***
— Серьезно? Неужели в этом городе произошло хоть что-то интересное! — воскликнул Лорас, выслушав подробный пересказ собрания. — А ты, небось, уже заскучал? — Ренли растянулся на кровати и почувствовал, как голову его покидают ненужные мысли. Все менее ясно он видел обугленные руины ткацкой лавки, растворялось перед ним и лицо Робара — оставалось лишь сплошное умиротворение. И глаза Лораса, сияющие совсем рядом в лучиках света, проникавших сквозь наполовину занавешенные окна. — Помнится, только неделю назад тебе представилась чудесная возможность подраться с настоящими разбойниками. Не хочешь ли ты сказать, что вновь оголодал до приключений? Лорас ответил на это усмешкой, насторожившей Ренли. — Даже не думай. — Что? — Знаешь, что, — рассмеялся Ренли, наблюдая за оруженосцем, и не пытавшимся скрыть плутоватую улыбку. — Я вовсе не собирался отправиться прямо к месту поджога, обыскать руины и отыскать преступников. Совсем нет. И тебя позвать тоже не хотел. — Думаю, мне все еще нужен отпуск после предыдущего, — Ренли поежился, вспоминая недавнее путешествие. — Наверное, мне тоже. Но было бы здорово поохотиться на поджигателей, а уж поймать их — просто замечательно. — Боюсь, это чудесное развлечение Станнис не захочет разделить с кем-либо. Видел бы ты его. Когда он выскочил из зала, я удивился, что за ним самим не остался огненный след. — Я, кстати, согласен с тобой насчет народа. Ничего толком, правда, не помню о Бейлоре Таргариене. Только то, что он был каким-то диким религиозным фанатиком, — Лорас подхватил со стола одну из цепей Ренли и приложил ко лбу, точно знаменитую корону-лозу короля Бейлора, и принялся зачитывать молитвы такие нелепые, что Король-септон, должно быть, перевернулся в гробнице. Ренли смеялся не столько над пародией, сколько от хорошего настроения и охватившей его легкости, да и просто от того, что теперь ему так нестерпимо хотелось смеяться, глядя на мальчишку с позолоченной цепью в бронзовых волосах. Не оторвал он взгляда даже тогда, когда Лорас затих, возвращая на место свою “корону”. — Что? — спросил оруженосец, замечая, что за ним наблюдают и по окончании представления. — Ничего, — тут же опомнился Ренли, совершенно не имея понятия, куда девать глаза, и попросту упер их в вышивку покрывала, — книга твоя и впрямь оказалась не такой уж скучной, — поспешил он придумать тему. — Правда? — даже не глядя на оруженосца, Ренли знал, что тот сейчас гордо улыбнулся. — Вот видишь, не зря мы тогда навестили библиотечные руины. А не пошли бы — то просто проторчали целый день здесь под дождем. Потому меня и тянет к приключениям. Никогда не знаешь, что интересное найдешь в новом и неизведанном. — Это как посмотреть. Пробираясь домой по ночным улицам, ты пойдешь по той, где ходил сотни раз, а не по незнакомому пути. — Знаешь, можно пройти по дороге сотню раз, и в сто первый натолкнуться на грабителя. В то время как на соседней улице, возможно, располагается короткий освещенный путь. В первые за долгое время Ренли не нашелся с ответом. И впервые за долгое время он видел Лораса таким серьезным. — А все-таки я действительно молодец, что нашел эту книгу, — внезапно заявил мальчик, перепрыгнув изножье кровати и усевшись напротив ее владельца, — сперва я думал принести тебе почти нетронутую историю возникновения мигреней, но решил, что ты прикопаешься к царапине на обложке. — Безмерно благодарен вам за вашу дальновидность, сир Лорас, — сказал Ренли, пытаясь раскланяться лежа, — что бы я делал без вашей неугомонности. Остаток дня они провели на улице. Солнце в этот день заключило перемирие с облаками и прохладным ветром, а потому бездельничать, развалившись на скамейке в саду или болтая в тени деревьев и высоких, идеально подстриженных кустов было приятнее обычного. Самые жаркие дни прошли, и теперь температура шла на спад, хотя в Королевской Гавани и в самые холодные времена носили невесомые платья и легкие рубашки, а уж снег вообще мало кто видел из здешних обителей. Как раз на снег Ренли посмотрел бы с огромным интересом, да и плавясь в душной спальне в самое пекло летнего солнца, он особенно много думал о Севере. Говорят, там носят тяжелые теплые шкуры круглый год, и огонь в каминах спален поддерживают целыми сутками. Ренли не был уверен, что извечный холод придется ему по душе, но точно знал, что зной столицы ему вовсе не подходит. В конце концов, от мороза можно спастись, закутавшись в гору шуб и напившись подогретого вина, от жары же такого спасения не было — холодная ванна уже через минуту становилась кипящим котлом, мороженое молоко было липким и приторным и тоже со временем становилось теплой сахарной гущей. В Штормовом Пределе ему никогда не приходилось носить громоздкие утепленные плащи, которые без толку поедались молью в шкафах, но и такое извращение как мороженое молоко не могло прийти ему там в голову — словом, климат Штормовых земель был золотой серединой между иссушающей жарой и мертвецким морозом. Ренли как раз рассказывал об этом неоспоримом достоинстве родного дома Лорасу, когда по тропинке перед ними прошли двое. Рыцаря в полном облачении разглядеть не удалось, но гордое и торжественное лицо мастера над оружием, сира Арона, узнавалось сразу. В руках сир Арон нес сверток, и делал это с такой сосредоточенностью и аккуратностью, будто от сохранности свертка зависела судьба всего мира. Не оглядываясь по сторонам, двое так спешили вперед, что не заметили любопытных взглядов и фигур позади. — Никогда не видел сира Арона таким мрачным, — произнес Лорас, глядя в след своему мастеру над оружием, — куда это они, интересно, так спешат? Ренли узнал ответ, как только увидел сверток. В последние дни на собраниях об этом говорили без умолку. — Джоффри сегодня дают стальной меч. Услышав это, Лорас удивленно обернулся к Ренли и тут же разразился хохотом. — Но ведь он и с деревянным-то не научился