"Прелестная роза у вас в волосах..."

Утро подкралось подло и незаметно. Сквозь полудрему Ренли видел солнечные лучи, но до последнего отказывался верить собственному разуму — не может быть, чтобы рассвет наступил так быстро. Совсем недавно стемнело, только-только пришел Лорас… они с Лорасом едва успели объясниться, провести вместе чуть-чуть времени так, как стоило начать месяцы назад, и теперь все закончится, безжалостно оборвется. Жестокое время и огненное солнце отнимут у него Лораса, а с ним и остатки покоя. Ренли широко распахнул глаза, сдерживая стон разочарования — розовые полосы заливали тихую комнату. На застеленной кровати спал Лорас. Ренли почти не смыкал глаз этой ночью, боясь, что, если уснет, проснется утром в одиночестве, с горечью поняв, что все это был лишь сон, слишком дивный и прекрасный, чтобы быть правдой. Но вот оруженосец здесь, каштановые локоны золотятся на свету, вечно живое лицо безмятежно, грудь мерно вздымается и опускается под беззвучным дыханием. Ренли заставил себя оторваться от созерцания и встал с постели, прохаживаясь босыми ногами по холодному полу. На балконе воздух был свеж и прохладен, никакого ветра — даже не пришлось ежиться. Внизу слышались звуки зарождавшейся во дворце жизни — слуги, должно быть, давно поднялись и готовились к новому трудовому дню. Стража по-прежнему дежурила под окнами — Ренли не знал, сменились ли латники или то были все те же самые. Интересно, как там Маргери? Как ей спалось этой ночью и спалось ли вообще? Захотелось сию минуту увидеть ее, обнять маленькую фигурку, услышать звонкий смех. Удастся ли сегодня сделать что-то из этого? Дадут ли им увидеться или Маргери в последний раз он видел вчера, а с Лорасом им осталось провести считанные мгновения перед предстоящей неизвестностью? Ренли отвлек от безрадостных раздумий шорох за спиной. Щурясь от ненавистного красно-розового света, Лорас сел на кровати и широко зевнул. Вьющиеся локоны свалились на заспанное лицо, одежда за ночь безнадежно измялась, но во всех Семи Королевствах Ренли не нашел бы более привлекательного существа. — Привет, — сказал Ренли, почувствовав какую-то внезапную неловкость, будто мальчик мог напрочь забыть все, что было вечером и ночью, и вскочить на ноги с испугом и возмущением. Но этого не случилось. — Доброе утро, — ответил Лорас, улыбаясь из-под растрепавшихся волос. — Как-то рано рассвело, не находишь? — Еще бы. Выспался? — Совершенно и определенно нет, — вид его, однако, не указывал на это, когда мальчик живо встал и в два прыжка оказался возле Ренли, зажимая того в объятиях. Ренли стало так тепло и хорошо, что на секунду он даже забыл о предстоящей разлуке, как вечером накануне выбросил из головы все проблемы и неприятности последних недель. Хотелось бы простоять так вечность, но под ногами все активней сновали слуги, и Ренли знал, что времени оставалось мало. — Тебе стоит вернуться к себе, — сказал он, выпуская оруженосца и убирая с бледного лица и удивленных глаз длинные, гибкие кудри. — Уже? — Лорас озадаченно посмотрел на него, словно выискивая какую-то неочевидную причину такого скорого расставания. — Скоро коридоры заполнятся людьми, и тебе будет никак не выскользнуть. Не хочу, чтобы на нас свалилось еще больше проблем. Хотя куда уж больше? — Не так уж все плохо, — возразил Лорас, — мы с Маргери вернемся, не успеешь и глазом моргнуть, Джоффри теперь ни по чем на ней не женится, а мы с тобой… — он осекся, вдруг покраснев, видимо, до конца не уверенный, что точно представляли собой эти “мы с тобой”. — Ты прав, — поддержал Ренли. — И у нас с тобой после вашего возращения все будет хорошо. — Да, — облегченно закивал Лорас, — да, так оно и будет. — Обещаешь писать мне? — улыбнулся Ренли, заметив, что оруженосец тоже погрустнел, вспомнив о скорой разлуке. — Только если вы пообещаете то же самое, милорд. — Ну конечно, сир Лорас. Вот увидите, от моих писем еще отделываться придется. — А от моих у тебя места на полках не останется. — Что ж, придется всем этим заумным книжкам потесниться. — Надеюсь, письма ты хотя бы будешь читать, в отличие от этих книг. — Вряд ли для меня найдется чтиво более занятное. — Я бы столько хотел рассказать, — Лорас робко сжал ладонь Ренли, но прикосновение стало решительнее, получив ответ. — За эти месяцы накопилось так много, наш отъезд не мог быть более некстати. — У нас будет достаточно времени, не сомневайся. — И не думал. Ренли знал, что они могли стоять вот так на балконе и говорить целый день напролет, не замечая смены часов, и мысленно заверял себя, что все это у них действительно еще впереди, а теперь необходимо отпустить мальчишку — в последний раз прижать к себе, вдохнуть его запах и отправить прочь, пока есть силы сделать это. Во второй раз их объятия продлились еще дольше, чем в первый, и Лорас целую вечность разыскивал по комнате ботинки и камзол, а Ренли не глядел никуда, кроме оруженосца, не желая упускать ни мгновения его присутствия. Но наконец вещи были найдены, двое бросили друг на друга прощальные взгляды, сказавшие больше, чем самые торжественные слова, и мальчик тихо вышел, затворив скрипнувшую дверь. Ренли остался один в холодной опустевшей спальне, где утренний ветерок трепал полог кровати и непослушные угольные волосы. Вопреки опасениям никто не запретил Ренли проводить оруженосца и бывшую невесту. Провожающих собралось немного: парочка слуг, среди которых была и Агата, под красными глазами которой залегли тени, да Малый совет почти в полном составе — не доставало сира Барристана, который передавал глубочайшие сожаления насчет своего отсутствия, и Станниса, который не передал ничего. Ренли гадал, где он нынче — скрежещет зубами где-нибудь во дворце или безуспешно гоняется за следами колдунов, по чьей милости и происходит теперь это жалкое представление. Погода стремительно портилась, небо быстро посерело, стерев остатки утреннего солнца, и только тогда появился Роберт, угрюмый и сонный. Он тихо перебросился несколькими словами с Мейсом Тиреллом (не то от трусости, не то от беспокойства в последний момент решившего проводить детей до дома и, по его заверениям, тут же вернуться в столицу), неловко кивнул Маргери и Лорасу и встал в ряд со своими советниками, пока завершались оставшиеся приготовления. — Где же ее величество с принцем, интересно знать, — ядовито прошептал Ренли. — Как же, лорд Ренли, вы не видели, как они минуту назад выглянули из башни? — усмехнулся Мизинец. — Правда, быстро скрылись. Юному принцу не полезна такая сырость, как и общество наших дорогих гостей, даже таких прелестных как леди Маргери. Ренли поглядел на Мейса Тирелла, ворчавшего на слуг, на Роберта, глядевшего себе под ноги, на Лораса, старавшегося не бросать на своего лорда слишком частых взглядов и на Маргери, пронзительно ворвавшуюся в его душу своими карими глазами, точно такими же, как у брата. Пару секунд они общались одними только взглядами, наконец Маргери кивнула, и Ренли, не слушая комментариев Мизинца и шепота Вариса, сделал шаг вперед и оказался возле девушки. В миг она поднялась на носки, не щадя красивых туфелек, сильнее марающихся серой грязью, и почти запрыгнула ему на шею, обвивая руки вокруг влажных от тумана и мороси плеч. — Я буду скучать, — прошептала она. Все вокруг будто языки проглотили. — Я тоже, — она оставила на его щеке легкий и мягкий поцелуй. Когда Маргери отошла, по лицу ее катились капли. Ренли решил, что это слезы, а затем почувствовал на затылке холодный стук, пробирающий до костей. Начался дождь. Нет, Маргери не станет плакать при всех. Она сильнее, чем кажется с виду, она справится, даже если все обернется наихудшим образом. И Лорас тоже, хотя вид его был намного более удрученный, чем у сестры. Они с Ренли пожали друг другу руки, не в силах обменяться хоть словом. Мейс Тирелл терпеливо ждал, не имея жестокости прервать и без того короткое прощание. С опозданием появились Элинор, Элла и Мегга. Девицы всхлипывали, с трудом удерживаясь, чтобы не разрыдаться в голос. За ними увязалось несколько молодых лордов и рыцарей, и каждому троица долго и страстно посылала воздушные поцелуи. Вскоре их замаравшиеся юбки скрылись в одной из карет, унеся с собой и подвывания, не способствовавшие воодушевлению, но зато вполне соответствующие общему настроению. Последним явился Гарлан, дружественно махнул всем присутствующим и, бросая какую-то шутку кучеру, запрыгнул в свою карету. Видимо, он решил, что столица сейчас не самое веселое место. Когда все Тиреллы уселись по местам, мир для Ренли остановился. Он не запомнил последних любезностей Мейса, адресованных ему, королю и всем остальным, не помнил, что отвечал ему, понятия не имел, что было после — ему казалось, что та самая серая карета отъезжала бесконечно долго, увозя единственное, что он имел в этой столице. Когда Ренли очнулся, члены совета пропали, Роберта тоже не было видно. Позади стояла только Агата, готовая разрыдаться в любой момент. Бедняга, у нее ведь теперь здесь тоже немногое осталось. Ренли понимающе посмотрел на нее, но служанка, глотнув слезы, развернулась и направилась в замок, обливаемая холодным ливнем. Ну да, ему вряд ли возможно понять все то, что пережила она за последнюю неделю. Впрочем, Агата испарилась из его памяти так же быстро, как все остальные провожающие. Серой кареты давно и след простыл — не было слышно ворчания лорда Мейса и звонких ударов хлыста, а отпечатки колес и конских копыт смыло. Ренли вдруг с детским удивлением обнаружил, что промок до нитки.

