Тридцать дней

«Что случилось? Бедная девочка. Какой кошмар!» Даниэль вскинула голову от швейной машинки. Чериз, девочка пятнадцати лет, которую только полгода назад сослали в Уитни, плакала, дергая себя за волосы. Вокруг неё уже собралась сочувствующая публика, которая на самом деле занималась судачеством, не более. Даниэль прислушалась, но до неё долетали обрывки фраз, не более. «Бесчеловечно. Непорядочно. Ужас». И всё это продолжало сопровождаться плачем. — У Чериз украли рубашки, — прояснила сидящая за соседним столом Маргарет. — Бедняжка пришла сегодня, а тут… К сожалению, кражи и подставы в Уитни были делом привычным, и это действительно имело смысл: украсть чужую работу и перепродать тем же скупщикам, пусть и в два раза дешевле; отправить одного ко дну, но выплыть самому. Вот только теперь, за месяц до чистки, это должно было бы прекратиться. — Машина ведь придёт уже завтра? — уточнила Даниэль, бросая взгляд на календарь. Маргарет кивнула. — Завтра, да. Она ни за что не успеет добить норму. Даниэль закусила губу. Она знала, что это значит: завтра Чериз не заплатят ничего. — Две сотни рубашек не могли пропасть бесследно, — пробормотала она, осматриваясь. Понятное дело, что если рубашки украли, их здесь уже точно нет, и лет шесть назад при таких происшествиях украденное даже пытались искать, но многие годы доказывали: поиски бессмысленны. Очень скоро Чериз станет нечего есть, до чистки она не доживет. Даниэль уже прежде видела людей, умирающих от голода. У них не было сил работать, а без работы они не получали пайки. Это был замкнутый круг, размыкала который лишь смерть. Все свои кредиты Даниэль отдавала в детский центр сразу же после получения, так что при желании не могла помочь. Когда-то она уже пыталась тайно делить свою и без того небольшую порцию с нуждающимися, но закончилось всё тем, что она слегла от изнеможения. Если она хотела быть полезной Рейчел и детям, нужно было отринуть жалость и подумать о себе. — И всё равно это неправильно, — качнула она головой в ответ на свои мысли. — Когда мы перестали быть людьми? Она знала ответ, но от того легче не становилось. *** — Вы ведь сможете позаботиться о ней? — изможденная женщина, почерневшая от болезни и тяжёлой работы, дрогнувшей рукой подтолкнула к Рейчел свою пятилетнюю дочь. — Я бы никогда с ней не рассталась, но… Но в этом месяце ей не заплатили, что значило: единственной надеждой её дочери остался Детский Центр с его казёнными харчами, а мать, вполне возможно, не дождется следующих выплат. Даниэль ощутила горечь от этой жуткой несправедливости, ведь она знала, что эта женщина тяжело трудилась весь месяц, только вот за три дня до проверки партия носков, которые она вязала и днём, и ночью, бесследно пропала. — Мы чем-то можем помочь ей? — спросила Даниэль у наставницы, когда женщина, заплаканная и ещё более разбитая, ушла, но Рейчел лишь покачала головой. — Только окружить малышку заботой и любовью. Люси простужена, ей нужен уход. А её мать… Я надеюсь, мы её увидим через месяц, когда она придёт забирать Люси. Одиннадцатилетняя Даниэль доверчиво кивнула и весь месяц выискивала знакомое лицо во всех проходящих мимо центра людях. Но женщина так и не появилась, а потом Рейчел сказала Люси, что её мама уехала далеко и вернётся нескоро. — Из города никто не уезжает! — возмутилась Даниэль, оставшись с Рейчел наедине. — Ты солгала! Ты никогда не лгала, а теперь… Теперь! — Я не могла сказать ей правду, — мягко ответила Рейчел, беря Даниэль за руку. — Мама Люси умерла. Пусть у неё остаётся надежда, ладно? Даниэль отшатнулась, словно Рейчел ударила её. — Ты допустила это, — зло зашипела она. — У нас в Центре есть еда, ты могла дать ей немного! Ты просто не захотела помогать! Рейчел не обиделась и не