Детский С.Ад

      Янко Петрович по пятому разу пересказывал обстоятельства дела. Как, где, сколько раз и почему. Скрупулезно, не сбиваясь, механически выговаривая факты один за другим. Не видел подозрительных, надо было отвлечься и детей увести из дома. Под запись, под роспись и прочие под. Иван Дмитриевич отдувался в соседней комнатке, но отделался быстрее и проще. Его не трясли как плюшевого мишку. Дали позвонить, не запугивали. Янко Петровичу, в целом, тоже не особо угрожали. Он без угроз знал, что его ждет в случае, если дети не вернутся, а всплывут где-нибудь. Ничего хорошего. Сплошная подстава по жизни. И защищать его больше некому. Впрочем, сейчас воспитателя не волновало — выбирался и выберется. А вот дети…       Илюша, Миша, Сема и Коля разыскивались всеми собаками в городе уже часов восемь. Безрезультатно. То ли собаки были плохие, то ли те псарни, которые реально могли бы взять след, в поисках не участвовали.       — Хорошо, подпишите здесь и можете пока идти, — суровый мордоворот в промокшей от пота форменной рубашке подсунул воспитателю подписку о невыезде и шумно засопел над ухом, пока тот ставил свою закорючку. — Не покидайте город, держите телефон при себе. Возможно, с вами свяжутся.       Янко Петрович только кивнул, с трудом отклеил зад от стула, уже сроднившихся по форме за время заседаний, и, пошатываясь, покинул юдоль скорби.       На улице лило как из ведра, мгновенно вымочив одежду, стоило отступить от куцего ржавого козырька. Взглянув на оплакивающее кого-то небо, воспитатель задумался. У него есть двадцать четыре часа, чтобы или найти какой-то след детей, или сбежать из города, страны и, желательно, планеты. Потому что его достанут все равно. Не одни, так другие, не как свидетеля, так как не уследившего.       Рядом посигналили. Янко Петрович вздрогнул, потер глаза, только сейчас сообразив, что сошел на проезжую часть. Взяв себя в руки, покрутил головой, вспоминая, где припарковал машину. Довспоминался. Перед торговым центром, до которого отсюда идти и идти.       Рассмеявшись, Янко Петрович двинулся к цели, перебежав дорогу и свернув в сквер, где деревья хоть как-то прикрывали от дождя. Хотя смысл уже барахтаться? Быстрый шаг согрел, только вода, стекающая по позвоночнику, раздражала. Венцель сейчас бы посмеялся… как-то надо привыкать. Вытащив телефон, прикрыв локтем, Янко Петрович сосредоточился. Пара старинных друзей у него оставались, пусть они не общались год. Венцеслав Альбертович настоятельно не рекомендовал, пусть оба человека входили в его собственное окружение. Сейчас они оказались как нельзя кстати, а раз Лацислав решительно не отвечает, то и вовсе единственной возможностью. Через полчаса разговоров, Янко Петрович разочарованно убрал пискнувший разряженным аккумулятором аппарат обратно в мокрые штаны. Никто не хотел влезать и вмешиваться.       Возле торгового центра все еще суетились. Охранники, полицейские, репортеры. Воспитатель бочком просочился в подземный гараж. В багажнике отыскалась сухая куртка и забытые спортивные штаны. Чавкающие кроссовки пришлось натянуть обратно. Врубив обогрев, Янко Петрович забарабанил по рулю. А, собственно, чего думать. Надо ехать домой и желательно не к себе. Потому что основная часть документов, кое-какие средства и одежда обретались у директора.       Дом стоял мрачный и темный. Первые сумерки, помноженные на тучи, хмурились, как недовольный Феденька. Воспитатель вздохнул. Отогнать возникшее нехорошее предчувствие не получалось, а идти все равно надо. Даже убегать лучше с документами и деньгами. Особенно убегать. А если собрался заниматься поисками — то тем более.       