обращаться. Ему сколько, десять? — Ну что ты, негоже принцу целых две недели с деревянным ходить. Я удивлен, что стальной, а не золотой. День обещал быть долгим, а ничего интересного так и не намечалось, поэтому ноги сами потянули зазевавшихся лорда с оруженосцем к сцене, где должно было развернуться не самое масштабное, но довольно занятное представление. Чего Ренли точно не хотел, так это быть замеченным самим Джоффри или уж тем более его матушкой — вряд ли бы они порадовались его присутствию на столь важной церемонии, да и сдерживать смех Ренли не умел и не хотел. Прекрасной смотровой площадкой представлялась обшарпанная деревянная ротонда. Ренли был осведомлен о ее главном преимуществе — забравшись наверх, становишься невидим для окружающих за большим куполом, покрытым толстым слоем лиан и веток, но зато наблюдаешь всю округу как на ладони. Поглядев на деревянную стену, с виду такую же крепкую, что и пару лет назад, Ренли уверенно полез наверх. Внизу остался оруженосец, без особого энтузиазма смотревший вслед своему лорду и не торопившийся последовать за ним. — Шею не сломай, — предупредил Лорас, сверля взглядом спину Ренли, уже почти добравшегося до вершины. — Где-то я уже это слышал — не от самого ли себя? Не волнуйся, не сломаю. Какой заботливый у меня оруженосец. — Знаешь, если ты упадешь, мне придется поднимать шум, звать на помощь. Всем придется отвлечься от Джоффри и броситься к тебе, но раз ты будешь лежать со сломанной шеей, весь гнев Серсеи и принца, упустившего свою минуту славы, обратится на меня. — Тогда полезай сюда, и сломаем шеи вместе. — Неужто я слышу это от тебя? Хорошо, кто же будет звать на помощь, если мы оба полетим вниз? — Если мы разозлим королеву, нам уже никакая помощь не пригодится. Лорас не двинулся с места, все так же неуверенно глядя на возвышавшуюся над ним, словно деревянный великан, ротонду. — Вот это да, неужели после библиотеки ты передумал куда бы то ни было лезть? — удивился Ренли, усевшись на крыше глядя сверху на оруженосца. — Вовсе нет. Мне просто непривычно оказаться на твоем месте. — Так чего же ты ждешь? Я помогу, — и Ренли одним легким движением сполз на стену, хватаясь одной рукой за крепкую древесную крышу и протягивая Лорасу другую. — Ты со мной? Секунда понадобилась мальчику на раздумья, прежде чем он принял предложенную ладонь, делая первый шаг наверх. Извечная самоуверенная улыбка вновь заиграла на его губах. — Конечно. В Штормовом Пределе Ренли когда-то облазал все стены и крыши. Ему удавались преграды под любым углом, любой высоты и любой сложности, и после гладких скользких булыжников тех краев, кирпичи и доски столицы показались только приехавшему Ренли забавой. Пока детские годы со всей их подвижностью и любопытством не отступили, он лазал по всей территории Красного Замка и его садов, как будто раздражая ухмылявшихся дам, уверенных, что целью его проделок были их покои, где они как будто случайно оставляли открытыми окна, и на самом деле раздражая лордов, утверждавших, что мальчишки, бросавшиеся в них из башен гнилыми фруктами, были как-то связаны с Ренли. Хотя, по правде, он часто присоединялся к подобным развлечениям, но перелезая с карниза на карниз и рискуя разбить голову, сложновато целиться в лысину какого-нибудь лорда размякшим апельсином. С ротонды открывался отличный вид на полянку, где проходила церемония. Сир Арон уже принес свой сверток и теперь торжественно говорил что-то Джоффри, топчущемуся на месте и сгоравшему от нетерпения. Рыцарь, шедший с мастером над оружием, в это время снял свой шлем. Робар? Он-то что здесь забыл? Ренли взглянул на Лораса, но тот повернулся к происходящему спиной, очень внимательно разглядывая кусты гортензии вокруг ротонды. — Гляди, сейчас начнется, — сообщил Ренли. Сир Арон замолчал, свысока глядя на принца. Тот уже перестал переминаться, и теперь замер в предвкушении, не отрывая жадных глаз от свертка. Позади него стояла Серсея с видом таким гордым, будто ее десятилетнего сынка посвящали в рыцари. Собственно, она могла и это устроить, если бы захотела. Предполагалось, что такое важное событие непременно должно сопровождаться королем, но единственное, что Роберт любил больше охоты — отдых после охоты. Пара недель постельного режима с семиразовым питанием поднимала его на ноги, готового вновь отправиться в лес. Каждое шевеление собравшихся казалось Ренли чрезвычайно медленным. Вот Робар с лицом, окаменевшим от серьезности, развернул сверток (Ренли показалось, будто аккуратные ювелирные движения его пальцев продолжались минут десять, не меньше), затем опустился на колено перед маленьким принцем, протягивая тому на вытянутых руках длинный и тонкий клинок. Точно руку и сердце предлагает. Джоффри, однако, к удивлению Ренли, не спешил схватить долгожданную рукоять. Несколько секунд он смаковал вид высокого, статного рыцаря, склонившего перед ним колени, от чего Ренли страшно захотелось бросить чем-нибудь в маленького тирана или действительно с воплем рухнуть вниз, разрушая всю идиллию племянника. По традиции Джоффри бы следовало встать на колени подобно Робару и принять меч со склоненной головой, но мальчик, не заморачиваясь, выхватил клинок из рыцарских рук, словно очередную игрушку у Томмена и пару раз взмахнул им так, что чуть не лишил голов нескольких зрителей. — Кажется, спектакль окончен, — оживленно произнес Лорас, поглядывая вниз и собираясь слезать, но громкий звон заставил его вновь обернуться к сцене. Клинок валялся на земле, поблескивая в лучах солнца отполированной сталью и драгоценными камнями. Джоффри что-то яростно заголосил, отпугнув от себя всех собравшихся. Затем он повалился на траву возле клинка, не переставая размахивать руками и ногами и пинать намеренно или случайно подбежавшую к нему матушку. Сир Арон обреченно наблюдал за принцем, Робар вскочил на ноги и отошел подальше, опасаясь оставаться рядом