Детский С.Ад

      Волноваться Янко Петрович начал к концу второго дня.       Дети благополучно вырвались из плена — дождь перестал, хотя и похолодало. Кочанчики капусты в курточках поверх пары кофт выкатились, как галчата, вереща и пихаясь. С гиканьем и чавканьем они истоптали газон, вынесли половину песочницы, распределив между верандой и клумбой. Клумба, кстати, тоже подверглась атакам варваров — Мил и Темочка связали из крупных роз чучелки, украсили их рожицами из ведерочек и до смерти напугали пожилую садовницу, тетю Клаву. Она как раз решила прополоть клумбы, а тут на нее уставился десяток страшилищ. Бедная женщина под заливистый хохот села на скамеечку, меленько крестясь и бормоча молитву под нос. Мелкие чертенята подручными средствами не изгонялись, небесная канцелярия жалобы на них не принимала.       Зато принял Янко Петрович, аккуратно за шиворот курточек вернув сорванцов в лоно игровой площадки и пригрозив написать освобождение от занятий на неделю. Близнецы мгновенно присмирели. Дома их держали почти всегда взаперти, потому что предугадать, что они натворят, не могла вся охрана целиком, не говоря уже о гувернантке. В садике можно было хоть как-то развернуться. Поэтому, пошмыгав для достоверности носами, Темочка и Мил занялись более безопасными вещами: окапыванием беседки траншеей. Степочка тут же принялся помогать, а там и Алеша подтянулся. К концу прогулки с одного бока беседка напоминала неприступную крепость, с кольями, системой ведерковой водоподачи из той самой большой лужи и полудесятком самоотверженных копателей. Чумазых с головы до ног.       Илюша и Мишенька скептически наморщили носики и предпочли царапаться в кустах, пытаясь вытащить невесть как оказавшуюся в гуще зеленых колючек блестящую фольгу. А потом уселись на лавочку, разбирать сокровища из припасенного жестяного саквояжика.       Директор не приезжал с того самого момента, как они с воспитателем поговорили. Точнее, Янко Петрович с легкими эвфемизмами (матом через слово) рассказал директору, до чего дошло желание Кирилла Александровича насолить «фавориту» Венцеслава Альбертовича. Директор поначалу фыркнул, но на моменте, как дети ушли с благословения Кирилла под дождь, Янко Петрович ощутил ледяную злость. Коротко сказав «я понял, разберусь», Венцель отключился. Он не приехал к вечеру, не приехал на утро. И к вечеру завтра тоже. Илюшенька и Мишенька исправно гремели носами, и Инара Львовна ловила их по всей группе перед ночным сном, чтобы закапать капли и намазать еще чем-то пахучим от простуды. «Рыцари» уговаривали, придерживали, остальная группа безмолвно сочувствовала. Степочка нарисовал план победы над микробами. Увидев это творение, Илюша поднял вой, испугавшись изображенных микробов, а Сема укоризненно вздохнул. Расстроенный Степа сидел в углу все утро, только к обеду начав общаться.       Кирилл Александрович вернулся в четверг, как и положено, к обеденному сну, сменить Алекса. Веселый, беззаботный, уже и думать забывший о проказе. Тоже мне трагедия. Янко Петрович молча и хмуро маячил в дверном проеме своей группы. Мимо прошествовавшего коллегу проводил тяжелым взглядом, но выговаривать ничего не стал. Насколько воспитатель знал Венцеля, просто так Кириллу не отвертеться.       Не подозревающий об этом Кирилл Александрович послал «сопернику» воздушный поцелуй и скрылся за дверью.       Директор молчал. Гошенька наматывал круги после полдника вокруг воспитателя. А Янко Петрович присматривал вполглаза за группой и размышлял. Невесело так размышлял, покусывая палец и мрачно сверля взглядом дырки в стене. Феденька притащил новую книжку со сказками, но воспитатель безучастно взял ее и попросил задержаться Инару Львовну. Близнецы переглянулись. На одинаковых мордашках отразилось недоумение, но воспользоваться замешательством Янко Петровича дети не спешили. Пошушукавшись, группа мирно доиграла до ужина, быстренько смолотила причитающееся и компот (Миша с Илюшей малость покапризничали из-за картошки, а хотели макароны) и также покладисто пошла принимать душ и чистить зубы. Маленький бой мочалками почти никто не заметил. То, что Тема подложил Антоше вместо зубной пасты крем для рук Инары Львовны, тоже. Ну и так, всего по мелочи.       