Отражение

Глеб приезжает минут двадцать спустя. Всё это время я сижу на лавочке у подъезда, потерянно уставившись вперёд, на автомате выкуривая одну сигарету за другой. Я даже не сразу замечаю подъехавшую машину. Осознание того, что он здесь, приходит, только когда блондин останавливается передо мной, и мои глаза вдруг утыкаются в чужие рваные джинсы. — Что, мать твою, произошло? — он растерянно выдыхает, когда я осторожно поднимаю на него взгляд. — Я так рада, что ты приехал. Голубин знает, что что-то не так, читая это в моих глазах, но не решается спросить напрямую, боясь спугнуть. Мы едем обратно в его квартиру в оглушающей тишине. В моей голове полнейшая пустота, просто какое-то отупение, ступор. Когда мы оказываемся дома у Глеба, тот пару раз пытается что-то у меня спросить, но остаётся ни с чем. Я вижу, как шевелятся его губы, но не слышу ни слова. Я держусь до последнего, но, когда он доводит меня до кровати, мягко шепча, что всё наладится, — у меня слетают все тормоза. Я укладываю голову на его грудь и рассказываю о том, как прошёл мой вечер, заливая слезами его футболку. Слова выходят из меня потоком, сбивчиво, торопливо. Я перескакиваю с темы на тему, обрывая фразы на полуслове. Но Глеб улавливает всю суть, крепко прижимая к себе и успокаивающе поглаживая по волосам. Я кожей чувствую, как он весь напрягается, когда я говорю, что едва не попробовала кокаин перед тем, как позвонить ему. Он терпеливо ждёт момента, когда я, наконец, успокоюсь и перестану дрожать, подобно осиновому листу, в его руках. — Только из-за того, что Депо так живёт, не значит, что и ты должна поступать также, — осторожно замечает парень, чуть погодя. — Я был на его месте и знаю, о чём говорю. Наркотики не станут для тебя выходом, так же как они не стали выходом и для него. — Прости, — шепчу я. — За что ты просишь у меня прощение? — Просто чувствую себя виноватой, — жму я плечами. — Перед собой или кем-то ещё. Мне нужно было сказать это вслух. Чувствую, как Голубин кивает, а потом мягко целует меня в макушку. — Ты всё ещё его ждёшь? — спрашивает он пару минут спустя, пока мы до сих пор лежим в обнимку. — Не знаю, — честно отвечаю я. — Всё сложно. — Я говорю это, потому что вижу — ты будто поставила всю свою жизнь на паузу. Но ведь это всё равно ты, с ним или без него. У тебя есть своя жизнь. Тебе нужно вернуться к этому, найти смысл в чём-то ещё, помимо этого ожидания. Я знаю, что блондин прав. Собственно, как и всегда. Я тоже понимаю, что лишь существую сейчас, являясь тенью самой себя. И мне это не нравится. Нужно что-то делать, нужно брать всё под контроль. И я решаю начать с малого. — Поможешь мне выбрать новый набор посуды для дома? — со смущённой улыбкой произношу я, приподнимая голову. — А что случилось со старым? — Глеб недоумённо пялится в ответ. — Артём всё разбил. Он вскидывает брови в ещё большем удивлении, но оставляет вопросы при себе, лишь кивая в знак согласия. Парень отвлекает меня, как может, в процессе готовки, потому что около двух часов ночи я вдруг осознаю, что умираю от голода. Делится какими-то историями, заполняя тишину, задаёт вопросы о работе. Я очень благодарна ему за все его старания, за молчаливую поддержку. В ответ я ласково зарываюсь пальцами в его волосы, поглаживая их, чем вызываю довольную улыбку Глеба. Подхожу к нему сзади и обнимаю со спины, пока он нарезает овощи для салата, тихо подпевая строчкам Стинга, что звучит на фоне. Мне тяжело сказать это вслух — «Спасибо, что ты здесь, что ты заботишься обо мне, хоть я и знаю, в какой сложной ситуации из чувств и недомолвок мы находимся». Поэтому я выражаю свою признательность немым способом. Весь следующий день мы также проводим вместе. Утром блондин позволяет мне выспаться до полудня и великодушно готовит завтрак на двоих, пока я торчу в душе. Мне приходится воспользоваться его яблочным шампунем для волос, и он не может удержаться от того, чтобы зарыться носом в мои волосы, когда я занимаю