с мечом и разгневанным мальчишкой, хоть оба и валялись теперь на траве, не представляя, на первый взгляд, особой угрозы. — Что это с ним? — спросил Лорас, силясь расслышать что-то в потоке воя и причитаний. — Насколько я понял, ему не понравилась рукоять, — спокойно отвечал Ренли, — он покрутил меч в руках, потом поглядел на нее и швырнул. Странно, что не в голову сиру Арону. По-моему, он хотел не простую рукоятку, а в виде льва. — Что ж сразу не в виде собственной головы? — фыркнул Лорас. — Должно быть, ни один мастер не взялся. За каждую неточность в голове Джоффри можно запросто лишиться своей. Пока принц отпихивал мать, ласково лепетавшую над ним, сир Арон шепнул что-то Робару, и тот, оторвав округлившиеся глаза от Джоффри, поспешил в сторону дворца. — Ну и жуткая бы вышла рукоять. Одной ею можно было бы отбиваться от врагов. Бежали бы врассыпную, заприметив ее на поле боя, — Лорас наконец уселся рядом с Ренли, перестав оглядываться на гортензии. — А лет через сто ее бы бросили в море как проклятую или хранили бы в музее под замко́м и табличкой с предупреждением. Какой-нибудь смельчак попытался бы стащить ее, но гнев духа Джоффри испепелил бы бедолагу через секунду. — Может, тебе поговорить с Робертом? Убеди его заняться здоровьем и поддержи за компанию, — любезно предложил Лорас. — Начните вместе бегать по утрам вокруг замка, бросьте пить, включите в рацион больше овощей. Не хотелось бы, чтобы уже через пару лет на трон сел Джоффри. — Если я начну бегать по утрам с Робертом, мы помрем с непривычки или убьем друг друга в первый же день, и Джоффри наденет корону еще скорее. — Ну, если все получится, войдешь в историю как спаситель Семи Королевств. — Нет, спасибо, к такому самопожертвованию я не готов. Остается помолиться за Роберта и пожелать ему на следующие именины долгих лет жизни. Вскоре к почти успокоившемуся принцу приковылял мейстер Пицель, подгоняемый Робаром, и дал мальчику чашу макового молока, которую Джоффри, опустошив, бросил прямо в облысевший лоб мейстера. Серсея заботливо подняла сына на руки и любовно мурлыкая ему что-то на ухо направилась в замок. Вся свита семенила у нее за спиной, изредка осмеливаясь переброситься друг с другом шепотом. Ренли проводил процессию взглядом и посмотрел на Лораса — тот опять повернулся к действию спиной и глядел куда-то вдаль, совершенно позабыв о Джоффри, но напряженно раздумывая о чем-то другом. Остаток дня они не делали ничего. Солнце не жгло, но приятно грело, порывы прохладного ветра освежали, и вокруг стояла такая тишина и безмятежность, что не хотелось даже думать о чем-то значительном лишний раз, чего Ренли с легкостью избегал. В такую погоду остается только лежать в тени, наблюдая окружающую природу со всей ее зеленью и, казалось бы, незамысловатой, но в то же время глубокой простотой, с теми теплыми чувствами спокойствия и какого-то внутреннего счастья, которые она способна пробудить в любой, даже самой заблудшей душе. Но как бы ни были цветы, облака и деревья великолепны, как бы ни чаровали и ни захватывали все внимание, взгляд Ренли непременно возвращался к другому объекту, намного более далекому и менее понятному, чем шелест листвы и пение птиц. Лорас всегда казался ему этаким летящим, немного неземным существом, живущим не здесь, а где-то в собственном мире, и сегодня эти черты бросались в глаза ярче обычного. Среди травы и розовых кустов он смотрелся так естественно, будто сам являл собой только расцветший бутон, прекрасный своей молодостью, невесомостью и чистотой. И Ренли внимательно наблюдал за ним, не думая ни о чем: ни обо всех неистовых мысленных потоках, скопившихся в его голове, ни о навязчивых вопросах, трепавших ему нервы всю неделю. Он просто смотрел и улыбался тому, что видел — без ненужных тревог и выводов. Так незаметно и наступил вечер, опустившийся мягкой пеленой на сад и дворец. Свет теперь зажигали все раньше и раньше, дамы в летящих платьях вновь занимали узкие тропинки, держа под руку лордов и хихикая в ответ на их комплименты. Тихие днем скверы и беседки оживали с наступлением темноты, и задерживаться здесь больше не имело особого смысла. К тому же, как помнил Ренли, Маргери еще со вчера зазывала их обоих для беседы в свои покои. Пока они с Лорасом шли по коридорам, на пути им встречались только редкие слуги, и Ренли вновь представилось, будто они вдвоем во всем замке. Быть может, так оно и есть, — подумал он. Лорды и леди заполонили сады, а большая часть прислуги сновала среди деревьев, готовя украшения. Даже если они с Лорасом почти одни в целом замке, что это меняет? Знай Ренли наверняка, что бы он сделал? Помчался бы по холодному пустому коридору, выкрикивая веселые кличи и ощущая невероятную невесомость? Или заглядывал бы во все комнаты, не веря до конца своей удаче? А может… — взгляд его обратился к Лорасу, улыбнувшемуся на это, будто мальчик видел весь беспорядочный поток фантазий своего лорда. Может, лучшего момента, чтобы все рассказать, еще долго не представится. Решимость внезапно заиграла в Ренли, но как только он вознамерился осуществить внезапную идею, оставила его, будто рассмеявшись в лицо, и место ее заняла странная колючая грусть. До покоев Маргери он дошел, не оглядываясь по сторонам и не произнося ни слова. Двое латников из Простора без раздумий открыли дверь перед гостями, впуская тех в просторную комнату, идеально чистую и насквозь пропахшую свежими букетами и жизнью. Маргери сидела на своем небольшом балкончике в окружении нескольких девушек, распивавших что-то из маленьких белых чашек. Взглянув на вошедших, девицы вокруг Маргери покраснели и спешно покинули свои места, пересев в спальню и уткнувшись лицами кто в книгу, кто в вышивку. — Вы опоздали, — не скрывая улыбки, сказала хозяйка комнаты, едва не взлетев со своего кресла и в два шага оказавшись возле гостей. Чтобы обнять Лораса ей почти хватило