***

Всю следующую неделю в замке не стихала тревога, хотя поджигатели, кажется, притихли. Один раз на кухне произошло небольшое возгорание, но здравомыслящая часть дворца не увидела в этом ничего, кроме ошибки перепуганной кухарки, которая клялась, что не управляла собственным телом под чьим-то злым умыслом. Жрецы быстро перестали вызывать праведный гнев народа — так просто было валить на них собственные грехи и оплошности, и теперь люди наверняка были благодарны их внезапному появлению в столице. Советники тоже мало-помалу смахивали все промахи на нового козла отпущения. — Я лично следил за заготовками снадобья от простуды, — громко возмущался Пицель под сердитыми взглядами и шумным шмыганьем, — проклятые еретики никак не остановятся в своих злодеяниях. Точно проверил — запасов было не меньше, чем на год вперед! Только троих из раза в раз не хватало на собраниях — сира Барристана, неотлучно бдящего за покой столицы, Станниса, организовавшего собственную кампанию по охоте на преступников, и Роберта, которого вряд ли следовало ждать в зале заседаний ближайшие полгода, а то и дольше. Одно присутствие для галочки было выполнено. Ренли было до смерти тошно от собраний, колдунов, лица короля, изредка встречавшегося в коридорах, но молниеносно пропадавшего, от любопытных лиц, глазевших на него из каждого угла — наверняка гадают, чем завершится вся эта история с помолвками. Все снова стало серым и скучным, и извечные грозы и ливни радости не добавляли. Робара он так и не встретил, да и не хотел его видеть — Ренли ничем не мог и не хотел заменить Лораса. Один этот мальчишка мог затмить своим присутствием любую непогоду, вытащить из любой самой затяжной тоски. А теперь он где-то в сотнях верст, на пути в цветущий солнечный Простор. Конечно, Лорасу там будет намного веселее и лучше, чем в этом темному унылом склепе под названием Красный Замок, но Ренли от этого становилось не намного лучше. Он бы многое отдал, чтобы уехать отсюда далеко и надолго, чтобы не возвращаться каждый вечер в одиночестве в пустую холодную спальню. Сперва Ренли пробовал заливать скуку и уныние вином, и поначалу это работало — крепкая бордовая жидкость согревала горло и нутро, казалось, она хорошо действовала и на душу, но то был лишь самообман. На утро Ренли снова просыпался один, окруженный тесными стенами и отзвуками приятных воспоминаний, но к ним примешивалась еще и головная боль. Как же Роберт глубоко несчастен, если просыпается так каждое утро. Представляя брата, пьяного в стельку, заросшего жиром и нечесаной бородой, Ренли видел себя в скором будущем таким же, жалким и омерзительным. Привычка выпивать на ночь половину бутылки быстро изжила себя. Он часто бродил по дворцовым лабиринтам, разглядывая медальон, почти приросший к телу. Как же давно он его не снимал. Открывая и закрывая аккуратный, узорчатый овал, Ренли раздумывал, почему же так и не вставил ничего внутрь. Было бы странно таскать под сердцем портрет оруженосца — никак, кто попросит поглядеть, что внутри. Ренли представил, как гордо демонстрирует зрителям улыбающегося Лораса в миниатюрной рамочке и рассмеялся недоумению на людских лицах. Может, так и поступить? Той же ночью, под нескончаемый барабанный бой дождя, он вырезал из “Жизни четырех королей” портрет Юного Дракона — уж очень тот походил на Лораса — и вставил в медальон, чувствуя себя полнейшим сентиментальным дураком, но вполне довольствуясь своим поступком. Книгу он дочитал через два дня после отъезда Тиреллов — пытался задушить ею пустоту и скуку, чего ему ненадолго удалось добиться. У юного Дейрона не было времени на брак и любовь — так отчаянно он стремился к новым завоеваниям, Бейлор Благословенный был настолько невинным, что не желал прикасаться к собственной супруге, Эйгон Недостойный только и делал, что плодил бастардов, а вот у Дейрона Доброго сложился счастливый союз. Возможно, все потому, что в общении и понимании людей он преуспел намного больше, чем в битвах и сражениях. А ведь у великого короля был почти такой же медальон, как у Ренли, только больше и тяжелее. Внутри он носил не один лишь лик любимой супруги, но и портреты всех четверых сыновей. Этот факт подбодрил Ренли — возможно, не такой уж он слезливый глупец, раз даже лучшим из людей были присущи подобные бессмысленные мелочи. Засыпая, он взглянул на Юного Дракона в золотистом овале и захлопнул медальон, вспоминая другое лицо, не такое воинственное, но не менее уверенное и упрямое, с вьющимися каштановыми локонами, опускающимися на плечи, с медными глазами, в которых всегда играла какая-то лукавость, будто их обладатель знал больше, чем остальные, вспоминал мягкие теплые губы, вкус которых так страшно было потерять из памяти, робкие прикосновения тонких пальцев, заразительный смех. Не заметив, как заснул, Ренли оказался в поле, полном красных, пурпурных, белых и желтых цветов. Была бы с ним Маргери, она тут же перечислила бы все их названия на нескольких языках, но впереди он видел только коня, рослого, златогривого и мускулистого. Зверь поскакал вперед, и Ренли помчался за ним. Странное предчувствие мучало его — все казалось, будто так уже было, только не в поле, а в кромешной тьме. Он гнался за конем, все тем же, это точно, но никак не мог догнать, и в итоге обоих их настиг блестящий сталью клинок, пронзая два сердца и жадно выпивая горячую кровь. Но вот Ренли уже совсем близко, зверь оборачивается и неожиданно замирает на месте. Ренли тоже остановился, не отрывая от коня глаз. Должно быть, они простояли друг напротив друга годы, прежде чем скакун опустился на колени, позволяя своему преследователю вскарабкаться на гладкую спину. Уже через мгновение они неслись по полю вместе, встречая свежие порывы ветра и направляясь прямо в огненный шар солнца. Рассвет или закат? — промелькнуло в голове у Ренли. Сердце забилось быстрее, будто от ответа на этот вопрос зависело что-то значимое. Облегчение опустилось теплым одеялом, когда он понял, что красный круг медленно, но верно стремится вверх. Это не конец. Все еще только начинается.

