***
Впервые после падения Вельзевул поднялась на землю не скоро — слишком много было хлопот. Немного времени для себя она нашла только после того, как схлынула волна Средневековых грешников. Для нее теперь был неприятен прямой солнечный и яркий свет. В лунную безоблачную ночь она опять сидела у реки, такой широкой, что можно было одновременно увидеть и месяц, и его отражение на черной глади. Совсем рядом что-то едва слышно прошелестело, но Вельз точно знала, что так шуршат крылья. Помнила. А потом Вельзевул стало теплее — Гавриил молча сел рядом, прислонившись к ней плечом. Вода тихо переливалась у берега, вдалеке стрекотали насекомые, а Ангел и Демон впервые за долгое время просто сидели рядом, боясь нарушить тишину.***
В следующий раз Вельзевул ходила по мегаполисам и не могла оторвать взгляда от разноцветных огней города, больших и маленьких. Она надолго задержалась в Нью-Йорке и ходила по городу всю ночь, любуясь яркими вывесками, не в силах решить, уродливые они или прекрасные. Во всяком случае, ей нравились. И когда она сидела в кафе, освещенном лишь гирляндами с огоньками в форме перчиков: зелеными, синими, но в основном красными и желтыми, к ней подсел Архангел. Они молча сидели и пили кофе, пока на фоне гудели машины, разносилась музыка и чья-то брань, а где-то на углу проповедовал сумасшедший: уж Гавриил-то знал наверняка, когда наступит конец света. В свете электрических огней лица прохожих становились похожими на причудливые маски демонов, так что Гавриил гадает, кажутся ли и они сами обычными людьми. Он надеялся, что да. Вельзевул смотрела на небо из гирлянд, которых, кажется, было сотни, и горько ухмылялась чему-то своему.***
В следующий раз Вельзевул и Гавриил встретились уже после несостоявшегося Армагеддона. Они обсуждали войну в штаб-квартире Архангела, когда целый район Лондона лишился электричества. Наступила тяжелая тишина, которую спустя мгновение разорвал уставший выдох Гавриила. Он встал и пошел искать свечи. Конечно, и Гавриил, и Вельзевул могли бы зажечь огонь и осветить помещение и без свечей, да им и свет-то не нужен особо. Но все же Гавриил поставил на стол длинный подсвечник и зажег все шесть свечей. Он сел обратно, но разговор уже не шел. С улицы доносился лай собаки и звук зачем-то еще работающего опрыскивателя соседей, хотя по стеклу отчетливо били капли дождя. Из-за причудливого стекла подсвечника языки пламени на лице собеседника преображались, словно танцевали, образуя узоры. «Прямо как тогда», думает Гавриил, вспоминая их жизнь до падения. «Жаль, что ничего нельзя вернуть», думает Вельзевул, с горечью думая о жизни после злосчастного падения. Но вслух они не говорят ни слова.