собственного роста, но дабы дотянуться до Ренли пришлось встать на носочки. Когда Маргери прижалась к нему, он ощутил намного сильнее тот же тягучий цветочный запах, что царил в спальне, девичьи руки были теплыми и мягкими, спина под открытым желтым платьем — нежной и гладкой. На секунду Ренли представил на ее месте Лораса, но тут же одернул себя, не то устыдившись перед Маргери своего эгоизма, не то решив, что все присутствующие вдруг получили способность видеть сквозь череп и мозг все картины, всплывавшие в его голове. Втроем они вернулись на воздух. Небо покрылось синевой, оставляя несколько клякс розового цвета. Внизу слышались тихие песнопения и разговоры, по саду сновали слуги, развешивая на деревьях и ротондах фонарики и стеклянные звезды. — Обожаю Новолетие, — наблюдая за приготовлениями, восторгалась Маргери, — у нас дома́ и улицы украшают ярко-красными цветами, что распускаются только в месяц праздников, а еще спелой вишней. Все вокруг становится таким пестрым и красивым. Потом люди собираются за стол в кругу самых близких и открывают медовое вино. Слушая Маргери, Ренли четко представлял себе очаровательную картину тирелловского празднования. Он видел широкий стол темного дерева, накрытый узорчатой скатертью, на нем вазы тех самых красных цветов, которых Ренли в жизни не видывал, но отлично мог вообразить, видел любящую семью, собравшуюся в праздничных нарядах за этим широким столом, даря друг другу улыбки и объятия. Фантазия была настолько красивой, что он и позабыл о своей неприязни к Новолетию. — Здесь почти все то же самое, вот только вместо красных цветов замок украшают красные от питья лица, и на пир не приглашают, наверное, только чумных. Но в целом получается вполне сносно, — заключил Ренли. — Все лучше, чем ворчание бабушки на прислугу и ежегодные рассказы отца о том, как он в восемь лет отдал своей кусок пирога сироте, — хмыкнул Лорас, — я рад хоть какому-то разнообразию. — Думаешь, он не расскажет ту же историю в этом году? — прыснула Маргери. — Вряд ли. Когда приходят гости, он предпочитает невероятно смешную, по его мнению, повесть о том, как старая тетка Эва гоняла его своей клюкой за шутки про ведьму-кровопийцу. — Она всю жизнь была худа, как ветка, потому что сидела на извечных диетах, и по праздникам вместо угощений жевала кислолист с грозным видом, — пояснила Маргери. — Не просто жевала, а вгрызалась в него, точно собака в дичь. А еще глядела при этом на тебя, будто ты следующий. Кажется, она все еще жива. — Расскажите еще что-нибудь о Просторе, — попросил вдруг Ренли, — не о прошлых правителях и цветущих лугах, а о вашей жизни, — ему хотелось столько всего узнать об этих брате с сестрой, немало перевернувших его мир за последние несколько месяцев, — вы кажетесь такими… свободными, будто вас растили без всяких дурацких правил и условностей. — Ну, правила у нас, конечно, были, — начала Маргери. — Но за ними особо никто не следил, — закончил Лорас. — О них вспомнили только, когда мы подросли, а в детстве никто не беспокоился, чем мы заняты. Главное, чтобы не топтали матушкины розы. За другие проступки и не наказывали даже. — Только за ссоры и драки. Нас учили, что семья — самая большая ценность, которая у нас есть. Потому они, должно быть, так дружны. Самой большой ценностью для Роберта были его победы и завоевания, для Станниса — порядок и безупречность во всем, а что же для Ренли? Воля идти, куда тебе угодно, делать, что пожелается, не оглядываясь на мнение, советы и приказы других. Но, опять же, не семья. Когда-то он считал семьей Робара, от которого теперь отмахивался, точно от назойливой мухи. Сейчас Лорас и Маргери были самыми близкими его людьми, и страшная мысль вдруг посетила Ренли — что, если в скором времени он точно также наплюет на них в своем безразличии и эгоизме? От этой идеи ему сделалось дурно, и он продолжил расспросы, пытаясь забыть ее.***
— Во всем Хайгардене я не мог поладить только с учителем пения, Гилбертом, — рассказывал Лорас уже которую историю за вечер, и от нее, как и от всех остальных, Ренли не отвлекался ни на миг. Розовые проблески в небе давно исчезли, а слуги заменили белые фарфоровые чашки высокими хрустальными бокалами. Красную жидкость в них Ренли сперва принял за вино, но ничуть не огорчился, когда понял, что то был всего-навсего кисловатый ягодный сок. Вино младшим Тиреллам по-прежнему запрещалось, о чем было легко забыть, учитывая, как часто они его употребляли, — я ненавидел петь, а он ненавидел меня. Он говорил, что у меня не голос, а нелепое карканье. — На самом деле, он просто ревновал к Лорасу свою молодую жену, —хитро взглянув на брата, сказала Маргери, — но отказаться от работы не мог — матушка обожала, когда мы все вчетвером собирались и пели какой-нибудь романс. — Да и платили ему столько, что его жене хватило денег, чтобы купить нового коня и сбежать с каким-то охотником, оставив записку и насмеявшись в ней над обозлившимся Гилбертом. После этого он недолго пробыл с нами. А жена его была хорошей женщиной, какой он и в подметки не годился. — То бишь не зря его съедала ревность? — со смехом спросил Ренли, чувствуя, однако, и сам завистливый укол. — Возможно, в какой-то степени, — пожал плечами Лорас, — мы были добрыми друзьями. Она рассказывала мне об их странствиях, о лордах и леди, в чьих домах они побывали, а еще сказала, что Гилберт терпеть не может, когда перед ним зевают и щелкают пальцами. На следующем занятии я без конца разевал рот и чуть не переломал себе от усердия руки — он так и дергался от злобы. Жаль было, когда она уехала, но я рад за нее — такая если и пропадет, то только в заточении с нелюбимым мужем.***
