4. Ночные разговоры
4 августа 2019 г. в 15:40
Янко Петрович, по привычке одетый исключительно в пару серебряных колец, вышел из спальни, поморгал, прикидывая, кухня или туалет сначала и, решив в пользу второго, завернул за угол.
Коля, тут же сгорбившийся, как боксер на ринге — очень маленький и очень суровый боксер, — спрятал за спину руку с зажатым куском хлеба. Босой и растрепанный ребенок хмуро осмотрел взрослого и потупился.
— Ты почему не спишь? — осведомился воспитатель, с досадой припомнив, что на этих выходных он перестал быть свободным человеком, обрел статус «двухдетной матери» и вести себя без оглядки, как раньше, уже нельзя.
Правда, надо отдать должное, мальчишки вели себя тише воды, ниже травы, особенно замерли, как мыши под веником, пока они проезжали город. Дом господина директора располагался с другой стороны, за чертой, в уютной зеленой долинке. Детям были выданы новые пижамки, зубные щетки, выделена просторная спальня с двумя кроватями. Мишенька сразу закопался в подушки, откуда торчали только рыжие кудряшки. А Коленька принялся изучать вид из окна. Дети явно чувствовали себя не в своей тарелке… ровно с полчаса. Потом Мишу пришлось спасать из чулана, где сорванец обнаружил плюшевого мишку. Воспитатель мрачно покосился на довольного директора, наблюдавшего за «трагедией» с видом карточного шулера, просчитавшего все до мелочей.
— Так почему не спишь? — поднажал Янко Петрович, видя, что партизан не решился колоться с первого раза.
— Ну… кушать хотелось, — Николаша застенчиво покраснел ушами и попытался сдать назад в сторону кухни.
— Понятно. Сейчас молока тебе погрею.
— А мне? — пискляво спросили из-за угла, и свидетелей ночного голого забега воспитателя по дому стало двое.
Мишенькина мордочка, помятая и заспанная, выражала крайнее любопытство.
— И тебе тоже, — воспитатель держал марку до последнего. — Идите на кухню, я сейчас вернусь.
Венцель лежал, раскинувшись почти на всю кровать и прикрыв глаза сгибом локтя. Левая рука покоилась, за неимением теплого тела рядом, на соседней подушке. Поначалу спать с ним — просто спать — воспитатель привыкал долго. Тяжелые конечности, складываемые на грудь, зад или талию, мешали даже пошевелиться толком. Это потом пришлось научиться выворачиваться из-под «хозяйской лапы», чтобы банально хоть в туалет сходить. Или водички попить… чтоб ее. Янко Петрович подавил мелочное желание разбудить директора и отправить его самого обслуживать неугомонную парочку, но посмотрел на сбившееся одеяло и передумал. Потом отомстит.
Дети на кухне сидели на диванчике, как воробьи на ветке. Причем Коля с опаской поглядывал в панорамное окно, небрежно задернутое тюлем, а Миша прикладывался у него на плече подремать. Похоже, кудрявый встал исключительно за приятелем, то ли боясь оставаться один, то ли просто по привычке, и теперь тискал плюшевого кролика и отчаянно зевал. Янко Петрович быстро налил два стакана молока, сунул в микроволновку и достал растворимое какао. Коля вцепился в свою порцию, жадно выхлебывая в один присест. Миша клевал носом мимо стакана.
— Так почему не спится? — негромко спросил воспитатель, присаживаясь напротив и впервые оценивая недетскую серьезность Николая.
— А вы нас когда отдадите? — спросил мальчик, слизнув оставшееся молоко и покосившись на почти полный стакан.
— Куда? — не понял воспитатель.
— Ну… другим людям, — мальчик задергал нервно коленкой, почесал ссадину на скуле. — Тем.
Янко Петрович простился с мыслью вернуться под теплый бок директора, налил себе вина и уселся поудобнее.
— Так, Коля, давай все по порядку. Каким людям и чего ты боишься?
— Я не боюсь, — взвился Николай, дернувшись.
Мишенька, успевший качественно отъехать в сон, отпочковался на диванчик моськой вниз. И счастливо засопел. Коля тут же отвлекся, тщательно уложил приятеля, накрыл куцым пледиком и подоткнул подушку. Янко Петрович про себя поразился отточенности движений и искренней заботе. Такую у родственников-то не часто встретишь, ему ли не знать.
— Так что случилось? — снова спросил воспитатель, подвигая ребенку плетенку с булочками.
— Плохие люди убили других плохих людей, — тяжко вздохнув, четко сказал Коля и вскинул глазищи, сухие, без слез, в зеленовато-серой глубине блеснула искра. — А он увидел. Я увидел. Так что нас, скорее всего, скоро отдадут.