расстроилась, она лишь поднялась со своего места и пригласила Даниэль за собой. Они пришли на кухню, где Берта, ещё одна работница Центра, хлопотала у плиты. — Видишь, — Рейчел ткнула пальцем в сторону большой кастрюли, от которой доносился не слишком приятный запах: сегодня их обед представлял из себя смесь овощей и вымоченных хлебных корок. — В центре сто семьдесят два ребёнка и семеро воспитателей. Еды хватит на сотню. Чтобы прокормить ещё семьдесят девять человек, придётся уменьшить порции почти в половину. Каждый лишний рот — это меньший шанс для всех нас пережить грядущую зиму. — Всего один человек… — В глазах Даниэль стояли слёзы. — Неужели мы не смогли бы собрать ещё одну порцию? Наставница погладила её по голове и горько вздохнула. В шоколадных глазах плескалась грусть, сильнее которой Даниэль прежде никогда ни у кого не видела. Даже у отца, когда он прощался с ней навсегда. — Но только ли эта женщина хотела есть? — спросила Рейчел осторожно, опустив ладонь Даниэль на плечо. — Почему мы должны были накормить её, а не стариков, умирающих от голода в своих домах, не детей, рыщущих по улицам в поисках отходов, пока их родители ломят спины ради гнилых пайков? Разве ты не хотела бы помочь им всем? Хватило бы у нас еды на каждого из них? Даниэль должна была что-то на это ответить. Хоть что-то, но вместо того прижалась к Рейчел и дала волю слезам. Она не хотела признавать это, но осознавала: голод и смерть сильнее них, и сколько бы они ни пытались, спасти всех всё равно не смогут. Но именно в тот день она впервые съела лишь половину своей крохотной порции. Она и прежде вставала из-за стола полуголодной, но в этот раз ощущения были такие, словно её желудок просто смазали чем-то изнутри, при этом совершенно не наполнив. И всё же, вынеся остатки обеда мальчику, побирающемуся в конце улицы, она ощутила, что поступает правильно, и намеревалась впредь всегда поступать так, как бы ни было тяжело. *** Даниэль сморгнула видение маленькой себя, теряющей сознание прямо посреди урока; отбросила воспоминания о долгих неделях бреда, когда, казалось, она уже слышала пение ангелов, зовущих её. То был жестокий, но действенный урок. Если она хотела прожить оставшиеся недели, нужно было прекратить разыгрывать альтруистку. Важна была Рейчел, важны были дети. Их последний месяц не должен был стать хуже остальных. Даниэль собиралась сделать всё возможное, чтобы каждый из двадцати девяти дней их жизни оказался хорошим. И если ради этого нужно было позволить Чериз пропасть, приходилось принять цену. В мыслях об этом Даниэль провела остаток дня, но даже когда казалось, что она начинает уже отвлекаться на что-то другое, взгляд снова невольно скользил в сторону младшей сотрудницы, и даже с расстояния было заметно, насколько потухший и затравленный у той взгляд. Конец рабочего дня стал сигналом для всех, но не для Чериз. Все начали сборы, спеша кто куда, только Чериз, судя по всему, намеревалась работать всю ночь, чтобы компенсировать украденное хоть как-то. Одежду сложили в тюки и закрыли складское помещение на ключ, но можно ли было спокойно выдохнуть, зная, что кто-то нашёл способ, как обойти запоры? По всей видимости, многие думали об этом, потому как сразу от семи из сорока трёх швей поступило предложение остаться подежурить. Как знать, может вчерашний вор даже затесался в их число. Даниэль предпочла не задумываться над этим. В Детском Центре её ждал Эйдан, которому она обещала не уходить надолго. Она собиралась выполнить обещание. Получив завтра кредиты, она со спокойной душой уйдёт с проклятой работы и вернётся к своим истокам. К людям, которым она действительно нужна. Ведь именно с ними, с важными и любимыми, ей хотелось прожить остаток своей жизни. А иначе, стоило ли вообще жить?