Вечер не прошел даром. Уже стемнело, и слуги принесли всем по второму хрустальному бокалу. Девушки в спальне готовили комнату ко сну, глаза троих друзей начинали слипаться, несмотря на частый смех, оглашавший маленький балкончик, но прекращать беседу было так неохота. Разглядывая огоньки, загоревшиеся в саду, и вдыхая запах спокойного ночного ветра и поздних ягод, Ренли почувствовал себя по-настоящему счастливым. За сегодня он узнал столько всего о Лорасе и Маргери, и многое из этого было столь неожиданно, что Ренли не мог слушать иначе, как откровенно восклицая, смеясь или негодуя. Трое сидели в уютной, обволакивающей тишине, нарушаемой шепотом и шорохами из спальни или редким шелестом листвы, когда Ренли спросил: — А о чем вы всегда мечтали? Брат с сестрой переглянулись, будто молча решая, кому первым открыться. Наконец заговорил Лорас, голосом намного более тихим, чем Ренли (да и весь замок) привык от него слышать. — Если честно, самая первая мечта, какую я помню — стать пиратом и уплыть в Вольные города, — он тихо рассмеялся, не глядя на собеседников и словно возвращаясь куда-то в прошлое, — нам так много рассказывали историй о приключениях, подводных чудовищах, прекрасных колдуньях с волосами синими, точно морские волны, и мне хотелось увидеть это все вживую, ощутить, вдохнуть. Я жил только этими сказками о находчивых героях, опасностях, дышащих в спину, бегах, бурях, скорости, огне, ураганах. Несколько раз я порывался сбежать и сесть на корабль, но капитаны только улыбались, давали мне диковинные безделушки из Вольных городов и отправляли назад. Я хранил эти вещицы как сокровища, запрятав в своей комнате. — Наверняка они до сих пор лежат дома, у тебя под подушкой, — подтвердила Маргери. — Уиллас и Гарлан всегда дивились, откуда у нас столько ерунды вроде ракушек, тигровых клыков и рогаток, а мы только хохотали в ответ. — Когда я стал старше, я насмотрелся на полководцев, и сказки про пиратов у нянек иссякли, — продолжал Лорас, — так что они стали рассказывать все то же самое, но о рыцарях. Тогда я выбрал себе более реалистичную мечту. Но рыцарство не конечная цель. Я всегда считал, что способен на что-то большее. Например, стать лордом-командующим, — чуть помедлив, произнес Лорас, будто опасаясь осуждения. — Это же здорово! — улыбнувшись ему и вызывая ответную улыбку, сказал Ренли, — сидеть на собраниях с тобой будет намного интересней, чем с сиром Барристаном. Вы же знаете, какая там тоска. А теперь хоть будет с кем поговорить. — Если нас не рассадят по разным концам стола в первый же день. — Рановато вы отправили на покой бедного сира Барристана, — заметила Маргери, прерывая такие приятные мечтания, — насколько я помню, он пока в отличной форме, а вы уже и местом его распорядились, и на наказание нарваться успели. Смех прервался появлением служанки. Ее высокая тонкая фигура возникла на балконе, отбросив длинную тень и заслонив свет. В миг оробев и поглядев себе под ноги, она заговорила почти неслышным девичьим голосом. — Миледи, милорды, прошу простить меня, — за ее спиной Ренли заметил остальных девиц, жадно вслушивающихся в разговор, — мне очень жаль прерывать вашу беседу, но у нас возникло затруднение, — скороговоркой продолжала служанка, — накануне мы истратили все запасы воды и дров, а новые нам сегодня не принесли. Стражу запрещено беспокоить по такому мелкому поводу, но вы знаете, как небезопасно и дурно для девушки бродить в одиночку в ночи по замку. Надеюсь, я не сильно отвлекаю вас, но не окажет ли кто-то из милордов нам огромную услугу и не принесет ли охапку дров и ведро воды? — только теперь служанка подняла лицо, смущенно перебегая взглядом с Лораса на Ренли. — Вы нас нисколько не отвлекаете, сейчас мы все принесем, — ответил Ренли, вставая из-за стола. — О нет, милорд, тут работы максимум на одного, не стоит вам обоим из-за нашей ошибки заставлять миледи скучать, прошу вас. — Тут дел на две минуты, я мигом вернусь, — не успели Ренли с Маргери и слова вставить, как Лорас уже подскочил на ноги и оказался за дверью. — Что ж, думаю, сегодня ты, как и хотел, узнал много нового о Лорасе, — как-то странно сверкнув глазами, усмехнулась Маргери. — Да, действительно немало. Ни за что бы не догадался об аллергии на лаванду, — рассмеялся Ренли. — А что насчет тебя? — Меня? Хочешь узнать, на что у меня аллергия? Кажется, на ежевику была в детстве. — Я вовсе не об этом! — Как это? Не хочешь слушать душераздирающий сказ о несчастном ребенке, лишенном ежевики? — Хочу послушать, о чем ты мечтаешь. Насмешливое выражение на лице Маргери вдруг словно бы расплылось, сменившись задумчивым и взрослым. Веселая искорка в глазах погасла, и Ренли тут же пожалел о вызванной им в этой лучезарной девушке серьезности. — Когда-то давно я была совсем другой. Ненавидела танцы, дралась с мальчишками, дарившими мне надоевшие розы, и постоянно носилась с Лорасом там, где, хоть и не запрещалось открыто, но не следовало. Я любила платья и украшения, но никогда не считала, что они помешали бы мне бегать по лесам и полям с кинжалом или с луком и охотиться на разбойников и колдунов. Когда-то я была уверена, что вырасту и стану бродить сама по себе, где угодно, откажу всем претендентам на мою руку, соберу все самое необходимое, подрежу любимое платье, надену с ним бриджи и отправлюсь куда глаза глядят. Иногда я до сих пор воображаю себя в этом странном наряде, скачущей с ветки на ветку в каком-нибудь волшебном лесу, — она ненадолго затихла, и Ренли почувствовал, как похолодало за вечер. — Потом уроков этикета и танцев стало больше, у меня стало получаться, учителя меня хвалили, а родители устроили бал, ставший для меня первым. Там я танцевала с молодым симпатичным лордом, и впервые стала мечтать не о лесе и не о бриджах, а о счастливом замужестве. Горящая стрела стыда в миг пронзила Ренли. Маргери все это время была таким хорошим другом для него, но в их браке он не сможет дать ей того, о чем она мечтает. Ни свободы, ни настоящего замужества. Не сможет он полюбить ее не как сестру, но как красивую женщину, никогда ее не захочет. Все, что он мог