Когда сказка была прочитана, нянечка с благодарностями и извинениями отправлена домой на такси, а Янко Петрович угнездился в кресле, в полутемную комнату прокрался Коля.       — Янко Петрович, — мальчик поддернул великоватые пижамные штанишки и воровато покосился на двери спальни, сжимая в кулачке махровый розовый носочек, не иначе как Мишин или Илюшин. — Я уложил вещи…       Воспитатель удивленно отвлекся от мрачных раздумий и посмотрел на подопечного, цепляющего босыми пальчиками высокий ворс ковра.       — Зачем? — мягко спросил он, уже поняв, куда сейчас свернет разговор.       — Начались проблемы. Лучше нас отдать.       Янко Петрович потер лицо, стащил резинку, переделал хвост и похлопал себя по колену:       — Иди сюда, — воспитатель подсадил мальчика, пригладил непокорные жесткие вихры. — Проблемы начались не у вас, не из-за вас и не с вами. Ложись спать, все будет хорошо.       Провокационно скрипнула половая доска, выдавая партизанов. Три пары блестящих глаз на разном уровне торчали в дверном проеме.       — Спать, — шикнул воспитатель, а Коля, ойкнув, что кто-то в одном носке, умчался следом.       Янко Петрович зашел проинспектировать. Оказалось, дети провели диверсию, воспользовавшись угловым стоянием кроваток: сдвинули две, Илюшину и Мишину. И теперь кудрявые лежали, укрывшись каждый своим одеялком, но цепко держась за ручки. Коля и Сема пыхтели, исподлобья поглядывая на воспитателя и ожидая разноса.       — Спокойной ночи, — Янко Петрович проверил наличие носков, закапанных носов и пригасил ночники.              Телефон вздрогнул в смсовом припадке. Директор был лаконичен, как всегда. «Поднимись», — гласило сообщение. Янко Петрович еще раз проверил сопящий оркестр имени заслуженных конспираторов, уточнил, включена ли радионяня, и с не очень хорошим предчувствием затопал вверх по лестнице. За окном разыгрывалась очередная истерика, сверкало, пока еще сухо грохало и металось тенями. Фонари на ночь выключали, а то некоторые обитатели садика, как мотыльки, норовили улизнуть на свет. На втором этаже — дежурном, соединявшем запасной вход с основным (в смысле, что проектировали здание садика наверняка диверсанты со стажем, ночью попасть в него можно было только с запасного входа и добраться до младших групп только миновав охрану, половину второго этажа и спустившись по центральной лестнице, собрав все камеры коридора) — Янко Петрович неожиданно наскочил на запыхавшегося Алексея Геннадьевича. Нетоварно-сонного вида воспитатель кивнул коллеге.       — Ты чего тут? — шепотом спросил Янко Петрович, пожимая протянутую руку.       — Не знаю, вызвали, просили заменить, — Алекс пожал плечами. — Утром разберусь. Твои-то спят?       — Угомонились, — воспитатель улыбнулся.       — Отлично, значит и я могу вздремнуть. А то в прошлый раз твои сорванцы, которые одинаковые, и с ними еще беленький такой, ходит с деревянным мечом, прокрались и сперли кактус. На кой он им?       Янко Петрович вспомнил и рассмеялся.       — Они покрошили несчастное растение в суп. Инара Львовна была в ужасе — никто не смог и ложки съесть. Пока разобрались, воплей было!       — Как ты с ними справляешься? — Алекс положил мозолистую ладонь на плечо Янко Петровича. — Честно?       — Да не знаю, — воспитатель искренне развел руками. — Я уже пару раз пытался уволиться, но все никак. Наверное, это расплата за грехи.       — А они есть? — хмыкнул коллега.       — Да не знаю, — повторил Янко Петрович с нарочито нервной интонацией и, посмеявшись снова, они разошлись в разные стороны.       У кабинета директора Янко Петрович прислушался, хоть и знал, занятие бесполезное. Как всякий уважающий себя бизнесмен, прикидывающийся няшкой, Венцеслав Альбертович оборудовал кабинет звуконепроницаемыми стенами и плотной тяжелой дверью. При желании хлопнуть такой дурой становилось проблематично, но Янко Петрович пару раз справлялся.       Войдя без стука — звали же! — воспитатель прищурился. В комнате горел ослепительно яркий верхний свет, пиджак директора валялся посередь ковра, а на диване лежал Кирилл Александрович. В чем мать родила: в майке и приспущенных джинсах. На плечах и спине багровели отметины укусов и цепких рук, а ягодицы, беспомощно выставленной под белый, почти медицинский свет задницы, цвели отметками от ремня. Как минимум. Лицом воспитатель утыкался в подушку.       