место возле кухонного стола. — Ты теперь пахнешь мной, — удивлённо замечает Глеб. — Это плохо? — игриво улыбаюсь я. — Это странно, — бросает он, поглаживая мои влажные волосы напоследок, и присаживается напротив. Мы отвлечённо болтаем, я цепляюсь за имя Панка в его истории, напоминая себе перезвонить другу, и зависаю, рассеянно облизывая ложку с йогуртом. Возвращаюсь в реальность и попадаю в тишину, так как Голубин молчит, залипая на мои губы. Я с усмешкой щёлкаю пальцами перед его носом, и он тут же моргает, кидая на меня осознанный взгляд, и бормочет тихое «Извини». Потом мы полдня шатаемся по Икее, делая всё то, что обычно делают там влюблённые парочки. Ходим по этим созданным «комнатам», прикидывая мол «А вот этот шкаф хорошо бы смотрелся в твоей квартире». Дурачимся, кидаясь друг в друга декоративными подушками, валяемся на кроватях по очереди, пока Глеб нахально поигрывает бровями. Под конец мы всё-таки выбираем для меня новый набор посуды. А также новую лампу, пару полотенец, плед и маленький суккулент в горшочке. Потому что блондин шутит, что это единственный вид цветов, который выживет у меня в квартире, учитывая мой график. Я чувствую себя лучше. Не в полном порядке, но всё же. Нервный срыв, которого все так ждали, видимо, произошёл как раз вчера, и сейчас я даже ощущаю что-то сродни облегчению. Будто я выдохнула и, наконец, сбросила всё с себя, обнулилась. Голубин очень сильно помогает, и следующие несколько недель действительно становятся для меня, в какой-то мере, целительными с его усиленной заботой. Он следит за моим режимом, заставляя вовремя пить таблетки, возит на сеансы к врачу. Запрещает напиваться в баре в десять утра, куда я заезжаю пару раз, когда вру ему, что еду на учёбу. Прячет сигареты, когда я, по его мнению, достигаю какого-то дневного лимита. Мы не живём вместе, не встречаемся, но проводим друг с другом много времени. Иногда он ночует у меня, иногда я сбегаю к нему, когда пустота и тишина в собственной квартире начинают слишком сильно на меня давить. Флешбеки с Артёмом, живущим там, всё ещё иногда дают о себе знать. Порой я ловлю себя на мысли, что это неправильно. Что я будто заменяю одного парня на другого. Сперва я наблюдала с улыбкой за тем, как ужины на моей кухне готовил Шатохин, сейчас я делаю тоже самое, пока там хозяйничает Голубин. Но блондин действительно помогает. Приезжает ко мне в редакцию, заставляя пообедать, забирает с работы, следя за тем, чтобы у меня было время на отдых. Он таскает меня по городским паркам и улицам, греет иногда мои руки в своих ладонях. Говорит, что прогулки на свежем воздухе будут полезны, пока я недовольно ворчу для вида и делаю остановку на перекур возле каждой лавочки. Мы обходим десятки кофеен за эти пару недель, десятки кафе, и в какой-то момент я вдруг задумываюсь: а что вообще происходит? Я знаю, как всё это выглядит со стороны, — мы будто на стадии счастливого медового месяца, хоть между нами и ничего нет. Ага, мы лишь ходим на эти прогулки, как на свидания. А ещё блондин возит меня в универ, крепко сжимая в объятиях у всех на виду. Мы постим друг с другом всякие дурацкие фотки. Пару раз он берёт меня с собой на выступления и благотворительные вечеринки. Я ощущаю себя странно, приходя туда в качестве его «+1», чувствуя на себе оценивающие взгляды, но он отвлекает меня милыми шутками и болтовнёй, заставляя чувствовать себя комфортно в окружении всей этой пафосной московской элиты. Я вожу его по уютным книжным магазинам и странным выставкам современного искусства. Парень искренне старается сделать вид, что ему интересно. Иногда ему это не удаётся, и я тут же смущённо предлагаю нам уйти, ощущая себя так, будто навязываюсь в его компанию. — Тыковка, ради тебя я готов даже ещё раз сходить посмотреть на этого немецкого художника, — с мягкой улыбкой щёлкает он меня по носу. — Хоть я и уверен, что мне теперь, блять, кошмары будут пару недель сниться. Я в ответ лишь заливисто