ей дать — дружескую любовь и поддержку. А еще дурацкие шутки, от которых ее будет тошнить через год, гору нарядов, которые будут пылиться в кладовке, куда он будет сбегать от мужних обязанностей, и сплошное разочарование. Безусловно, он станет для нее человеком более близким, чем сумел бы какой-нибудь смазливый лорденыш, возжелавший ее, но и этого будет недостаточно. Они были прекрасными друзьями, но иной союз их был обречен. — Я видела огромное множество несчастных браков, в которых муж с женой видятся только на торжествах несколько раз в год, да и в эти редкие часы с горем пополам выносят друг друга. Видела загнанных, забитых, уставших жен жестоких, злых мужей, и стала так опасаться этого в глубине души. Теперь же я смотрю на тебя, и понимаю, что меня, по милости богов, миновала их участь. Ты хороший человек Ренли, и я очень рада, что именно ты станешь моим мужем. Как часто непринужденно болтая и смеясь с ней, Ренли забывал тот факт, что она была его невестой. Слова Маргери глубоко тронули его, от чего презрения к самому себе стало еще больше. Наверное, следовало найти для нее мужа получше и уговорить Роберта передумать. Совсем скоро вернулся Лорас, но время уже перевалило за полночь, и двое гостей расстались с полусонной хозяйкой, покидая ее безупречную спальню, пропахшую цветами и чистотой, и разошлись каждый в свой коридор. Заснул той ночью Ренли быстро и проснулся рано, совершенно не помня, что ему снилось.***
Следующие несколько дней мало запомнились Ренли. В голове постоянно что-то жужжало, окружающее неслось так быстро и однообразно — будто только встал, и уже снова ложишься, точно попал в день сурка, и гул в голове не прекращался ни на минуту. Лорас посоветовал обратиться с этим к мейстеру, но Ренли не думал, что оно того стоит, да и каждый раз было некогда и совершенно лень тащиться со своими жалобами куда-то в другой конец замка, словно престарелый лорд, бегающий за микстурами против выдуманных от скуки болячек. Да, к тому же, голова вовсе не болела, и Ренли сомневался, что сумеет описать это чувство — казалось, будто на шее вырос пчелиный улей, чьи обитатели с каждым днем гудели все недовольней, вынуждая отвлекаться на них, все больше теряя ощущение реальности. Это было странней всего. Словно за всеми событиями Ренли наблюдал со стороны. Он больше не стремился выступать на собраниях, да и сами собрания теперь пролетали незаметно, а он стал незаинтересованным зрителем, взиравшим откуда-то издали на споривших лордов и на себя самого, сидевшего в извечном деревянном кресле с устремленным в стол неподвижным взглядом. Точно бы понимая настроения Ренли, испортилась погода — она сделалась такой же неопределенной. Небо затянуло унылыми серыми тучами, но ни гроза, ни самый мелкий дождик не думали начинаться, изредка поднимался ветер, но порывы его угасали быстро, иногда, впрочем, успевая вырвать ветку с дерева или сшибить чашку у открытого окна. Они не часто виделись с Робаром — для Джоффри уже изготовили новый меч, и в качестве наставника приставили к мальчишке молодого рыцаря. — Сказали, это совсем ненадолго. На месяц или два, пока сюда добирается учитель из Ланниспорта. Да помогут мне Семеро, это маленькое чудовище заморит меня своими капризами, если не казнит еще раньше. — Я бы посочувствовал тебе, но помнишь, что говорил твой мастер над оружием? — Ренли смаковал вид потупившегося Робара. Вымещая на рыцаре свое раздражение, он чувствовал гадкую, злую, язвительную радость, от которой в то же время хотелось зайтись отчаянным воплем. — Да-да, помнишь. Сколько раз ты повторял мне эту фразу? Всегда, когда я нехотя шел на собрания или Роберт пытался затащить меня на охоту. Как же она звучала? Верно: “Извлеки из сложившейся ситуации пользу”. Тогда Ренли и не подозревал, что через пару дней вспомнит эти свои слова с горечью. Лорас проводил много времени на тренировках, собрания стали задерживаться неприлично долго, а Станнис после своего шумного ухода так и не объявился. Мир вокруг крутился, словно колесо, и Ренли уже стало казаться, что так оно и будет длиться еще сотню лет, пока Лорас не сообщил ему нечто такое, от чего весь улей пчел моментально впился тысячей жал Ренли в мозг. Стоял очередной пасмурный день, собрание закончилось чуть раньше, и Ренли, не зная, чем себя занять, да и не особо желая занимать себя чем-либо, развалился на постели, уныло глядя в серый потолок, почти не отличавшийся теперь от неба за окном. Послышался отрывистый стук в дверь, и не успел Ренли ответить: “Войдите”, как в комнате оказался Лорас с лицом встревоженным и чуть раскрасневшимся, видимо, от бега. — Маргери собираются выдать за Джоффри. Сперва Ренли едва не рассмеялся. Он сел на кровати и вопросительно посмотрел на Лораса, будто ожидая, что мальчишка вот-вот улыбнется и выкрикнет: “Шутка!”. Но вид оруженосца оставался таким же серьезным и встревоженным, а каждая секунда молчания как будто душила что-то внутри Ренли. В голове было, на удивление, пусто. Даже ненавистные пчелы замолкли уже через несколько секунд, оставив после себя все стихающие отзвуки былого гудения. — В смысле? — не задумываясь, сказал Ренли. Чуть позже он понял, что глупее вопроса в тот момент выдать не мог. Лорас узнал о случившемся со слухов, моментально разлетевшихся по замку за это утро. Говорили, будто после завтрака принц Джоффри признался матушке в своей любви к леди Маргери, и та, в слезах радости и умиления, тут же отправилась к Мейсу Тиреллу и, сообщив ему чудесную новость, заключила новый договор. Ренли было мерзко выслушивать сплетню, и он до последнего верил, что это ужасная ошибка. Глядя на окаменевшее лицо Лораса, он жалел мальчика — узнать столь ужасную вещь, да еще и из толков смеющихся девиц. Когда вдвоем они спешили по коридору к покоям Маргери, ощущение реальности покинуло Ренли окончательно. В ушах свистел ветер, а путь казался бесконечным, и