Янко Петрович взъерошил кудри.
— Никто никого не отдаст, — в кухне появился директор, ни грамма не заспанный, бодрый и до отвращения свежий.
Пижамные штаны держались на честном слове (внушительном честном слове), неприлично длинные для делового человека волосы были растрепаны.
— Но вам же будет хуже, — Коля тяжко вздохнул и принялся заедать нервы булочкой.
— Хуже будет, если этот молодой человек, — директор присел на подлокотник дивана, ласково погладил топорщащиеся кудряшки Мишеньки, — проснется здесь и раскапризничается. Сейчас вернусь, — пообещал директор, легко подхватил маленькую тушку на руки, подцепил следом игрушку и с видом довольного кота с добычей удалился.
Янко Петрович только головой покачал вслед. Откуда б в этом человеке такая странная забота. Не просто так, явно. Венцеслав Альбертович становился нежным и ласковым только в двух случаях: ближе к утру, умотав партнера до состояния плюшевого кролика, когда даже уши свисали, и если ему что-то надо. Игры директор водил опасные, совсем не детсадовские, поэтому его поведение вдвойне наводило на крайне плохие мысли.
Коля проводил Венцеля тоскливым взглядом, будто тот забирал Мишу навсегда, но остался сидеть. Булка пошла внутрь быстрее, за ней вторая. Пришлось вставать и наливать еще молока.
— Извините, — понурился Коля, заметив взгляд воспитателя, сделал над собой усилие и отложил очередную булочку.
— Ешь-ешь, — Янко Петрович придвинул плетенку, сам уселся на диван рядом, поджав ноги.
— Так вот, — вернувшийся директор продолжил с того же места, — никому никого никто не отдает. Все будет хорошо, можете спать спокойно.
Николаша недоверчиво поджал разбитую губу.
— Будет-будет, — усмехнулся Венцеслав Альбертович, — даю слово. А его я привык держать.
— Дело не в вас, — по-взрослому вздохнул ребенок, — вы же не всемогущий.
Янко Петрович захихикал, прячась за бокалом. Вино прыгало на стенки, оставляя полупрозрачные слезы. Венцель прищурился.
— На вас моего могущества хватит, — уверенно сказал директор.
Коленька помолчал, потер глаза, начинавшие от обилия еды слипаться, посопел.
— Иди-ка ты спать тоже, ночь на дворе, — Венцеслав Альбертович потрепал пацаненка по светлому чубчику.
Коля послушно кивнул, вежливо сказал спасибо и скрылся на лестнице. Воспитатель вытянулся на диване в полный рост и посмотрел на директора. Венцель оценил позу, дождался, пока бокал с вином встанет на стол и придавил Янко Петровича собой. Воспитатель только охнул. Сто кило живого веса — это вам не баран накашлял, и если б еще на этом все закончилось. Директор откровенно потерся, обнюхал шею Янко Петровича и с удовольствием впился зубами в плечо. Янко Петрович опять охнул, но тут же брыкнулся.
— Дети спят, — осклабился воспитатель с ехидством. — Так что, увы, дорогой. И вообще у меня голова болит, как и положено многодетной матери.
— Статус «многодетной» присваивается после третьего ребенка, — с не меньшим ехидством ответил директор, продолжая покусывать теперь уже шею. — Так что, увы, дорогая, придется тебе потерпеть.
— Вот так всегда, — сдался воспитатель, сцепляя руки на мощной шее. — Так что ты задумал?
— Прямо сейчас? — ладонь директора пробралась под домашние штаны, похозяйничала на стратегическом объекте и вернулась вверх, к животу и груди.
— Прямо сейчас я уже понял, — Янко Петрович поерзал, давая Венцелю устроиться удобнее и опереться на локоть, освобождая придавленный плацдарм для ласк. — Зачем тебе эти дети? Только не говори про сострадание и внезапно вспыхнувшую человечность.
— Отродясь не водилось, — усмехнулся Венцеслав Альбертович, ослабляя завязки на штанах, своих и воспитателя. — Зато прагматичность говорит, что эти дети полезны и нужны. Они хороший козырь в подковерных играх. И нет, я не намерен ими торговать, если ты подумал об этом.
Широкая ладонь директора обхватила обоих, размеренно двигаясь.
— Что мое, то мое насовсем. Не делюсь, не отдаю, не меняю.
Янко Петрович прикрыл глаза.
— С-с-с-собственник, — выдохнул он, подстраиваясь под ритм и толкаясь навстречу.
— О да, дорогой. Еще какой.