***

Один унылый день следовал за другим, и каждый новый ничем не отличался от предыдущего — разве что только погода становилась все капризнее, да в коридорах появлялись редкие скромные украшения. Новолетие в этот раз обещало быть самым тихим и невеселым за последние пару десятков лет. Ренли думал, что тоска отпустит его быстро — так же быстро, как ему в детстве надоедали новые игрушки (“вот же маленький привереда”, — ругалась нянька, когда насупившийся мальчик отталкивал очередного крохотного человечка. Ренли довольно скоро наскучивали развлечения, предлагаемые воспитателями — гораздо интереснее было придумывать свои и находить игрушки позанятнее одинаковых безликих солдатиков), но медальон словно жег грудь, лицо Лораса виделось ему во снах почти каждую ночь, а на всякий стук прислуги Ренли взволнованно подскакивал, надеясь на долгожданную весть. Но писем не было вопреки всем обещаниям. Быть может, о Ренли уже забыли, а он все сидит у окошка и глядит на серое небо, выжидая ворона. Пару раз, на ночь глядя, подбадриваемый сжимающей сердце безысходностью, он сам садился за едва освещенный стол и брался за перо, но голова в эти моменты совершенно пустела, и Ренли принимался ругать себя, а потом таки выдавливал несколько скудных строк, которые тут же рвались на мелкие кусочки и сжигались в голодном пламени. Разочарованный не то самим собой, не то всем окружающим, Ренли заваливался на кровать и долго ворочался в одеялах. На утро после одной из таких беспокойных посиделок он устало разлепил веки и почти взвыл, в очередной раз увидев въевшуюся картину — те же серые стены, угрюмое небо за плотно захлопнутым окном, огарки свечей, огрызки бумаги. В горле ужасно першило — должно быть, простыл, выбираясь по вечерам на свой узенький балкончик. Ренли потянулся за кувшином с водой к ближайшему столику, но пить ему тут же расхотелось. Рядом с кувшином лежал конверт. Бумага цвета слоновой кости, зеленые буквы выведены узнаваемым аккуратным почерком, и маленькая печать-роза скрепляет послание. Позабыв о холоде и гадком комке в горле, Ренли откинул в сторону слои толстых одеял и сел на кровати, ухватив письмо и внимательно вчитываясь в изумрудные строки. “Лорду Ренли Баратеону, мастеру над законами в королевском Малом совете, лично в руки”. Ренли быстро разломал золотистую печать, избавляясь от конверта. Внутри прятался пергамент, щедро исписанный убористыми черными словами. Стоило пробежать глазами по первым строкам, чтобы в миг захотеть сплясать посреди прохладной комнатушки. “Спешу сообщить, что мы наконец-то добрались до дома…” Вся чопорность и официальность закончилась на зеленых строках. В смоляных буквах легко узнавался тот непосредственный, острый на язык оруженосец, которого Ренли отпустил от себя несколько недель назад. Половина первого листа была посвящена долгому путешествию — Мейс Тирелл всю дорогу кряхтел и ругался на слуг, кузины без умолку трещали, и даже Маргери, чтобы не потерять терпение в тесной повозке, приходилось направлять все свое внимание на чтение и вышивку, которой хватило бы не меньше, чем на сотню платьев. Как согревали сердце строки о том, что Лорас соскучился по Ренли еще в первый день, и с тех пор то чувство его так и не покидало. Дома всех путников ждали с распростертыми объятиями остальные члены семейства — Уиллас удивлялся, как подросли и повзрослели за эти месяцы брат с сестрой, леди Алерия чуть не рыдала, прижимая к себе смущенных детей, и лишь одна их бабушка, леди Оленна догадалась, что с дороги хорошо бы размять ноги, вымыть с себя все дорожные ссоры и споры, завалиться наконец на мягкую постель и справить нужду в комфортных условиях. Настроение Ренли не могло испортить даже то, что писал Лорас о Мейсе Тирелле: “Мы с Маргери хотели написать еще в дороге, но отец сказал, будто позабыл пергамент, как же. Даже теперь ему не нравится эта переписка, но матушка с бабушкой ничего не имеют против, а их ему не переспорить, как бы он ни возмущался”. Не успокаивало и то, что мальчик умалчивал о том, когда же вернется в столицу, да и вообще ничего не упоминал о будущем. Но все же Ренли был безмерно рад, получив это послание. “Маргери тоже безумно скучает. Должен сказать, я пережил это путешествие только благодаря тебе. Каждый раз, когда отец начинал препираться со слугами или кузины заводили разговор о рыцарях и из-за них же ссорились, я думал, как бы ты посмотрел на все это, как насмеялся бы над тем, что так злило меня. Ты всегда умел превратить в комедию любую катастрофу… Я вспоминал о том вечере перед отъездом, и тогда даже визги и ругань вокруг казались мне музыкой. Не могу дождаться нашей встречи”. Улыбка не слезала с лица Ренли. Лорас никак не мог закончить письмо — еще пара листков, и одного ворона было бы мало. В многочисленных постскриптумах передавались бесчисленные приветствия от родственников, известные только им двоим шутки и короткие зарисовки маленьких происшествий Хайгардена. В конце красовалась маленькая карикатура — искривленная рожица с высунутым языком, подозрительно напоминавшая Джоффри. Ренли рассмеялся и тут же бросился строчить ответ. Ступор сковывал его лишь секунду, а потом в памяти само собой всплыло все смешное и хорошее, что несколько недель полностью игнорировалось Ренли. Чистый лист стремительно заполнялся.