хохочу, вставая на носочки и мимолётно целуя его в щёку. Глеб закидывает руку мне на плечо с тихим вздохом, и мы вместе продолжаем обход картин по залу. Он отвлекает от этой депрессивной пустоты, напоминая, что у меня были и есть какие-то интересы, увлечения. В течение последних пары недель я становлюсь человеком, который говорит «Да» в ответ на любую идею и любое желание, опять же по инициативе Голубина. Это возвращает краски в мою жизнь, наполняет чем-то мои рабочие будни. Между тем, я чувствую давление общественного мнения. Эти взгляды друзей, перешёптывания за спиной. Немое «Что ты вообще творишь? Это же Глеб Голубин!» сквозит в их глазах, в кратких смсках и телефонных звонках. Мне приходится пройти через десять кругов ада, пока я, в той или иной степени, объясняю друзьям, как же так вышло, что теперь я активно тусуюсь в компании небезызвестного блондина. Шатохин мне больше не пишет, хоть и просматривает все мои истории в инстаграме. Даже те, что с Глебом. Но на каком-то странном, извращённом ментальном уровне я всё ещё иногда его чувствую. Пару раз я просыпаюсь посреди ночи от дикой, волной накатывающей паники. Я прижимаю руки к груди и глубоко дышу, заливаясь слезами, стараясь успокоить бешеный сердечный ритм. Голубин, если в такую ночь он со мной, всегда просыпается, на уровне инстинкта ощущая, что что-то не так. Шлёпает босыми ногами на кухню, приносит мне только что заваренный ромашковый чай. Я обречённо закатываю глаза, бормоча, что «Успокоение от ромашкового чая — это полная херня, основанная на самовнушении». Но всё-таки выпиваю всю кружку под его пристальным настойчивым взглядом. А потом в такие случаи на утро мне приходит смска от Мацони, сообщающего, что Депо ночью особенно сильно объебался или что он перебрал с алкоголем, и ему пришлось скорую вызывать, или ещё что-то в этом духе. Я поджимаю губы, борясь с сильным желанием позвонить Депо и накричать на него, закатить истерику или просто послушать его дыхание на другом конце провода. Но всегда сдерживаю себя. Переписки с Вадимом вообще входят у меня в какую-то странную привычку. Изначально он писал лишь об Артёме, негласно отчитываясь о происходящем в туре. Но теперь это больше похоже на просто дружеское общение. Мацони интересуется, как у меня дела, высправшивает о работе в редакции, лекциях в универе. Рассказывает о забавных моментах с концертов вне контекста моего бывшего молодого человека. Пару раз я даже обсуждаю с ним ситуацию с Глебом. Тот упоминает, что Депо неадекватно реагирует на какие-либо истории обо мне и Голубине, напиваясь в такие дни особенно сильно. Но в целом он убеждает меня, что это моя жизнь, и я могу поступать так, как считаю нужным. Как говорится, лишь бы мне было комфортно. Эта своеобразная поддержка от Вадима удивительна ещё и тем, что со стороны своих же близких друзей я такого не получаю. Боря нервно сжимает челюсти каждый раз при виде Глеба в стенах редакции. Салуки, хоть и нейтрально относится к блондину после ухода с Династии, всё равно не упускает случая сказать что-то типа «А может ты лучше одна побудешь или снова у меня поживёшь?». Даша, которая в этот момент как раз колесит по городам вместе с Артёмом, фактически обвиняет меня в беспробудном пьянстве шатена. — Ты же знаешь, как он реагирует на Глеба. Обязательно тебе выкладывать всякие фотки с ним? — недовольно произносит она пару раз во время телефонного разговора. — А обязательно Шатохину засасывать разных шлюшек в каждом новом городе так, что на утро я обязательно вижу фотки этого у себя в ленте? — парирую я. В ответ на это Тарасова красноречиво молчит. Крыть нечем. Оба хороши. Но больше всех своё мнение и открытую неприязнь высказывает Егор. Естественно. Я знаю, что он переживает. И я благодарна ему за это. Но парень почему-то считает, что имеет право влезать в каждую минуту моей жизни, диктуя, что делать и с кем проводить время. Мы едем с ним вечером из Афимолла, где проторчали пару часов, пытаясь выбрать