Тридцать дней

Девочка, водрузив на дно тачки банку с вареньем, прикрыла её ветками и травой — очевидно, чтобы никто по пути не отобрал, — и двинулась дальше, обратно к городу. Дрейк же, проводив её взглядом, взял направление на свалку, над которой так заманчиво кружили птицы. Вонь гниения и разложения стала его спутником уже через минуту, и с каждым шагом неприятный запах только усиливался. Дрейк бодро шагал вперёд, понимая, что если уж девочка ежедневно совершала подобные вылазки, то он, старый вояка, повидавший на своём веку многое, не должен даже сомневаться. Мышцы на больной руке противно ныли, и Дрейк перекинул мешок на другое плечо. Лёгкие горели огнём, но всё это было пустяком по сравнению с выворачивающим нутро смрадом, сильнее которого Дрейк никогда прежде не ощущал. Так пахла смерть, он знал это, но этот запах был в стократ сильнее того, к которому он привык за годы службы. Птицы служили ориентиром, сама же свалка всё ещё оставалась скрыта холмами и мёртвыми деревьями, но вот холм кончился, и ноги Дрейка подкосились от шока и ужаса. Свалка в Уитни, по всей видимости, играла также роль кладбища. Вернее, братской могилы, которую даже не потрудились зарыть. Тела разной степени разложения были свалены в уродливую кучу, и Дрейк, выхватив особо отвратные картины, не выдержал зрелища и вырвал те крохи, что водились в его желудке. Картина, к которой маленькая девочка по всей видимости привыкла, заставила волосы на голове подняться дыбом, а желудок подкатить к горлу. Десятки, если не сотни мужчин, женщин и детей покрывали собой всю бесконечную поверхность свалки, соседствовали с мусором и металлоломом, пустые глазницы, впавшие грудины, растасканные воронами внутренности были всюду, где только можно было разглядеть. Глубокий котлован полнился доверху, и сложно было сказать, чего там больше: мусора или тел. Что-то подсказывало Дрейку, что второго. Работая в Альбукерке, он видел мёртвых, оставленных прямо на улицах, но всё же в большинстве своём тела свозили на кладбище, специально для этого обустроенное. Он и в Уитни успел увидеть пару крестов, сбитых для приличия над небольшими холмиками, но ведь умерших явно было куда больше, чем пара. Этот город был одним из стратегически удобных. Из Феникса сюда вела прямая дорога, так что экспорт наладили лучшим образом. К тому же, вода здесь, хоть и была загрязнена, всё же поддавалась фильтрации, так что держать здесь рабочих было выгодно. При минимуме затрат государство получало куда больше, чем предлагали другие города подобные этому. А потому Уитни так много лет простоял в ожидании чистки. Десятилетия — для кого-то из жителей города — целая эпоха. Если бы почва совсем не истощилась, Уитни простоял бы ещё столько же, только люди в последнее время не могли прокормиться за счет своих же земель. В планах было зачистить это место, очистить водоём и направить русло реки в большой город. Дать жизнь тем землям, у которых ещё был какой-то потенциал. Так что, зная всё это, Дрейк прекрасно понимал, что за все эти годы мертвецов стало слишком много. А учитывая, что смертность в городах подобных этому была внушительной, рано или поздно у уитновцев встал вопрос захоронения. Видимо, оставлять тела здесь стало коллективным решением. Не слишком человечно, но в городе, где всё время нужно работать только для того, чтобы протянуть ещё день, было ли время копать могилы? Месяц впахивать ради пяти-шести кредитов, чтобы в начале нового всё обменять на пайки и коммунальные услуги — времени для человечности могло просто не оставаться. И как результат: братская могила на потеху воронью. Птицы выглядели сытыми и куда более жирными, чем вороны Феникса. Каждая из них выросла на человеческом мясе; не только содержимое желудков, но и каждый грамм жира и мяса состоял из человеческих внутренностей. Вероятно, именно потому страдающие от голода уитновцы не пытались ловить падальщиц. Дрейк и сам бы побрезговал, если бы не мысль, что очень скоро ему понадобится каждая крошка, и даже гнилая луковица сможет поддержать жизнь и силы. Потому, всё ещё испытывая сильное головокружение и тошноту, Дрейк заставил себя спуститься с холма прямо к мертвецам, и там, вспомнив все правила выживания, он соорудил из найденных тут же мелочей несколько птичьих ловушек. Чтоб установить некоторые, пришлось лезть в гущу тел, часть из которых разваливалась, стоило только случайно тронуть, и выдавала новую порцию смрада, от которого слезились глаза и спирало дыхание. К тому же, просто бессчетное число мух то и дело норовило залезть в рот, и кусались они весьма ощутимо. Но Дрейк не отступил. Он готов был пройти все круги ада, перетерпеть и вонь, и укусы. Ради чего-то очень важного. Отринув все чувства, он сделал что должен, а потом, взвалив птичьи тушки на спину, долго бежал, стараясь засветло отдалиться от мёртвой земли как можно дальше. Но хотя запах и должен был стать слабее, вонь продолжала преследовать, засев, казалось, в подкорке сознания, и Дрейк не был уверен, что хоть однажды сможет избавиться от неё до конца. Даже