***

В кои-то веки на собрание Ренли шел в приподнятом настроении. Даже стены замка не казались больше такими холодными и недружелюбными, да и народ вокруг словно как-то оживился. — Да быть этого не может, — идущий впереди Ренли рыцарь издал смешок. — Ну-ну, видел ты его жену? — ухмыляясь, отвечал второй. — И даже дочурка не краше. А эта, говорят, одним лицом зачаровать может. Кожа белая, точно первый снег, а волосы красные, что ихние пожары. — Ты с этим не шути, — нахмурившись, ответил первый. — Ладно уж. С тех пор как Тиреллы убрались восвояси, поутихло все. Глядишь, скоро и выспимся нормально. Селми точно озверел. — Этот еще ладно. Командуй нами Станнис, нам бы и поесть некогда было бы. — Ему много людей не нужно — сам хочет бестию изловить, и тут я его понимаю. Я бы эту чертовку тоже… — он не успел договорить, расплывшись в глупой пошлой усмешке. — Враки это все. До сих пор со смеху покатываюсь над тем, как он бордели хотел запретить. Сдалась ему эта ведьма. — А ты его сам-то когда в последний раз видел? Что-то давненько он чудесников этих изловить не может — подозрительно. Говорю, в сговоре он с ведьмой. Может, кстати, потому она и притихла со своими шалопаями. Что-то темное они затевают. — Знаешь, что? — Что? — Базарная баба ты, вот что. Если сплетни и подслушиваешь у девок, так хоть имей ум не воспринимать всерьез. На прошлой неделе пустил же кто-то слух, будто у меня вши. — Ну так и правда же оказалась! — Захлопнись, вранье все это! — Что ж ты тогда так раскраснелся? Помню-помню, как ты ту девку окучивал неделю, а она тебя из-за этого раз и обломала. — Захлопнись, говорю, — под хохот своего товарища первый рыцарь попытался отвесить обидчику подзатыльник. Бранясь, они скрылись за углом. В одном они были правы — Ренли и впрямь давно не видел Станниса. Остается только терпеливо ждать, когда брат вернется и услышит породившиеся за время его отсутствия сплетни. Надо будет видеть это побледневшее от ярости лицо. Хорошее настроение Ренли сохранилось и после собрания — это была одна из тех редких встреч, когда лордом удалось не перейти на крики и язвительные замечания в адрес друг друга. Даже о недавнем промахе Пицеля с лекарственной микстурой все как будто бы забыли. В конце собравшиеся миролюбиво распрощались и разошлись по своим промозглым покоям, согреваемым лишь слабым пламенем каминов. Ренли не стал исключением. В комнате он вытащил из запертого ящика письмо Лораса и еще раз перечитал его. Собственное письмо ушло совсем недавно, но уже не терпелось послать новое, а больше того хотелось тотчас получить свежую весточку. По ходу того, как глаза Ренли бегали по строкам, два чувства все гуще замешивались в нем. Теплота и радость сливались с грустью одиночества и невозможности услышать те же слова вживую, прикоснуться к гладкой мягкой коже вместо шершавого пергамента. От письма исходил едва ощутимый, такой знакомый аромат свежести. Так же пахли волосы Лораса, всегда казавшиеся безупречными даже после многочасовых тренировок, проливного дождя или буйного ветра. Ренли закрыл глаза, ясно представляя вьющиеся под воздушными порывами локоны, светящееся беспечной радостью лицо и живую, задорную улыбку. Раздался стук в дверь, разрывая приятное видение, и Ренли нехотя зарыл письмо в столе под горой чистой бумаги и чернильниц, а затем поплелся открывать. И кого несет в такую темень — вряд ли кто решил перед сном заскочить поболтать. Скорее всего кому-то из слуг вздумалось подтопить камин, сменить свечи или предложить подогретого вина. От одной мысли о вине на языке противно загорчило. — Ох, — тихо вырвалось у Ренли, когда он встретил на пороге ночного гостя. — Здравствуй. В последнее время на Ренли столько всего навалилось, что он уже и забыл о существовании Робара. И о том, что не так давно изжила себя их многолетняя связь. — Можно войти? — рыцарь глядел виновато, точно побитый пес. На бледное лицо с мокрых волос стекали крупные капли. Только сейчас Ренли услышал, как по дорожкам и кустам снаружи бьет ливень. — Ты не на дежурстве? — Ренли с сомнением оглядел Робара, но все же посторонился. — Эту ночь я свободен, — Робар неловко прошагал в комнату, оставляя на ковре мокрые следы и смущаясь от этого еще сильнее. — Знаешь, где-то я уже это видел, — невесело усмехнулся Ренли, опускаясь на кровать и кивая на кресло. Робар так и остался стоять на месте, точно в первый раз оказался в этой спальне. Как давно рыцарь точно так же явился сюда на ночь глядя и чуть не на коленях просил прощения? Три, четыре месяца назад? А словно это было в прошлой жизни. — Тогда ты, наверное, догадываешься, зачем я пришел. — Лучше поясни. — Это самый долгий наш перерыв. Я решил, не пора ли помириться? Ренли внезапно стало жаль его. Вот Робар стоит и глядит на него своими темными, полными какой-то наивности глазами, надеясь, что все еще может быть по-прежнему. Ренли ожидал, что за то время, пока они сторонились друг друга, тот осознает, что все слишком изменилось. Быть может, оба они грезили по солнечным дням, проведенным в Дорне, когда можно было целые сутки плескаться в бассейнах и смеяться, иногда прячась в тени от остальных и наслаждаясь друг другом, но те времена