подарок на день рождение Айсика. Знаменательное событие уже завтра, и ранним утром нас ждёт сапсан до Питера. Но мы, как всегда, проебались со сроками и оттянули всё до последнего момента. — Надеюсь, что хоть завтра своего Голубина не потащишь с собой, — отстранённо бросает Егор, пока я пытаюсь найти какую-то «ту самую» песню в плейлисте. Я удивлённо оборачиваюсь на него, на миг забывая о своём занятии. — Конечно, нет, господи! Он-то тут при чём вообще? — Ну, вы теперь — как две лучшие подружки, везде вместе, чуть ли, блять, не целыми сутками, — резко отвечает он. — Ой, вот давай без этого только, — раздражённо тяну я. — Не включай свою ревность. — Ревность? — нервно смеётся он. — Да нам всем теперь приходится едва ли не бронировать время встречи с тобой! Потому что ты постоянно с ним, под его контролем. — Боже, да нет никакого контроля. — Ну, да, как будто ты не пляшешь под его дудку, — ухмыляется Егор. — Останови машину, — обрываю я его. Он поворачивается ко мне, всё ещё с этой противной усмешкой на лице. А потом встречает мой ледяной взгляд. — Ты что, серьёзно? Мы посреди проспекта! — Да, блять, я серьёзно! — не выдерживаю я. — Я не буду сидеть здесь, в очередной раз выслушивая это недовольное «фи» от Егора Ракитина, который вдруг возомнил себя умнее всех. Он моментально затыкается. Сжимает руль в руках, но больше не произносит ни единого слова до конца поездки. Около сорока минут спустя машина останавливается возле моего подъезда. Но я не спешу выходить, всё-таки ожидая чего-то от друга. — Просто я не хочу, чтобы тебе было больно, — виновато бормочет он пару минут спустя, сдаваясь под гнётом этой неуютной тишины. — Я ведь желаю лишь лучшего для тебя, как и мы все. — Тогда в чём проблема? Ведь мне больше не больно. Глеб помогает мне. — В этом и есть всё дело, — жмёт он плечами. — Что это Глеб. Боже, у тебя столько друзей, и из всех нас именно чёртов Фара смог вытащить тебя из этого депрессняка. Это просто дико. — Дико, потому что это тот самый Глеб, который является бывшим другом моего бывшего и половины моих друзей? — Слишком много слова «бывший» в рамках одного предложения, — Тейп пытается шуткой разрядить обстановку, но я остаюсь серьёзной, глядя на него в упор. — Послушай, — со вздохом начинаю я, — я наконец-то чувствую себя живой. Спустя столько времени! Я снова вернулась в привычную обстановку, наслаждаюсь какими-то вещами, чему-то радуюсь. И разве важно при этом, из-за кого это произошло? Егор пристыженно молчит, и я продолжаю. — Ты ведь знаешь, как плохо мне было. Когда Артём ушёл, а я закрыла за ним дверь и вернулась в эту пустую постель, я чувствовала себя так, будто часть меня просто умерла. А потом была пустота. Мне нужно было чем-то её заполнить. Я на стенку лезть была готова, лишь бы выйти за пределы этого эмоционального вакуума. Я едва не наделала глупостей в этих попытках. В моей голове невольно всплывает эта ночь с Кириллом и белыми дорожками, а ещё десятки других ночей, когда я лежала, уставившись в потолок, и всерьёз думала о том, чтобы встать, взять кухонный нож и запереться с ним в ванной. Или выпить целый пузырёк своих таблеток, вместо положенных двух на завтрак. — Но ведь мы тоже пытались тебе помочь, — тихо произносит Ракитин, и я вижу обиду в родных глазах. — Я знаю, и я правда очень это ценю. Всё, что вы все для меня делали. Но это не зависело от меня. Глеб просто появился рядом, и это сработало, — неловко развожу я руками. — Он тебе нравится? — Егор… — предостерегающе произошу я. — Я просто интересуюсь, — тут же открещивается он. — Если это так, я ни слова против не скажу. Ты же знаешь, я счастлив, если ты счастлива. На его лице появляется знакомая робкая улыбка. В душе на миг разливается какое-то тепло. Я понимаю, что друг лишь переживает. — Я не знаю, — бормочу я после долгой паузы. — Глеб хороший, очень. Иногда даже кажется, что чересчур. И он так обо мне заботится… — Но ты всё ещё чувствуешь что-то к Депо, — заканчивает