***
Юнги снится сон, что уже удивительно. Таблетки, которыми он всё же не пренебрегал, совсем лишили его этих цветных картинок. Юнги приснилось, что он стал птицей. Птица эта была абсолютно свободна, но каждый раз прилетала к одному и тому же дому и садилась на окно, где пела необычайно красивую мелодию. Услышав это пение все вокруг замирали и не шевелились, боясь спугнуть птицу, которая закончив своё дело бросалась на колючий кустарник и погибала. Мин не знал почему он это делал, но не чувствовал никакой грусти, словно исполнял свой долг. И каждый раз, когда птица погибала, во двор выходил прекрасный юноша и горько рыдал, склонившись над телом погибшей. Его слёзы искрились и переливались как жемчужины, а падая на тело пернатой — оживляли её. Юнги не особо верил в значение снов, но проснувшись, потянулся было к телефону, который всегда лежал на тумбочке, но его пальцы перехватила чья-то чужая тёплая рука. — Не двигайся. Тебе сейчас нужен покой, — сказал мягко голос, словно старался заключить больного в большой уютный кокон. От знакомого голоса мир снова стал приобретать краски. Вот уже можно различить оранжевый тюль, который парень когда-то чуть не сжёг упавшей сигаретой. Внизу, у самого основания, до сих пор можно было различить прожженную дыру, если присмотреться. Но это всё отошло на второй план, когда Юнги увидел так хорошо знакомую ему рыжую голову и точённые черты лица. — Как ты оказался здесь? — хрипит Мин и облизывает пересохшие губы. Хосок недовольно цокает языком, будто браня, что ослушался его и задает вопросы, но с ответом не спешит, а подносит хозяину дома стакан воды. Юнги пытается что-то ещё спросить, но сдаётся и жадно припадает к стакану. Хосок и сам сглатывает, словно не пил сто лет. — Ты же сам мне позвонил. Я спрашиваю кто, а в ответ только хрип и я почему-то сразу про тебя подумал. Вот и прибежал. Юнги от такого заявления чуть не давится водой и недоверчиво смотрит на Чона, а в глазах только немой вопрос: «Зачем?». Но Хосок этого не видит или делает вид, и с невозмутимым лицом продолжает листать книгу, которую он видимо читал до того, как Юнги очнулся. У Мина нет в привычке надоедать вопросами и он устало прикрывает глаза. Слишком сумбурный день выдался. — Я вообще удивлён как ты с такой амбулаторной картой не лежишь на интенсивном лечении в больнице. Ладно хоть я знал, что делать. Ты подвергаешь себя неоправданному риску, — как бы между прочим бросает Чон и снова прячет взгляд в книге. Юнги презрительно хмыкает, пробежав глазами название на обложке. Да что он вообще может понимать? Гнить в больнице, ловя на себе сочувственные взгляды остальных и слушать по ночам перешёптывание медсестёр за дверью, он не собирался. Он не хотел умирать там, где всё пахнет уже надоевшей стерильностью. Он вообще не хотел умирать. — Я безнадёжный. — То есть? — То есть умру при любом раскладе. Юнги закрывает глаза и проглатывает спазм, который подкатил к горлу. Не сейчас, пожалуйста. Так не хочется смотреть на очередное жалостливое лицо. От этого тошнило ещё больше, чем от постоянного привкуса крови на языке. Вместо этого парень ощущает, как тёплая и мягкая рука Хосока ощутимо сдавливает его ладонь. Юнги хочет отпихнуть его, бросить в лицо его вшивой книжонкой, закричать: «Да кому ты нужен со своей ублюдской жалостью!», но вместо этого выходит как-то совсем по-сопливому мило и Мин сжимает чужую ладонь в ответ: — Спасибо.***
Юнги временно передвигается по дому на костылях, которые ему раздобыл вездесущий Хосок, из-за слабости в ногах после недавнего приступа. Уже как-то и не верится, что три дня прошло, а Чон всё ещё был постоянным гостем в его доме. Он приходил и уходил ровно в восемь без опозданий, как на работу. И с каждым днём вопрос, что не давал покоя Мину, вертелся у него на языке всё сильнее, грозясь натереть болячку. Юнги остановился в дверях своей комнаты опираясь на костыли и проследил взглядом за снующим туда-сюда Чоном. Он попеременно порхал от постели к капельнице постоянно что-то перепроверяя и взбивая подушки. Хосок оборачивается на Юнги и приветливо улыбается тому, словно пытаясь обезоружить. — Как долго ты пробудешь здесь? — не поддаётся на этот ход Мин и кидает вопросом в парня, как озорной ребёнок камень в воду, желая увидеть какая сильная будет рябь. Улыбка тут же сползает с лица молодого парня и он, словно уменьшается в размерах из-за чего Мину хочется вырвать свой злой язык, который вечно говорит не так как хотелось бы. — Ты мне не мешаешь, просто мы ведь даже не друзья. — Можешь не переживать по этому поводу. Я же волонтёр, я буду заботиться и поддерживать твоё здоровье. — Ты волонтёр другого плана. — Да, но это… Хосок не договаривает свою мысль и сам не понимает, что хотел сказать. А ведь и правда, зачем он здесь? Чон растеряно смотрит на Юнги, который ждёт его ответа и не знает, что ему сказать. Он просто шил игрушки больным детям, чтобы дарить им немного радости, которую отбирала у них болезнь. Юнги не ребёнок, но он болен и очень одинок. Движет ли Хосоком простая жалость? Он и сам не понимал, но ответ приходит как-то собой из глубин души: — Ты создаёшь впечатление хорошего человека. Мне нравится это. Хосок готов был поклясться, что кончики ушей Юнги вспыхнули в этот момент, но тот быстро отвернулся и фыркнул, как недовольный кот. Но по расслабленной спине парня, Чон понял, что такой ответ его более чем устроил.