давно прошли. Ничего больше не вернуть. И дело не столько в этой смехотворной помолвке, с которой и начался этот хаос, сколько в том, что те надежно запрятанные где-то глубоко и бережно лелеяные чувства между ними задохнулись месяцы, если не годы назад. Робар без конца метался между Ренли и своим рыцарством, ревновал или игнорировал сутками, а сам Ренли винил себя в том, что был слишком зациклен на себе и невнимателен, но в последнее время к нему все больше приходило понимание, что, будь Робар изначально таким, каким стал теперь, у них бы вряд ли что-то получилось. Несколько лет назад он влюбился совсем в другого человека. В смелого, дерзкого мальчишку, черты которого изредка пробивались в новом Робаре. Да и сам Ренли уже не тот, каким был прежде. То, что происходило с ними последний год, не вело ни к чему. Бесконечные ссоры на пустом месте, скука, ужасная, гнетущая скука, непонимание и нежелание понять друг друга… Их союз был обречен давным-давно. — Может, ты хочешь прогуляться, — тихо предложил Робар, делая шаг к кровати, — все сейчас на дежурстве, общая спальня пуста. Ренли молча глядел на рыцаря и отмечал, что в собственном его сердце, на удивление, совсем нет злости или презрения, какие были недавно. Только сочувствие. Последние несколько недель Ренли чувствовал себя одиноким, как никогда, и ему так хотелось вернуться ненадолго в теплые беззаботные времена, где было так просто и понятно жить. Слушать робарову болтовню, утешать в минуты сомнений, прижиматься по вечерам к хорошо изученному, податливому телу. Но мимолетное путешествие в прошлое не стоило последующих утренних сожалений и потери того, что сегодня согревало Ренли лучше всех каминов Красного Замка. Он хотел Лораса, а не Робара, и заменить одного другим было невозможно, каким бы отчаянным криком не вопило одиночество. — Мне так жаль, — продолжал Робар. — Я должен был посоветоваться с тобой, но я хотел как лучше, пойми. Все началось с нее. С этой девчонки. Я знал, я предвидел, что все так получится, и до смерти боялся тебя потерять, боялся, что ты женишься, и на этом все кончится, ты уедешь с ней, с этой… а я останусь здесь совсем один. Не молчи же. — Робар, все шло к этому уже давно. — Не говори так, — рыцарь горько улыбнулся, — знаю, ты до сих пор расстроен из-за них. Из-за этих Тиреллов. — Да. Но я не сержусь на тебя. Когда дело сделано, что о нем говорить. Я хотел бы расстаться друзьями. — Ладно тебе, ты меня испытываешь, — еще несколько шагов, и Робар оказался совсем рядом с Ренли, протягивая холодную бледную ладонь к черноте волос. — Не устал разрываться? Кажется, ты мечтаешь быть гвардейцем. Благочестивым, живущим по правилам. Тебе ведь так легче. А с любовником это несколько проблематично. — Нисколько, нет! С чего бы это? — голос Робара предательски надломился. — Ты просыпался от кошмаров, потому что думал, будто нас застукали. Когда слышал смех в коридорах, боялся, что кто-то прознал. Скажи, разве ты не вздохнул с облегчением за эти несколько недель? Не сбросил с себя эту тяжелую ношу греха и тайны? Робар замялся, нервно закусывая губу. Ренли аккуратно снял его ладонь с макушки и сжал в своей. — А наши ссоры на пустом месте, все эти пустые разговоры? — Ты настолько меня ненавидишь? — Нет, Робар, я устал. Да и ты, кажется, тоже, только никак не признаешься. — Это все отговорки. Пытаешь обелить себя, как всегда. Блистательный, неподражаемый и самоотверженный лорд Ренли! Прямо как тогда, с тем мальчишкой, когда ты предпочел мне скачки с ним по Блошиному Концу. Должно быть, нечто такое отразилось на лице Ренли, что глаза Робара странно блеснули, будто внезапная вспышка прозрения осветила его болезненный лик. — Это не из-за девчонки, — Робар просверлил Ренли ядовитым взглядом, вырывая ладонь, — дело в мальчишке Тирелле, да? Вот я идиот, боялся не того все это время. Как мог я опасаться за девчонку, если ты и в жизни бы к ней не притронулся, пообещай кто тебе половину страны за наследника. А все оказалось из-за мальчишки. Ну да, на нашего рыцаря Цветов не пускал слюни только ленивый. — Я говорю не о Тиреллах, а о нас. Ты не слушаешь. — Как давно, Ренли? С самого начала? А я удивлялся твоей холодности, думал, со мной что-то не так, раз тебе противно прикасаться ко мне. Все это время тебе сполна хватало новой игрушки, и на меня не оставалось сил. — Ты несешь бред, я не был с Лорасом ни разу, а отказывал тебе не потому, что мне якобы было противно. Угомонись и выслушай меня… — Значит, это все? Отвергаешь меня, предпочитая смазливого юнца. И это твой окончательный ответ? — Я… — Я ведь старался, как мог, я любил тебя, и до сих пор люблю. Что такого нашлось в этом сопляке такого, чего не было у меня? — Робар, все было кончено уже давно. И дело здесь только в нас. — Ясно. Мне все ясно, — нервно затараторил Робар. — Что ж, тогда больше не смею мешать тебе. Раз ты так устал от меня, я уйду, и впредь постараюсь не мозолить тебе глаза, — рыцарь кинулся к двери, разбрызгивая грязь с ботинок. Ренли хотел было крикнуть что-то ему, быть может, остановить, успокоить. Но нечеткие фразы так и не сорвались с губ. Он снова остался один в пустой комнате, окруженный голыми стенами.