он мою фразу. Я молча киваю. Прошло не так много времени. Как-то я услышала теорию о том, что тебе нужно втрое больше времени, чтобы отойти от человека и забыть его, чем ты был в него влюблён. По такой формуле у меня будут чувства к Артёму ещё года два минимум. Господи, надеюсь, они ошибаются. — Я спрашиваю это лишь потому, что вижу, как Фара на тебя смотрит. Его чувства к тебе даже слепой заметит, — осторожно добавляет Егор. — Хоть вы и держитесь в рамках этой условной «просто дружбы», ваша активная тусня вместе всё равно на него влияет. Он привязывается к тебе. — Думаю, я тоже привязываюсь к нему. Ракитин бросает на меня долгий испытывающий взгляд, но ничего больше не отвечает. Не ему судить чужие чувства. Я прощаюсь с ним, наспех обнявшись, и поднимаюсь в свою квартиру. Открываю дверь, и в нос тут же бьёт настойчивый аромат готовящейся шарлотки. Я скидываю вещи и выхожу на кухню, находя там Глеба. Он танцует возле кухонного стола, в такт какой-то мелодии из своих наушников, прикрыв глаза, не замечая ничего вокруг. Я наблюдаю за его плавными движениями, привалившись спиной к стене, и не могу сдержать широкую улыбку. Внезапно он открывает глаза, чтобы переключить песню, и тут замечает меня, ощутимо вздрагивая. Блондин смущённо озирается, будто застигнутый посреди чего-то неприличного, и я заливаюсь смехом. Подхожу ближе и притягиваю его к себе, вдыхая уже родной запах его парфюма. — Где ты была весь день? — с интересом шепчет он. — Я по тебе скучал. — Ты же знаешь, — отстраняюсь я, рассеянно поглаживая его по гладкой щеке, — то одно, то другое. Утонула в делах. Парень кивает, и по его лицу я вижу, что он и правда рад меня видеть. Я наливаю нам чай, пока он разрезает готовую выпечку, а я не перестаю шутить, что ему следовало заняться не рэпом, а пойти учиться на шеф-повара. Мы делимся какими-то новостями, и я растворяюсь в ощущении настоящего покоя. Уют, комфорт, спокойствие — эти слова снова вернулись в мой лексикон, в мою жизнь. И это не может не радовать. Уже ночью, укладываясь спать, Глеб по привычке раскладывает постельное бельё на диване, но я мягко тяну его за собой в спальню. Замечаю секундное замешательство в зелёных глазах, но он молчит, послушно следуя за мной. Мы вновь оказываемся в пределах одной кровати, впервые за эти пару недель. — Ты нервничаешь, — он констатирует очевидную истину, когда мы ложимся рядом, и я лицом фактически утыкаюсь ему в шею. — Завтра я снова его увижу. Спустя почти два месяца, — приглушённо мычу я. — Уверена, что хочешь этого? Голубин ласково водит рукой по моему плечу, пока я обдумываю ответ. Конечно, я могу позвонить Феде и придумать какую-то отмазку. Или даже просто сказать всё как есть, напрямую. И он поймёт. Как и все остальные, в общем-то. Но я хочу этого. Хочу, наконец, увидеть Артёма и просто пройти уже через это. Мы по-прежнему находимся в одной компании друзей. Рано или поздно нам придётся встретиться. — Скорее да, чем нет. — Звони, если что, — я слышу заботу в голосе блондина. — Примчусь за тобой на первом же самолёте. Я тихо смеюсь, и его чувствительная кожа покрывается мурашками, реагируя на моё дыхание и слишком близкое присутствие. На миг в голове возникает идея, и я позволяю её себе. Я пользуюсь своим положением и осторожно целую Глеба в шею. Он тут же каменеет, но ничего не говорит. Я иду на поводу у этого эмоционального порыва, просто отключив мозг, и мягко прихватываю зубами нежную кожу. Втягиваю её в себя, влажно проходясь языком. Позволяю себе насладиться процессом, прислушиваясь к тяжёлому сбитому дыханию парня. Я знаю, что к утру там будет красоваться небольшой засос. И почему-то эта мысль вызывает у меня улыбку. — И тебе спокойной ночи, — растерянно тянет он, когда я заканчиваю, оставив на его шее ещё один короткий поцелуй. Я лишь тихо хихикаю вместо ответа, перекидывая руку через него, прижимаясь к телу блондина. Кожа к коже. Слишком близко, но так хорошо. Я чувствую себя счастливой.