Картина маслом, смазкой и некоторыми телесными жидкостями по мебели. Венцеслав Альбертович в одних брюках стоял спиной у окна. Художник… автопортрет с неизвестным.       — Заходи, присаживайся, — велел он спокойно, но Янко Петрович вздохнул.       Директор был в ярости. Той самой, которая сдерживалась из последних сил, как Алешины подкопы — чуть тронь, похоронит все, включая беседку и половину группы. В гневе Венцель реально пугал, воспитатель видел его в неконтроле один раз и не горел желанием вторично знакомиться с этой тварью под личиной человека.       — Как прошел день? — директор вернулся за стол.       Участливый голос никак не вязался с ледяным взглядом и подергивающимися желваками на скулах. Детей пугать, да и только. Янко Петрович нервно хохотнул от такого каламбура. Кирилл Александрович вздрогнул всеми частями тела, поджал открытый тыл и с трудом повернулся на бок. Увидев посетителя кабинета, он со стоном ткнулся пылающим лицом обратно в диван и попытался натянуть штаны на задницу, но руки прыгали и пальцы не слушались. Да, Янко Петрович знал это состояние. Когда тело кажется размазанным тонким слоем по поверхности, в голове сумбур и только болезненно пульсирует кровь там, где ее вообще не полагается ощущать. Ну, по крайней мере, вот таким образом.       Подаваемые признаки жизни заставили Венцеслава Альбертовича сузить глаза.       — Одевайся и выметайся, — рыкнул Венцель, небрежным щелчком отправляя на край стола пластиковую папку, в каких хранил досье на каждого в садике, от детей до охраны. — Выходное пособие ты получил. Остальное переведут на твой счет в течение трех дней.       — Я не могу… — глухо и без попыток проявить гордость или норов, хотя какой норов, когда тебя отутюжило катком, сказал Кирилл Александрович.       — Можешь, — отрезал директор. — У тебя ровно одна минута, время пошло.       Кирилл с кряхтением отодрал себя от горизонтальной поверхности, принял коленно-локтевую. Янко Петрович отвернулся. Жалеть проштрафившегося коллегу он не жалел, но смотреть на униженного мужчину было неприятно. Когда за бывшим уже воспитателем закрылась дверь, Янко Петрович посмотрел на директора.       — Бойтесь своих желаний, — мрачно процедил Венцель, откидываясь в кресле и смахивая все, что лежало перед ним, на пол. — Они могут превзойти ваши ожидания. Иди сюда.       Воспитатель с тоской покосился на двери. Интимное общение с директором в таком состоянии обычно обходилось дорого. С другой стороны, если не помочь Венцелю расслабиться, огребать под горячую конечность будут все долго и основательно. И Кирилл Александрович отделался еще легко.       Свет, повинуясь хлопку, погас. За окном ехидно подмигнула молния. Дернув Янко Петровича за руку, Венцеслав Альбертович расставил шире ноги. Воспитатель опустился между его коленей, безропотно проверяя, насколько мягко ходит собачка на молнии директорских брюк. Честное слово, на коем эти самые брюки держались все это время, упруго толкнулось в подставленную ладонь. Венцель заворчал, и воспитатель покорно открыл рот. На затылок тут же опустилась начальственная рука, а бедра так мощно двинулись вверх, что Янко Петрович чуть не подавился. Пустив в ход запрещенный прием, Янко Петрович со знанием дела чуть поприжал директорскую гордость у корня, предпочитая завтра сидеть на мягком, а не ходить с опухшими и потрескавшимися губами. Спровоцировавшего очередной виток недовольства воспитателя вздернули на ноги, слущили, как луковую шкурку, одежду. Лубрикант как показатель хорошего и бережного отношения — максимум, на что Венцеслав Альбертович был способен в этом состоянии. Ну, и позволить какое-то время побыть сверху (условно, разумеется), регулируя и растягивая себя под его ярость. После чего: стол, держаться и терпеть. Терпеть на грани боли, но не сваливаясь за, терпеть зубы на шее и ухе, но тут же зализанные укусы. Терпеть, когда не дают добраться до финиша, садистски оттягивая и мошонку, и момент.       