с каждым новым поворотом верилось, будто они никогда не дойдут до просторной комнаты, пахнущей цветами, никогда больше не увидят маленького балкончика и его хозяйку, представившуюся в этот миг хрупкой, точно те крохотные чашки, из которых она целую тысячу лет назад пила чай со служанками. Когда они добрались до цели, Ренли был уверен, что пробежка их была невероятно долгой и утомительной, но вопреки этому дыхание его не сбилось, а лицо Лораса лишь побелело, потеряв всякий румянец. Быть может, они, наоборот, плелись еле-еле, и теперь все наверняка потеряно? Ренли решительно подступил к двери, но двое латников загородили ее собой. — Милорд, простите, но нам не велели пускать вас в покои леди Маргери. — Кто не велел? — громко спросил Ренли. За дверью покоев послышались шаги и голоса. — Приказ королевы, милорд. — Изволила ли королева разрешить мне поговорить с сестрой? — бледнея еще больше и трясясь от гнева, спросил Лорас. — Насчет вас приказов не поступало, милорд. Проходите. Они переглянулись. Во взгляде Лораса читались вина и сожаление, но Ренли уверенно кивнул ему, стараясь стереть с лица испуг и досаду. Лорас постучал, и на долю секунды дверь распахнулась и тут же захлопнулась, не открыв взору ничего, кроме мелькнувшей спины оруженосца. И снова в коридоре повисла тягучая, давящая тишина. Стражники не глядели на Ренли, а он стоял перед ними как истукан, пытаясь собрать мысли в кучу и решить, что делать дальше. Куда идти? К Серсее? Ну уж вряд ли она станет выслушивать его претензии. Мейс Тирелл? И что ему сказать? Роберт! Уж братец точно должен пояснить, что здесь происходит. Бросив последний взгляд на дверь и на стражей, Ренли развернулся и почти помчался в сторону королевских покоев. Когда он добежал, совершенно не чувствуя усталости, пришлось, однако, разочароваться. В покоях короля не оказалось, не было его ни в зале собраний, ни в кухне — нигде. И никто толком не мог ответить, куда так внезапно подевался светлейший. Блуждая по замку, будучи совершенно сбитым с толку, Ренли наткнулся на одного из робертовых мальчишек-оруженосцев, и тот, заприметив мастера над законами, отвернулся и заторопился вперед, сделав вид, будто не заметил взъерошенного лорда. Ренли быстро нагнал дрожавшего мальчика, схватив того за шиворот. Очередной светловолосый Ланнистер перебегал глазами из стороны в сторону и молчал, сжав губы и стараясь не глядеть на своего преследователя. — Где Роберт? — без особых церемоний спросил Ренли. — Н-не знаю, милорд, — не делая попыток вырваться, отвечал оруженосец. — Лжешь! — выкрикнул Ренли, заставив мальчика вздрогнуть всем телом. — К-король не велел г-говорить, милорд. — Поверь, если ты не скажешь, мой гнев будет ничем не мягче королевского. — Я точно не знаю, милорд, — мальчишка чуть не плакал, — государь сказал, что поедет в город по неотложным делам, но не сказал, куда именно, честно, милорд. Он и это-то запретил говорить, поверьте, милорд, пожалуйста. Мальчишка посмотрел на Ренли своими истеричными, влажными серыми глазами, и ничего не оставалось, как поверить ему. Представлялось два пути — исследовать в поисках Роберта все бордели города либо же направиться к Мейсу Тиреллу, на целесообразность чего надежды не было. И в самом деле — Старого Розана в замке тоже не оказалось. Слуги сообщили, что их лорд занят с королем. Когда Ренли, уповая на последний, самый крайний вариант, добрался до королевской столовой, уже стемнело, ведь последние пару часов он провел, шатаясь по замку и выискивая то одного, то другого, пока не выяснилось, что оба внезапно уехали в город. Теперь он чувствовал себя полностью вымотанным и готовым упасть на холодный каменный пол и проспать целые сутки. Возможно, когда он проснется, окажется, что весь этот день был нелепым сном. Королева изволила ужинать вместе с сыном, как нехотя рассказали несколько слуг, и, несмотря на жуткую усталость, Ренли был полон решимости нарушить идиллию семейного застолья. Но и тут его постигла неудача. Стражники, не вежливые и прилизанные, как тирелловские, а пропахшие за день по́том и не отличающиеся деликатностью Борос Блаунт и Мендон Мур сообщили, что лорду Ренли придется уйти и подождать до утра, так как время позднее, королева и принц отдыхают и не велят кому-либо беспокоить их вечерний покой. Ничуть не удивленный их ответом, Ренли уныло поплелся в собственную спальню. Немного позже того, как он без сил завалился на кровать, пришел Лорас. Ренли с надеждой взглянул на оруженосца, но ничего не переменилось в бледном отрешенном лице. — Я заходил к тебе с час назад, но никого не было, — тихо сказал мальчик, опускаясь рядом с Ренли на покрывало. — Сперва я бегал за Робертом, потом за вашим отцом, затем и вовсе за Серсеей. Ни до кого так и не добежал. — Как и я. Гарлан сказал, отец и король… — Уехали в город по важным делам. А королева с сыном не потерпят беспокойства до утра. — Думаю, они вообще никогда его не потерпят, — Лорас выдавил из себя безрадостную усмешку. Ренли не хотелось, чтобы мальчик уходил. И не хотелось видеть это непривычное усталое выражение на его лице. Можно было предложить ему остаться здесь до утра и постараться хоть немного отдохнуть, но горло сдавил липкий, противный ком. — Как она? — Расстроена. Напугана. Но старается не впадать в панику. Из покоев ее не выпускают, боюсь, как бы в скором времени и нам с Гарланом не запретили ее навещать. — Ничего, завтра я с удовольствием проведаю королеву, чем бы они с сыном не были заняты, и попробую выяснить, что взбрело ей в голову. — Думаешь, она послушает тебя, пожалеет и все исправит? Если это выгодно ей или ее сыночку вряд ли Серсее будет дело до твоих просьб и убеждений. — Возможно, Роберт все же не в курсе. Мы не знаем наверняка, почему они вдруг уехали. Если он узнает, что Серсея провернула нечто подобное без его ведома, он будет в ярости, и вернет все как было. — Я тоже