Душ пришлось принимать наспех, глаза слипались, прямо как у Мишеньки. Рухнув в постель, Янко Петрович перетерпел процедуру подгребания себя под бок и возложения руки поперек груди.
— Послезавтра приедет Слава, — промежду прочим сообщил директор, заставив партнера скривиться. — Привезет бумаги.
— Все так сложно?
Секретарь, помощник и бывший постоянный любовник директора появлялся не так часто, как мог бы, но и не так редко, как мог бы хотеть Янко Петрович. Нет, они не ругались, поддерживали вежливый нейтралитет, но никаких приятных чувств друг к другу не испытывали. Янко Петрович был уверен, что за отдельные хорошие заслуги Славу все еще допускают к телу, но ревновать директора было глупо и непродуктивно. Черного кобеля не отмоешь добела. Да и не надо.
Венцель помолчал, расслабленно разбирая мокрые черные волосы, пропуская, как сквозь гребень, через пальцы. Занятие успокаивало обоих, Янко Петрович мог и придремать под шумок.
— Последнее время стало заметно, что за мой бизнес ведется война. Кое-кто счел его лакомым и доступным кусочком, — Венцель снова улыбнулся, хищно, жестко, растянув один угол рта и оскалившись.
— Кое-кто это?..
— Поначалу их было трое. Сейчас, судя по тому, что я вижу, пальму первенства отхватил Виктор.
— Твой брат? — уточнил воспитатель.
После пары случайных свиданий со старшим братом Венцеля Янко Петрович уяснил для себя, что родственники — это зло. Не только его собственные, но и директорские. Старший брат, Виктор Альбертович, улыбаясь, не предложил руки и смотрел на Янко Петрович как на экзотическую зверюшку, со смесью внимания и брезгливости. Упорно общался, будто воспитателя не существует в обозримом пространстве, не стесняясь пройтись по его заду, занятию, отношениям с Венцелем и умственным способностям. Янко Петрович, расставив все знаки препинания с молчаливого одобрения директора, философски ухмылялся про себя. Неприятный момент случился позже, когда на одном из официальных мероприятий Виктор, увидев Янко Петровича в очередной раз и поняв, что тот теперь с Венцеславом постоянно, попытался его зажать в угол. Мало уступая Венцеславу в габаритах, разве что ниже ростом, Виктор рассчитывал на легкую победу. Воспитатель ужом вывернулся, не позволяя себя схватить. Понятно, что долго бы не пробегал, но пары минут хватило. Венцеслав Альбертович заглянул в туалет и увидел сцену банальную из романа светского.
Открыто лезть на рожон Виктор не стал. Братья обменялись ласковыми оскалами и разошлись.
— Кровь — сильная штука, — Венцель сыто вздохнул. — Эти детишки оказались не в том месте не в то время. Их уже пытались выкупить, украсть, пока они были у предыдущего владельца. Кстати, Мишенька из очень благополучной семьи.
— Не захотел отец защитить ребенка? — Янко Петрович зевнул.
— Оказалось выгоднее продать. Власть и деньги — вот самые оберегаемые чада, все остальное — лишь средства достижения. Так вот, дети стали свидетелями убийства… ну, скажем, короля соседней державы.
Воспитатель негромко фыркнул. До этого директор говорил без эвфемизмов, теперь пошли реальные тайны.
— А я намерен прибрать ее к рукам. И не допустить, чтобы от моей откусили кусок. Поэтому дети здесь. Здесь они останутся.
Янко Петрович промолчал. Ему сейчас вежливо и непреклонно, не спрашивая, дали задачу. Воспитать — дети явно нуждались в осознании, что «здесь они останутся», научились себя вести в доме и в садике, а главное — адаптировались, перестав бояться если не окружающего мира и его опасностей, то директора. Стали ему доверять. Янко Петрович хмыкнул. Венцеслав Альбертович ровно дышал, не продолжая разговор. В окошко светила луна, подбираясь к постели серебристой кошачьей лапкой.
Можно было спокойно закрыть глаза и заснуть.
Чтобы в семь утра разлепить их от увесистого синхронного запрыгивания на кровать кролика и Мишеньки с кучей вопросов: а почему вы спите вместе? А почему здесь? А когда будет завтрак? А можно он тоже будет спать с «Венцеслявом Альбертовисем»? Янко Петрович всерьез засомневался, а не узнать ли цену за этих важных свидетелей. Но тут пришел серьезный Коля, и все встало окончательно на голову.
Кроме директора, который продолжал ровно дышать, прикрыв глаза рукой. Отличная поза, между прочим, если прикидываться спящим.