***

Робар выполнил обещание, и с того самого вечера не попадался Ренли на глаза. Погода постепенно улучшалась — изредка стало проглядывать солнце, дожди решили взять перерыв, около месяца не случалось никаких особых происшествий, и люди потихоньку вновь высыпали на улицы, закутанные в теплые плащи и накидки, словно снеговики. Будет неудивительно, если в этом году в столице впервые за долгие годы выпадет снег. Ренли тоже стал чаще выбираться на воздух, прикрывая горло шерстяным шарфом. Шарфов у него было множество — любых цветов, с различными рисунками, созданные руками лучших мастеров города, но в последнее время он предпочитал им простой бордовый шарф, подаренный Бреллой с неделю назад, когда Ренли пришлось на пару дней слечь с простудой. Замысловатых узоров на нем не было, зато он согревал в сто раз лучше модных тонких тряпочек. Как только Ренли перестал кашлять так, что сотрясался весь этаж, он лично отблагодарил ключницу зимним букетом, собранным по памяти о рассказах Маргери, и наилучшей толстой пряжей, какую можно было найти в Королевской Гавани. — Ну что вы, милорд, не нужно, — густо краснела Брелла, принимая подарки. — Ваши руки творят чудеса с тканями. Холода будут стоять долго, глядишь, одного шарфа мне окажется мало. Женщина расплылась в улыбке, готовая тут же связать Ренли целый новый гардероб.