пойду с тобой к королеве. Не хочу я сидеть и смотреть, как Маргери отдают этому чудовищу, пусть даже это и случится через пару лет. — Пара лет — довольно длительный срок. Уверен, мы зря боимся раньше времени, и все еще успеет поменяться десять раз. Хотя и одного было бы достаточно. — Если нас не отправят назад в Простор или тебя в Штормовые земли, на всякий случай, — без тени надежды произнес оруженосец. Ренли очень хотелось обнять Лораса. Прижать его к себе и заверить, что ничего не потеряно, что все обязательно будет хорошо, но необъяснимый страх сковал Ренли и не давал пошевелиться. — Я пойду, — сказал Лорас, медленно поднимаясь с постели, — нам нужно выспаться, а я сижу здесь и ною, хотя тебе так же несладко, как и мне. — Погоди. Сейчас или никогда, — подумал Ренли, желая сказать Лорасу все, что накопилось у него на душе за последние несколько недель, но когда оруженосец посмотрел на него своими потемневшими от печали, карими глазами, страх уколол с новой силой, и единственное, на что хватило Ренли — объятия, смущенные и неуверенные. Но на сегодня с них обоих достаточно было и этого. Прижавшись к теплому телу оруженосца, Ренли почувствовал запах, похожий на тот, что исходил от Маргери, но этот был не таким тягучим и нежным. От Лораса пахло свежестью и легкостью, что заставляло забыть обо всем происходящем. Ренли чуть не взвыл от разочарования, когда пришлось отпустить мальчика, так доверчиво обхватившего его руками. Тот тихо попрощался и вышел, захлопнув дверь, и теперь Ренли чувствовал себя самым одиноким и покинутым существом в мире.***
Казалось, он пролежал без намека на сон не меньше шести часов. Ему все мерещилось, что вот-вот прокричат первые петухи и небо за окном начнет краснеть, даря надежду, но и уменьшая шансы на благополучный исход. Но небо оставалось таким же черным, заставляя увериться, что ночь эта не кончится никогда. И снова тихий стук. Лорас? Ему, должно быть, тоже не спится. Ренли сам подошел к двери и подавил желание тяжело вздохнуть, когда увидел на пороге Робара и молча отступил в сторону, пропуская рыцаря и закрывая дверь. Бессонница внезапно прошла, сменившись сильным желанием провалиться в сон. — Рад, что ты еще не спишь. Теперь труднее оставаться незамеченным — Джоффри может дернуть меня с постели в любое время суток, если ему пожелается, — упоминание этого имени заставило Ренли скривиться, — так что я сегодня ненадолго, — улыбка сверкнула на губах Робара, когда он взял Ренли за руки, но тот тут же освободился от прохладных с ночного воздуха пальцев. — Я сегодня ужасно вымотался из-за всего этого безумия. — Какого безумия? — искренне удивился незваный гость. — Ты-то мне и нужен! — осенило вдруг Ренли. — Ты ведь целыми днями с Джоффри — наверняка узнал что-то полезное! Что стряслось? Почему им с Серсеей внезапно понадобилась Маргери? — А, ты об этом, — спокойно отвечал Робар, — так это была моя идея. Ренли похолодел, почувствовав себя вернувшимся на целую вечность назад, когда Лорас сообщил ему ту самую новость. — Что? — Ну да, — довольно вскинув голову, Робар развалился в кресле, — я несколько дней расхваливал Маргери перед ним, Джофф рассказывал о ней Серсее. Та сперва поворчала, но потом поразмыслила, как следует, и поняла, что союз этот может быть очень для них выгодным. Подумаешь, девчонка старше — всего на три года, — и он рассмеялся гордым смехом, показавшимся Ренли отвратительнейшим из всех, что он слышал. — Кто тебя просил? — начиная дрожать, выплюнул он. Робар недоуменно нахмурил брови. — Я тебя спрашиваю, кто просил об этом?! Зачем ты это сделал? Ясная обида живо отразилась на лице рыцаря. Назад дороги нет. — Ради нас, — с укором отвечал он. — Нас? Причем тут мы?! — восклицал Ренли, забыв о всякой осторожности. Робар тревожно вслушался, а затем поднялся на ноги и оказался в нескольких сантиметрах от Ренли. — Притом, что тебе не нужно больше жениться! — яростно зашептал он. — Мог бы сказать спасибо. Теперь все будет как раньше. Ты и я — вместе, ничто больше нам не помешает. — Да ничего уже не будет как раньше! Робар, я не люблю тебя и не хочу быть с тобой. — Что ты несешь? Если у тебя день не задался, так бы сразу и сказал. — А то ты не видишь, что все изменилось. Нет больше никаких нас! Как я устал от этого всего. Ты все мечешься между мною и своим долгом и праведностью, боишься каждой тени, но продолжаешь цепляться за нас, обижаешься, ревнуешь и постоянно требуешь внимания! — Я хотел как лучше. А ты все время пропадаешь не пойми где, бежишь к своим новым друзьям, а от меня шарахаешь! Ты даже не слушаешь меня! — Может, и слушал бы, не неси ты каждый раз всю ту же околесицу по кругу. Вот, как у нас все будет хорошо через год, через два, через десять. Да ничего не будет. Мы разные, Робар, и тебе сперва следовало спросить, что я думаю об этом браке. А мне совсем не хотелось от него отказываться. Да ну? — злость Ренли перелилась через край и капнула на него самого. — Кажется, ты, дурак, хотел найти Маргери другого мужа, получше. О, Джоффри станет для нее отличным вариантом. — Только не говори, что влюбился в девицу, — ядовито ухмыльнулся Робар. — А что, если и влюбился? Робар устремил на Ренли пронзительный испытующий взгляд, пытаясь угадать, серьезно тот говорит или нет. — Все кончено, Робар, — чувствуя, что силы окончательно покинули его, произнес Ренли, — нам не стоит больше видеться. Он ожидал, что Робар сильнее разозлится и снова примется глупо и свирепо шептать, но рыцарь посмотрел на него, как испуганный ребенок, в первый раз столкнувшийся с трагедией. Губы его задрожали, глаза увлажнились. — Ренли… — Тебе лучше уйти. С трудом сглотнув и оторвав от лица уже бывшего любовника темные глаза, блестевшие в мерцании свечей, словно две глубокие бездны, Робар выбежал за дверь, тихо захлопнув ее за собой. Вот и все, — выдохнул Ренли, почувствовав себя слабым, ветхим стариком.