Тридцать дней

Автоматная очередь прошила грудь. Дрейк, рвущийся наперерез преступнику, охнул и, не удержавшись на ногах, рухнул коленями в грязь. Боковым зрением заметил лежащего рядом напарника, совсем ещё мальчишку, в виске которого алела аккуратная круглая точка. Итан умер мгновенно, но даже после смерти не выронил пистолета. Нужно было стрелять ещё тогда, когда нарушитель только показался из-за угла, но Дрейк надеялся достучаться до него. Глупо убивать подростка из-за украденной буханки хлеба. Только промедление стоило им слишком многого. Итану — жизни, а Дрейку… Кровавый цветок распускался чуть выше сердца, второй такой же рос из подреберья, третий окрасил плечо. Дрейк не знал, как долго ещё протянет сам, но понимал, что теперь обязан нажать на курок. Ради Итана. Он выстрелил, подросток, в тот момент как раз снова вскинувший автомат, пошатнулся и упал. На счету Дрейка это была вторая смерть за всё время службы, а потому он ощутил приступ тошноты, а руки его задрожали. Хотя дело могло быть и в том, что жизнь очень быстро покидала его тело. Повезло. Утром он очнулся в больнице, жизнь давала ему второй шанс. — Кем он был? — спросил Дрейк врача, который в тот день вёл осмотр. — Просто мальчишка, который украл хлеб, чтобы накормить больную мать, — был ответ. Дрейк знал, что это значило: теперь женщина умрёт. Он подумал о жене и о том, что сделал бы он сам, если бы у них закончились кредиты. Позволить ей или сыну умирать с голоду — смог бы он сделать это? Он знал: нет. Он никогда не остался бы в стороне, нуждайся его родные в буханке хлеба. — Вы могли бы передать этой женщине три моих кредита? — спросил он, ведомый странным желанием помочь матери того, кто убил его друга и чуть не убил его самого. — У вас нет кредитов, — сухо ответил врач, спеша покинуть комнату. — Что это значит? — крикнул Дрейк ему вслед. — Что всё это значит?! Но ответа не последовало, дверь закрылась. А потом были три долгих недели восстановления, и Дрейк то и дело требовал впустить к нему жену или сына, но каждый раз получал ответ, что это невозможно. И лишь потом он понял. Когда ему позволили покидать палату и он смог подойти к единственному не запечатанному окну, то осознал, что перед ним вовсе не знакомый с детства город. Он был изгнан. — То есть, только из-за того, что я повредил какие-то там мышцы и теперь не смогу в полной мере поднять руку, вы приговариваете меня к смерти? — неверяще переспросил Дрейк, когда доктор позволил ему ознакомиться с документами. — Вы больше не можете работать в патруле, к тому же пришлось удалить часть лёгкого. Сожалею, но обществу проще выслать вас в Уитни. — Вопреки словам, сочувствия в голосе врача не было. — Уитни зачистят через месяц. Вы серьёзно? Даёте мне только месяц? Дрейк не мог поверить в происходящее. Двадцать лет он защищал закон и порядок, чтобы теперь, после первого же ранения, его просто отправили в утиль? Это было несправедливо, жестоко, но самым несправедливым и жестоким было то, что он больше не мог увидеть Лору и Макса. Не мог сказать, как любит их и как гордится. А ещё он подумал — и от этой мысли волосы встали на затылке, — что очень скоро его сын может оказаться на месте того подростка, который просто хотел накормить свою мать. Без кредитов, которые приносил домой Дрейк, они через месяц-другой окажутся возле черты. Он бы принял судьбу, будь дело только в нём одном. Принял бы бесславный конец вместе с несколькими тысячами других несчастных, но он знал, как важна его жизнь для близких. Знал, что только он способен спасти их. И потому он понимал уже сейчас: он должен сбежать. На это у него оставалось тридцать дней. *** — А сегодня у нас салат с собачатиной и немного риса! — торжественно возвестила Лора, приглашая своих мальчиков к столу. Дрейк заметил, как счастливо блеснули глаза сына — не каждый день в их доме бывало мясо. Но все они очень много работали весь месяц, а потому смогли позволить себе этот небольшой праздник. От блюда пахло просто волшебно, и Лора даже достала лучший сервиз и серебро. Конечно, сейчас эти вещи не имели материальной ценности, но неизменно радовали глаз. Сервиз Дрейк нашёл во время одного из обходов в заброшенном доме. Удивительно, как за сто лет фарфор не разбился, ведь мародёры, он не сомневался, тысячу раз за это время всё там обыскали. Впрочем, они ведь искали еду, которая явно не хранилась в окантованных голубым орнаментом тарелках, ровной стопкой стоящих на подоконнике. Люди покидали эти места налегке, прихватив всё самое необходимое. Загрязнение вод и грунта оказалось слишком неожиданным, а системы для очистки совершенно не были приспособлены под настолько испорченную землю. Легче было уйти в другое место, чем пытаться что-то исправить. Поначалу никто не боялся, ведь считали, что это проблема ограниченной площади, только время шло, и всё новые и новые участки земли изгоняли своих обитателей. Люди стали болеть и умирать, и длилось это до тех пор, пока правительство всех стран не пришло к единому решению. В тот день, когда произошла первая чистка, было убито более восьмидесяти миллионов человек. Колоссальные цифры, особенно для того, кто привык жить в мире, население которого куда меньше той жуткой цифры. Дрейк пытался не думать о каждой отнятой тогда жизни, представляя