***

Простор в это время не сильно отличался от своего летнего облика. Маргери и Лорас расписали в письмах все красоты родного дома так ярко, как это было возможно. Зачитываясь строками о цветущих лугах, ласковом послеобеденном солнце и зеленом море высокой травы, Ренли мысленно переносился в этот неизведанный, но такой манящий край, и рассматривал окружающее, ведомый словами Лораса, будто мальчик стоял рядом с ним и бережно направлял за руку. Самое яркое такое письмо Ренли спрятал под камзолом, и теперь устроился в одной из пустых гостиных, перечитывая и заново ощущая дуновение легкого ветерка и цветочный запах, мешавшийся с ароматом свежести — это послание брат с сестрой писали вместе. Письма стали приходить реже. Несмотря на то, что угроза пожара, кажется, прошла мимо, Тиреллы не спешили возвращать детей в столицу, и на вопросы отпрысков лорд Мейс раздраженно отмахивался. Он все же желал выгодно выдать дочь замуж и пристроить младшего сына на почетное место, но теперь нерешительность не позволяла ему взвесить все за и против. Думать вечно он не сможет, и Ренли был почти уверен, что история эта вскоре завершится и наилучшим образом. Если, конечно, Джоффри и Серсея не передумают, а Роберт не продолжит прятаться от Ренли. Короля он видел теперь так же редко, как Робара, то есть совсем не видел. В Новолуние у Ренли даже промелькнуло предположение, что торжественный семейный ужин отменился как раз из-за нежелания Роберта пересекаться с братом. Ну может еще и потому, что Серсея с Джоффри на сей раз тоже были бы особенно рады его компании. Как бы то ни было, Мейс Тирелл не сможет раздумывать вечность, а Роберту не удастся годами отворачиваться от Ренли и молниеносно исчезать из комнат с его приходом. Ренли просидел бы так с письмом до позднего вечера, если бы его одинокий покой не оказался нарушен запыхавшимся слугой. Щуплый паренек вбежал в комнату, тяжело отдуваясь — должно быть, обежал весь замок в поисках Ренли. — Милорд! — воскликнул он, но дальше продолжать не смог, переводя дыхание, краснея еще больше и всеми силами стараясь привести себя в порядок. Губы паренька болезненно задрожали, но слова отказывались появляться на свет. На лице слуги отразились стыд и отчаяние, будто Ренли сейчас велит спустить на него псов. — Успокойся! — рассмеялся Ренли. — Что, я пропустил землетрясение? — Простите, милорд, — наконец придя в себя продолжал парень, — прошу извинить мой вид. Мне жаль, я не должен был… — Ты мчался сюда, чтобы осыпать меня извинениями? Никто тебя не накажет, переходи к сути. — Король пожелал видеть вас в своих покоях, милорд, — выпалил слуга, а затем неуверенно добавил, — и лучше бы нам поторопиться. — Не вижу в этом необходимости, — Ренли пришлось ждать этого момента дольше месяца, а значит, Роберт сможет подождать пару минут. Ренли сунул письмо под камзол, ощутив рукой гладкий металл медальона, и, поднявшись с теплого насиженного кресла, неспеша направился за нервным пареньком. Настроен он был решительно.