Директор имел его в кресле, на столе, под столом, на ковре. Жестко, долго, кусая и рыча.       — Оставь хоть немного, чтоб под одеждой незаметно было, — во время короткой передышки хмыкнул воспитатель, пока директор терзал его шею.       — Непременно, — Венцель улыбнулся уже мягче и спокойнее. — Но попозже.       Собирал себя в кучу Янко Петрович долго. Директор не гнал, держал на коленях, поглаживая по мокрым, насквозь слипшимся кудрям.       В душ воспитатель добирался, придерживаясь за стеночку. Штормило, как деревья за окном.       — В субботу едем к юристу, подписываем бумаги, — обрадовал Венцеслав Альбертович, раскинувшись в кресле. — Завтра приедет воспитатель на замену Кириллу Александровичу, Алексей один не справится.       — Я же как-то справляюсь, — налив себе воды и борясь с желанием наклюкать туда виски из соседнего графина, ехидно заметил Янко Петрович.       — Ну не всем же быть такими талантливыми, — осклабился директор, плотоядно облизываясь. — Я хочу, чтобы ты посмотрел на новенького. Без досье, без моих ремарок, без мнения Славы. Посмотришь — скажешь свое мнение. В любом случае, ему предстоит проработать минимум месяц, раньше следующего сезона толковую замену найти трудно.       — Не понял, ты подопечного мне нового сватаешь? — Янко Петрович подумал, упал на диван, поморщившись.       — Немного постарше, — директор хмыкнул. — Никто лучше тебя не справится.       Воспитатель уже открыл рот с предложением не стелить ему мягко, готовя очередную гадость, но тут у Венцеля зазвонил телефон. Лацислав сообщил неприятную, но ожидаемую новость. Виктор докопался до момента в истории Мишеньки и Николаши, когда дети благополучно попались в лапы Венцеслава Альбертовича. Теперь оставалось придержать коней родственника до момента, когда садик уйдет в летнюю дрему, чтобы остальные дети не пострадали. Разумеется, у Венцеля на любой исход был план, вплоть до спешной эвакуации и переезда в другое здание. Прислушиваясь к разговору — директор поставил на громкую связь, — воспитатель чувствовал, что уплывает в сон.       Очнулся от прикосновения. Венцеслав Альбертович глубоко запустил пятерню в кудри, оттянул голову и рассматривал расслабленное утомленное лицо.       — Иди, там твой приемник попискивал, — Венцель кивнул на браслет.       Янко Петрович получил благодарный, на редкость невинный поцелуй, сцепив зубы, поднялся и вышел, пожелав ехидно доброго утра.              Янко Петрович с трудом открыл глаза, все тело ломило. Он поднял голову от спинки кресла и с удивлением огляделся. Вокруг него, как поганки на полянке, сидела вся группа. Чистенькая, умытая, переодетая. И взирала, кое-кто даже приоткрыл варежку от сосредоточенности. Коля и Сема, ближе всех, осторожно трогали воспитателя за коленку. Илюша страдальчески заломил бровки, а Мишенька, добрая душа, тискал кролика от волнения и держал огрызок шоколадки. Не иначе как делиться намеревался, от сердца оторвав. Гошенька грыз рукав кофточки, явно переживая, и даже Федя не ворчал.       — Доброе утро, дети, — воспитатель встал со второй попытки, понадеявшись, что на лице сейчас не весь спектр эмоций, а только помятость ночная, ну, или сколько ее там накопилось за пару часов сна.       Питомцы подозрительно покладисто закивали головенками.       — Что случилось?       — Янко Петрович, вы проснулись все же, — свежий и безупречно затянутый в костюм директор вышел из игровой. — Мы так переживали, время десятый час, а вас не добудиться.       — Да что-то всю ночь заснуть не удавалось, — воспитатель покашлял, украдкой проверяя, не отекла ли челюсть. — А под утро сморило. Сейчас переоденусь и идем гулять!       — Ура! — грянуло со всех сторон, и сандалики затопотали в сторону игрушек.       Янко Петрович поймал подозрительный взгляд Николаши, порадовался, что мальчик вряд ли понимает, почему воспитатель похож на отутюженную лягушку с красными глазами, и кивнул. Венцеслав Альбертович, стоящий в дверном проеме, как в картинной раме, с приросшими с обеих сторон Илюшей и Мишей, цепко осмотрел воспитателя с головы до все еще так себе слушающихся ног, скупо улыбнулся и вышел, уводя заодно и Колю. Сема ждал с самосвалом. Все будет хорошо.       Наверное.