их просто абстрактным числом, не несущим под собой ничьей драмы или истории. Но теперь, глядя на тарелки, отчего-то подумал о тех людях, в чьём доме он их взял. Кем они были? Чья рука расставляла фарфор прежде? Это был подарок на свадьбу или просто покупка из числа тех бессмысленных покупок, которые люди прошлого совершали в специально приспособленных для этого магазинах? Подобным вещам теперь не было ценности, а найти их мог каждый в первом же попавшемся доме. У них, например, была стереоустановка с коллекцией дисков, которые они могли себе позволить послушать минут пятнадцать в такие праздники, как Рождество или День Памяти. Ещё у них был шкаф, полный всевозможных книг и статуэток, а у Макса в комнате находился сундук, под завязку набитый разнообразными игрушками. Иногда они играли в шахматы — доска всегда ждала их на столике между двумя креслами. Все эти мелочи, без сомнения, способны были разнообразить их досуг, но ничего не стоили на рынке, найти их можно было где угодно. Единственные ценные вещи: одежда и еда, а также электричество и водопровод обеспечивались с помощью кредитов. Глядя на то, с каким упоением Макс вгрызается в собачатину, Дрейк подумал, что никогда не допустит, чтобы его семья голодала. Он сделает всё для того, чтобы мясо появлялось на их столе, а Лора с нескрываемой гордостью доставала свой лучший сервиз. Дрейк сделает всё, чтобы они никогда не нуждались в кредитах. *** Новый дом, который предоставили Дрейку, оказался большим и светлым. Мебели почти не было, но натаскать её из соседних заброшек представлялось делом нетрудным. Дрейк прохаживался по комнатам, рассматривая обои: кое-где они были сорваны, кое-где зарисованы детской рукой. Выгоревшие, но продержавшиеся на стенах целый век, они представляли бы интерес, если б мысли то и дело не возвращались к людям. К семье, что жила здесь когда-то, и к его собственной, которая без него не сможет. Пока что ничего полезного найдено не было, но Дрейк надеялся, что сумеет отыскать что-то, что непременно натолкнет его на мысль, как можно избежать ужасной участи уитновцев. По правилам, все, кто был в состоянии работать, должны были делать это, чтобы получать свои кредиты на оплату коммунальных услуг и питания, но так как чистка должна была произойти уже в следующем месяце, Дрейк искать работу не собирался. Он давно уже уяснил, что в последние дни пайки может получить каждый, кто знает, как добыть кредиты. Дрейк знал: месяц перед чисткой всегда богат на суициды, так что можно было просто пройтись по району и подобрать кредиты или еду, оставшиеся после мертвецов. Отвратительно, если подумать, но в вопросах выживания выбирать не приходилось. Работать на своих убийц он точно не планировал. Прежде Дрейк знал об этих тонкостях в теории. Достаточно, чтобы понимать, чего ожидать, но всё равно бесконечно мало, чтобы быть готовым. Первый же день, который он начал вне больницы, познакомил его со всей правдой жизни. Заглянув к соседям для знакомства, он нашёл три трупа: мать просто придушила своих малолетних детей подушками, после чего повесилась сама. Заводить детей в городе, ожидающем чистки, было невероятно необдуманно, но некоторые всё же совершали подобные безрассудства. Кто-то по глупости, кто-то из отчаянного желания сохранить видимость нормальности, некоторые же действительно не имели выбора. Судя по тому, что тела отца найдено не было, можно было предположить, что эта женщина мужа не имела. Скорее всего, в попытке добыть побольше кредитов, продавала себя, а дети стали ценой подобных заработков. Дрейк сомневался, что в конечном итоге жизнь этой женщины стала легче — скорее уж — наоборот, но он понимал, почему она пошла на это. Ложная надежда и видимость действия — иногда и это могло помочь выжить. Не в этот раз. Дрейк испытал шок, который однако быстро прошёл, когда он увидел на столе немного овощей и банку с вареньем. Овощи уже начали подгнивать, но варенье ещё не покрылось плесенью. Судя по состоянию трупов, умерли они не более суток назад. А ведь Дрейк ещё мог как-то вмешаться и спасти их, проведи в больнице на день меньше! Но сейчас он мог сделать только одно. Поблагодарив мертвецов за щедрость, Дрейк сгреб все имеющиеся в доме запасы — скудные, но всё же, — прихватил два кредита с полочки над кроватью и покинул дом. Сообщать органам власти было бессмысленно — таким они не занимались. Если кто-то умирал, тело либо оставляли разлагаться, либо, если соседние дома прилегали достаточно близко, чтобы трупный запах приносил беспокойство, сами же соседи предавали мертвецов земле. Дрейк поселился в конце улицы, за пять домов от этой семьи, а потому прикинул, что может некоторое время не озабочиваться этим вопросом. Хотя, без сомнения, чувствовал, что должен сделать для этих людей хоть что-то. Конечно, можно было бы поджечь дом. Рядом не было других построек, дом бы просто сгорел, не оставив и следа недавней драмы, но поступить так с семьей показалось неправильным. В конце концов, мать ведь потому и убила детей сама, потому что не хотела, чтобы через месяц огонь пожрал их. Качнув головой, Дрейк заставил себя пойти дальше. Рыть могилы было некогда. Нужно было искать выход, а он, Дрейк в это верил всей душой, был. Оставалось только понять, в каком направлении двигаться.