***

Только теперь, когда Ренли сумел нормально рассмотреть брата, он заметил, как тот переменился. Тяжелый, усталый взгляд выглядывал из-под тронутых сединой бровей, несколько белых прядей пробивалось в нечесаной черной гриве, под глазами залегли тени. — Так и будешь стоять и пялиться на меня? — проворчал Роберт, не глядя на Ренли и наполняя до краев две чаши. — И тебе добрый вечер, Роберт. Уже и посмотреть нельзя? Давно не виделись вообще-то, я, было, начал забывать, как ты выглядишь. Я не буду, — замотал головой Ренли, когда король, игнорируя язвительные реплики брата, придвинул к нему полную чашу, расплескав по пути несколько красных капель. — Будешь. Я приказываю. — Ты приказываешь, — кивнул Ренли и, не отрывая взгляда от помутненных глаз брата, сел напротив и осушил, не отрываясь, половину налитого. — Извини, — тихо прохрипел Роберт, — но какой же серьезный разговор без горячительного. — Я знаю, какой. Приводящий хоть к каким-то результатам, а не к песнопению или драке. Зачем ты позвал меня? — Хочу обсудить твою помолвку. — Вернее, ее поспешное расторжение? Замечательно, потому что уже несколько месяцев я сплю и вижу этот разговор. — Не думай, что я не заметил, как вы с девчонкой Тирелла сблизились. Да на моей памяти ни одна самая бесстыдная шлюха не могла захватить столько твоего внимания, сколько забрала эта девочка со своими букетами и шитьем. — И тебя в этом что-то смутило, раз ты решил все отменить и сбежать на несколько дней вместе с Мейсом Тиреллом? — Ты же знаешь Серсею… Это все они с Джоффом. С него, в общем-то, и началась эта чехарда. — Что-то я пока не заметил на Джоффри короны, а Серсея не отрастила ни бороды, ни… — Не перебивай, — прервал Роберт и сделал долгий, жадный глоток, — позволь уж рассказать, как было. — Внимательно слушаю, — без жалости смотреть на короля было нельзя, но Ренли с трудом сдерживался, чтобы не высказать брату все, что накопилось у него за эти месяцы молчания. Да уж — некогда бесстрашный до безумства человек, смеявшийся в глаза всем мыслимым ужасам, теперь задавлен каблуком жены и капризами сына и шарахается серьезных разговоров, неделями набираясь для них сил. Хотя так, пожалуй, было всегда. Роберт мог с радостными воплями нестись в бой навстречу копьям, и всеми силами избегать нудных переговоров и таких скучных, но необходимых обязанностей, как собрания совета. Это и сближало их с Ренли — боязнь скуки. Однако этим вечером король вряд ли боролся с тоской. Водоворот событий последнего времени никого не заставил скучать. — Не знаю, что за блажь ему в башку ударила. Всю неделю тогда Джофф уши проедал — мол, Маргери — самая завидная девица страны, и никого другого будущему королю не надо. Я отмахивался, Серсея бесилась — в кои-то веки мы с ней в чем-то сошлись, а Джофф все больше голосил. И вот приходит одним вечером ко мне Серсея, говорит, хрен бы с тем, что невеста старше жениха, зато сколько мечей и земель короне отойдет. Я-то для Джоффа дочку Неда Старка приметил. Говорят, у нее не волосы, а живое пламя, а лицом краше матери вышла — сам бы поглядеть хотел. И Серсея об этом знала. Ни Старков, ни Тиреллов она не жалует… — А есть в этом грешном мире кто-то, кроме Ланнистеров, кого она не ненавидит? — Не перебивай, говорю, — буркнул Роберт, обращаясь к заметно опустевшей чаше. — Ну что ты. — Так вот, Север, конечно, побольше Простора будет, но земля там мерзлая и снег круглый год валит… — Роберт протараторил это глухо и тихо, прекрасно понимая, что такой отговоркой не обмануть и шута Лунатика, — ну я и согласился, — заметив раскрывшийся рот Ренли, король спешно продолжил, — ты не представляешь, как она на меня наседала. Это не баба, а проклятье! Клянусь, ты бы на моем месте тоже согласился, лишь бы это кончилось. — И почему тебе понадобились месяцы, чтобы поделиться со мной этой замечательной историей? — Не знал, как поступить, все метался между тобой и Серсеей. Вспомнил все ее вопли, потом вспомнил, как на летнем пиру ты… — король осекся. Ренли не знал, разозлиться ему или рассмеяться. — В общем, я сперва согласился, да, но потом мне стало как-то… совестно, что ли. Серсея, конечно, заткнулась, да и Джофф был доволен, но бедную девчонку превратили в затворницу. Об этом я, кстати, узнал только как вернулся. И ты ходил как в воду опущенный. Я вспомнил Лианну… Ренли не сдержался и закатил глаза, и король замолк, смущенно уставившись в стол, и на сей раз уже Ренли стало стыдно. Историю трагедии с Лианной Старк знали все Семь Королевств, и каждый необразованный крестьянин мог пересказать ее отношения с Робертом. Ренли выжидающе посмотрел на брата, окончательно растерявшего в этот момент всю свою величавость и уверенность и как будто бы уменьшившегося в размерах. Роберт поджал губы и тихо продолжил. — Знаешь, я не переставал любить ее. Ни на день. Ее лицо стирается у меня из памяти, и от этого я скучаю по ней еще больше. Я не верил в любовь, пока не встретил ее, а когда она оставила меня, знал, что никто и никогда не заменит ее. И Серсея это тоже знала с самого начала, потому у нас все и не заладилось. Я пытался отпустить Лианну, полюбить Серсею так же, как ее, но облажался. Скажи, ты любишь Маргери Тирелл? — Роберт внезапно поднял удивительно трезвый взгляд на Ренли. Любил ли он Маргери? Как друга — безусловно. За несколько месяцев она стала ему близкой, верной подругой, она умела поддержать, вдохновить, развеселить, и в кои-то веки Ренли хотелось не просто воспользоваться всеми этими благами на время, но и ответить тем же, отдать ей в ответ все то же, но в двойном размере. В последнее время, получая полные света и радости письма, он думал, что у них получился бы совсем не плохой брак. Да, ему никогда не полюбить ее как женщину, но их связь могло поддерживать чувство крепкой, искренней дружбы, ничем не уступающее любви в традиционном смысле. Он не дал бы ее в обиду, им не пришлось бы терпеть друг друга точно кошке с собакой, а первоначальные пессимистичные сценарии были не больше, чем простой тревогой. Он вспоминал ту девочку, только-только приехавшую в большую шумную столицу и напуганную жестокими сверстницами, и ту уверенную, мудрую девушку, в которую она так стремительно превращалась. Внутри нее словно жил свет жизнерадостности, готовый вырваться наружу и озарить собою целый свет, в том числе глухую и бездушную Королевскую Гавань, вдруг засиявшую новыми, прежде невиданными Ренли яркими красками. Маргери находила счастье в мелочах — танцы, цветы, лучик солнца в сумрачный день. Она научила Ренли наслаждаться каждым прожитым мгновением, ловить красоту ежедневно, даже в привычных, казалось бы, до боли изученных и надоевших деталях. Да, он любил Маргери Тирелл. Ренли закивал, глядя в глаза королю, точно такие же синие, как у него самого, и Роберт впервые за вечер улыбнулся. — Мне слишком частно приходится извиняться перед тобой. Боюсь, через несколько лет мне придется так же просить прощения у Джоффа, Томмена, Мирцеллы… Я стараюсь не быть таким козлом, каким был большую часть жизни, и не хочу, чтобы по моей вине ты потерял свою любовь и жалел об этом до конца дней. От этих слов в памяти у Ренли всплыли золотисто-русые вихры, сияющие карие глаза и лукавая улыбка. Как же он соскучился по Лорасу. — Серсея обломается, хотя, если честно, после того случая с поджогом она сильно засомневалась в своем решении, так что я напишу Мейсу Тиреллу, и мы восстановим вашу помолку, а заодно вернем тебе оруженосца. Вы вроде как подружились. Сердце Ренли отчаянно забилось в груди. Сперва он даже не сумел улыбнуться — так резко все переменилось. За один вечер свершилось то, чего не удавалось добиться долгими, тягучими неделями. Маргери все же не достанется Джоффри, и они с Лорасом наконец вернутся. Лорас… он снова сможет обнять его, ощутить стиравшийся из памяти вкус его губ, запустить пальцы в мягкие локоны, вдохнуть его запах. Совсем скоро все будет так хорошо, как не было никогда. — Спасибо, Роберт, — возможно, еще стоило злиться на брата, но вся обида в один миг испарилась.

***

Холода постепенно уходили, и настроение Ренли улучшалось с каждым днем. На собраниях сидеть спокойно становилось все труднее — мысли были переполнены предвкушением и радостью. Одним теплым солнечным утром слуга принес кусочек пергамента с зелеными чернилами и наспех выведенными буквами. “Ренли, я получил твое письмо одновременно с этой новостью. Не передать на бумаге, как я рад, что все наконец наладилось. Маргери светится от счастья. Жди нас в начале весны, уже утром отправимся в путь. До скорой встречи”