже на нулевой отметке, и не хочу продолжать идти, потому что туда, куда я хотела прийти, меня всё равно не пускают. Я не хочу думать о боли своих близких и больше не хочу никому ничего объяснять. Я не хочу любви. И игры в счастье я не хочу тоже. Я не хочу бороться, потому что у меня больше нет сил. Я страшно устала и нуждаюсь лишь в небольшой отсрочке, чтобы хоть пару минут успеть побыть беззаботно счастливой в одиночестве собственных мыслей. Я больше не вижу света. Не вижу смысла. Не верю, что маленькое ничтожное существо вроде меня может быть кому-то нужно. Сегодня я пришла на собрание будущих анонимных наркоманов, уверенно засучила рукав и заявляю: с меня хватит. Я больше не могу жить в отупляющей трезвости. Я хочу попробовать что-то другое. Чувствую, как Креветка запрыгивает мне на колени и, немного потоптавшись, сворачивается калачиком. Опускаю глаза, и большие тяжёлые слёзы капают на пушистый рыжий хвост кота, в который тот только что уютно уткнулся своей мордой. — Странно, он никогда ни на ком не спит. Он вообще ни к кому не подходит. Кирилл втягивает в себя первую дорожку, потом удивлённо смотрит на кота, а я — в пустоту этой тёмной, пахнущей затхлостью квартиры. Внезапно в трескучей тишине раздаётся короткий сигнал пришедшего сообщения, и мой телефон на мгновение вспыхивает. Я тянусь к нему, потому что вижу, как он медленно гаснет, выключаясь, и потому что знаю, ощущаю инстинктивно — это от него. Это Артём. Меня уже давно не удивляют такие совпадения, ведь они и не совпадения вовсе. Скорее, закономерность. Удивительно, но я чувствую какое-то трепетное тепло, которое доходит до моего сердца откуда-то издалека и разливается по всему телу. Меня пробирает дрожь, и Креветка недовольно поднимает свою морду. «Никогда не сдавайся, слышишь? Мы другие, и нам нельзя» В моей голове одна за другой начинают всплывать строчки из списка, который я написала сразу после возвращения из Праги и повесила над своим столом. Те крошечные глупые моменты, заставляющие меня улыбаться снова и снова. Я записала их, потому что знала: настанет время, когда эти осколки станут стираться из моей памяти один за другим, превращая всё в большую ноющую рану. Я читала его столько раз, что в конце концов выучила наизусть. И я вспоминаю всё. Как Артём смущённо улыбался, когда я открыла входную дверь, и он увидел меня. Как я прижалась к нему в коридоре квартиры Тейпа, а он едва различимо шептал, что любит меня. Как он нёс меня в спальню, не отрываясь целуя мои губы. Как попросил написать ему, когда завершится моя встреча с друзьями, чтобы он мог прислать за мной машину. Как сказал: «Давай попробуем превратить эту квартиру во что-то более уютное», и я чувствовала, что нужна ему, и он хочет перемен. Как взял меня за руку в кинотеатре и сказал: «Я так рад, что ты прилетела». Как беззаботно смеялся, изображая реакцию своей мамы, когда она со мной познакомилась. Как приходил в гостиную, когда я отсылала ему просьбу меня обнять. Как демонстративно сфотографировал первый ужин, который я приготовила, и сказал, что очень надеется, что он не станет последним. Как я смеялась над его пижамой с оленями. Как парень кормил меня с вилки тёплой спаржей в соусе и улыбался, наблюдая, как я её жую. Как обнимал меня и ласково целовал мои волосы, когда к нам пришли в гости допклабовские ребята. Как мы смотрели фильм Кустурицы, шутили и хохотали до слёз. Как он бросал меня на кровать, крепко прижимая к себе, и говорил, что теперь я никуда не уйду. Как приносил мне в постель фруктовый салат, перед тем как убежать на завтрак с Мацони. Как Депо помог мне соскочить со стремительно отплывающей от берега деревянной платформы в Питере, на которую мы забрались, чтобы потрогать воду. Как кутал меня в свою куртку в очереди в ресторан и объяснял переглядывающимся друзьям: «Я-то в порядке, а вот ребёнок у меня замёрз» и трогал мой холодный нос. Как он заглядывал в комнату, когда я болела, бросал строгий взгляд на нетронутый чайник с имбирём и лимоном, потом на меня и распоряжался: «А ну-ка пей!», а потом заботливо трогал мой лоб. Как забирал у меня свою толстовку и надевал её, когда я жаловалась, что она выдохлась и больше не пахнет им. Как Артём перекидывал через меня ногу, едва заглушив будильник, притягивал к себе как можно ближе, и говорил: «Всё, молчи. Спим». Я аккуратно беру кота и спускаю его на пол, тот недовольно мяукает и тут же убегает на кухню. Я откидываю плед, резко встаю и, теряя равновесие, хватаюсь за стену. — Ты чего? Кирилл смотрит на меня с опаской и недоверием, как смотрят люди, которые чувствуют, что их только что предали. — Я иду домой, — медленно выдыхаю я. — Ты… — Иду домой. Я поправляю рукав своего свитера, переступаю через кофейный столик и, покачиваясь, направляюсь к двери. Выхожу на улицу, привалившись к стене дома и просто заливаюсь горькими слезами. Я не знаю, что делать. Что я вообще творю со своей жизнью? Господи, я только что чуть не нарушила собственный принцип и не использовала наркотики как способ уйти от реальности! Сейчас я до сих пор трезва. Оглушающе трезва. И ко мне приходит это чёртово понимание — я всё ещё люблю его. Если бы он появился здесь сейчас, я бы вернулась к нему, не раздумывая. Немного успокоившись, я набираю знакомый номер и нервно вслушиваюсь в долгие гудки. — Да, — раздаётся, наконец, полусонный голос. — Глеб… — из меня против воли вырывается тихий всхлип. — Так, — он враз становится серьёзным, и от его беспокойства мне хочется реветь ещё больше, — что случилось? Где ты? — Ты сможешь остаться со мной? Сможешь пообещать мне это? Я сбивчиво шепчу, а потом замираю, осознавая, что только что произнесла. Блондин молчит. Я задираю голову, упрямо прогоняя подступающие слёзы. — Да, я останусь с тобой, — глухо отвечает он.