теперь, сидя у огня, он всё ещё продолжал ощущать тот густой запах смерти, и кровь у него по-прежнему стыла в жилах, стоило только подумать о том, что совсем недавно довелось пережить. Дрейк бросил в костёр чёрные перья. Огонь подбросил их в воздух перед тем, как остервенело наброситься и пожрать, оставив после своего пира лишь чёрный дымок и запах копоти. Птица в руках у Дрейка всё больше походила на будущий ужин, а рот наполнился слюной в предвкушении неожиданного банкета. Всему была своя цена, но Дрейк не хотел вспоминать свою. Он ощипывал птицу, думая лишь о том, что таких у него ещё три, и что если так пойдёт и дальше, он сможет дотянуть до Феникса, не испытав даже сильного голода. До башни он снова не добрался, потратив на охоту весь день, но не воспользоваться шансом не мог. Отбросив ворону в сторону, он принялся за вторую. Над головой блестели звезды, и Дрейк, бросив на них короткий взгляд, шепнул: «Папа идёт». После всего, что ему уже пришлось пережить, он знал, что никогда и ничто не заставит его свернуть с пути. *** Дрейк метался подобно тигру в клетке. Запускал пальцы в волосы, нарушал гулкими шагами покой узкого коридорчика. Проходящие мимо врачи бросали в его сторону понимающие взгляды, а потому никто так и не попросил его успокоиться. Все знали, что в данных обстоятельствах это просто невозможно. Наручные часы в насмешку двигались слишком медленно, и Дрейк готов был кричать от безысходности. Слишком долго. Слишком неопределённо. Утешало лишь то, что показатели Лоры были в пределах нормы — потерять жену для Дрейка было самым жутким кошмаром. Но Лора не подвела, выдержала. Лора справилась. А ребёнок… Сын… Дрейк прислонился лбом к холодной стене и прикрыл глаза. Исследования казались бесконечными, и с каждой секундой паника всё сильнее охватывала его. Вояка, он дрожал, как испуганный ребёнок, понимая, что впервые что-то не зависит от него. Ощущение собственного бессилия убивало. Первая неделя, выделенная под проверку всех возможных показателей, почти подошла к концу, и с минуты на минуту Дрейк должен был узнать: жить его ребёнку или умирать. Только эти минуты казались бесконечными, а страх стал единственным спутником. Прошла вечность до тех пор, пока белая дверь открылась, явив человека в таком же белом халате, и бодрый голос разрешил: — Вы можете дать имя сыну. Здоров. Дрейк ощутил невероятную слабость, и, дрожа от волнения, сказал: — Макс. Мы назовём его Макс. Впереди было ещё множество испытаний и исследований подобных этому, но первый бой они выиграли, и Дрейк пообещал себе, что его мальчик будет счастлив. Любой ценой. *** Ощипав последнюю птицу, Дрейк выпотрошил каждую из них и бросил внутренности в огонь. Нельзя было допустить, чтобы мертвячина привлекла новых ворон. Стараясь не думать о том, где нашёл их, Дрейк нанизал на ветки вороньи туши, и долго держал над огнём, лишь поворачивая время от времени, чтобы не передержать. И когда во рту его оказалось мясо: жирное, мясистое и сочное, ничем не уступающее собачатине, Дрейк испытал почти что блаженство. Весь ос­та­ток но­чи он про­вёл, сор­ти­руя мя­со, раз­де­ляя его по порциям, пе­реме­жая тра­вами, да­бы мень­ше пор­ти­лись, лишь под утро уснул, привалившись к ветхому пню, который сумел надёжно защитить его от ветра. С первым лучом солнца путь возобновился. По подсчётам Дрейка, он был уже далеко за пределами города, однако забор с этой стороны тянулся куда дальше, до самой реки, серебрящейся на солнце и манящей своей прохладой. Мышцы ныли, так что расслабить их было крайне важно. Городок, который за день можно было пройти от и до, Дрейк исследовал почти двое суток, и при том даже не изведал как следует центр — как долго он будет добираться до Феникса? У него всё ещё не было толкового плана, только цель, так что Дрейк шёл наобум, надеясь на всё вместе и ни на что в отдельности. Река, по обеим берегам обставленная разнообразными механизмами, заставила его забыть о мерах предосторожности. Не слишком широкая, глубиной в полтора человеческих роста, не более, она виделась самой прекрасной из всего, что случалось с Дрейком за дни заключения. Он бросился в воду, не задумываясь о последствиях. Не волновало, чистая ли она, пригодная ли для пользования. Но, в конце концов, именно она являлась источником питьевой воды в Уитни, так что, если проявить минимальные меры предосторожности, можно было извлечь максимум выгоды. Пахло от неё не слишком приятно, но вода мигом сотворила чудо, расслабив напряжённые мышцы, смыв пыль и пот. Дрейк даже рискнул окунуться с головой, хоть и старательно задержал дыхание. А потом высыхал, подставив тело солнцу, и, казалось, с каждым мигом наполнялся силой. Хотелось пить; ни мясо, ни травы не могли утолить этой его потребности, но жажда была ничем по сравнению с предвкушением чего-то великого. Башня теперь была совсем близко, и, если Дрейк правильно понимал, найти на ней он мог лишь скудную охрану вроде таких разленившихся офицеров, какими были и они с Брайаном. И очень наделялся, что сумеет найти с ними точки соприкосновения.