Дверь негромко скрипнула. Люстра ехидно мигнула. Чувствуя себя вором в почти своем доме, Янко Петрович аккуратно стащил обувь, поежился от прохлады и прошел в холл.       — Добрый вечер, — громко раздалось из гостиной.       Воспитатель поздравил себя с тем, что нервы пока лечить рано. Удалось отделаться только матюгом под нос. Ступив на ковер, как на раскаленные угли, Янко Петрович помянул про себя не сильно добрым словом родителей Венцеля. За выращенных сыновей. Двух, по крайней мере, точно. Удались. Что старший, что младший. Хотя из двух зол воспитатель, если была бы такая нужда, все же выбор не поменял. Венцель, при всех своих мадагаскарских тараканах, был вменяем.       Виктор Альбертович вольготно раскинулся в глубоком мягком кресле и лениво покачивал ногой, поглядывая на коньяк в бокале.       — Не припомню, чтобы приглашал гостей, — Янко Петрович представил их со стороны и нервно хмыкнул.       Весь идеально выглаженный, прическа волосок к волоску, брат Венцеслава и Янко — в растянутых трениках, мокрых носках, на голове пакля. Виктор думал, кажется, о том же, разглядывая пассию почившего Венцеля с пренебрежением аристократической дамы, узревшей на белоснежных панталонах вошь. Вошь особого восторга от наглаженности и строгости не испытывала, отчаянно мечтая пожрать и в душ.       — Ну что ты, какие гости, — ухмыльнулся Виктор. — Мы теперь оба скорбящие родственники. Почти. Я — родственник, а ты — безутешная вдова, полагаю.       Янко Петрович не ответил. Налил себе выпить, терпеливо дожидаясь, пока незваному посетителю надоест ломать комедию, и он скажет, за каким именно овощем его принесло. Виски обжег горло, скатился в желудок и разлился благостным теплом. Телефон в кармане вздрогнул, деликатно уведомляя, что про воспитателя кто-то вспомнил.       — Ладно, — Виктор хлопнул по подлокотнику, допил и поставил стакан на столик рядом, — перейдем прямо к делу. Где мелкие засранцы?       — Не знаю, — Янко Петрович равнодушно пожал плечами, вопрос ожидаемый. — Их украли сегодня. И об этом тебе, скорее всего, уже известно.       — Не верится, — Виктор облизнулся. — Что-то мне подсказывает, что ты, шваль, знаешь точно, где они. Просто изображаешь святую невинность.       — Что-то тебя нагло обманывает, — воспитатель отошел ко второму дивану, присел на край, выцеживая успокоительное по глотку. — Я не знаю, где дети, кто убил твоего брата и что вообще происходит.       — Хм… — Виктор поджал губы. — Я разочарован. Ты так хорошо изображал важную персону последнее время, что грешным делом мне подумалось, братик размяк и посвятил тебя в планы. А оказалось, нет. Обидно. Даже попенять некому. Дражайший братец не оценит моего острословия.       Янко Петрович промолчал. Отчаянно чесалась лопатка и шея, хотелось выполоскать дождь из волос. Вместо этого приходилось изображать игрушку для возжелавшего общения мужчины.       — Что безутешная вдова не так уж безутешна, как посмотрю, — Виктор вдруг нехорошо заулыбался и поднялся, покачнувшись.       То ли набрался, то ли просто повело. От счастья, не иначе. Как же, такого конкурента лишился. Буквально — конкурента по жизни.       Воспитатель отставил стакан, внимательно наблюдая. Вот теперь можно смело сказать, что плохие предчувствия оправдываются. У Виктора очень нехорошо загорелись глаза, взгляд из любопытного стал масляным и развязным. Янко Петрович сполз, отступая заведомо в глухой угол, ближе к каминной полке. Этот человек различий в полах не делал. Его заводило только одно. И не секс.       — Мне всегда было любопытно…       — Что он во мне нашел? — ухмыльнулся Янко Петрович нащупывая за спиной шкатулку.       — Нет, — Виктор пренебрежительно хмыкнул. — Ты как к боли относишься?       Воспитатель вздрогнул. Ну вот, пожалуйста. К гадалке можно не ходить, Виктор играл как по написанному. Ну почему, почему именно сейчас, когда совсем не до игрищ на гобое, на дороге попадается садист?       Виктор уперся руками в стену и камин, нависая приличным габаритом полотняного шкафа — не рассчитай, погребет под весом. Воспитателю очень хотелось садистки пнуть его под колено, но он прекрасно понимал, что толку мало, а разозлит сильно. Приходилось терпеть.       — Какие мы независимые. Всегда удивляло, как такие шавки умудряются быть гордыми? Откуда это?       Янко Петрович сдержался, чтоб не ответить. Терпение, выработанное садиком и каверзными вопросами непоседливых подопечных, отлично сыграло на руку. Хоть советуй всем, кто общается с мудаками, проводить время с детьми.       Лапа Виктора опустилась на плечо, сжала, молниеносно переместилась на горло. Воспитатель все еще терпел, только сдвинулся немного, чтоб угол полки в спину не врезался. Шкатулка хлопнула крышкой, сдав его с потрохами, но распаленный Виктор Альбертович не обратил внимания. Он навалился, задирая воспитателю голову.       — Так что? Ты боишься боли?       Янко Петрович как мог вздохнул и, вывернув плечо, приставил острое перо ножа к горлу Виктора. Аккурат над красивым воротничком лавандовой рубашки. Кончик жала легко кольнул кожу под ухом, в самом тонком месте. Лицо Виктора дрогнуло, зрачок расширился. Сейчас он очень напоминал Степочку, которому сказали, что его план гениален, но, увы, провалился. Или Алешу, которого домой забирал телохранитель, сверкнувший кобурой из-под полы, но не давший игрушку.       — Я тебя не боюсь, — глядя прямо в глаза, спокойно сказал воспитатель. — И если ты считаешь, что единственной причиной моей гордости был твой брат, ты ошибаешься. Сейчас, как понимаешь, терять мне совершенно нечего. И, возможно, тебе понравится, если даже на похоронах будут говорить о тебе после брата. Твоя смерть окажется куда нелепее.       У Виктора дернулись желваки. Он сжал руку на горле воспитателя. Янко Петрович в долгу не остался, надавил сильнее. Воротник испачкался, Виктор вздрогнул.       — Крысеныш, — зашипел он, недоверчиво тронув рану и скосив глаза на вымазанные красным пальцы.       — Я в углу, — красноречиво приподнял брови воспитатель. — А как известно, крыса, загнанная в угол — самое опасное животное. Не советую. Я не ровня тебе, Виктор, но и просто так не дамся. Возможно, ты успеешь меня придушить, а возможно, я успею загнать тебе нож в горло.       Брат Венцеля с отвращением поморщился, не желая признавать поражение. Мог бы, конечно, мальчиков своих позвать из охраны, водилась за Виктором мерзкая привычка из дома выходить невооруженным, но с компанией. Но, видимо, гордость была не только у воспитателя.       — Что ж, Янко Петрович, — с издевательским уважением протянул Виктор, отступая и вытирая руки и шею носовым платком, — если передумаешь — мой номер телефона.       На пол упала белоснежная визитка. Виктор сделал ручкой и удалился, оставив после себя запах острого парфюма и нервную дрожь.       Янко Петрович дождался, пока хлопнет входная дверь, с трудом опустил одеревеневшую в локте руку, вытянул из бара бутылку и основательно приложился к горлышку. Такой стресс точно надо запить.       Запершись на все замки, на всякий случай, проверив все комнаты, Янко Петрович забрался в душ, смывая крупную нервную дрожь, озноб и приступ легкой паники. Как в первый день в саду, ей-богу. Правда, стресса тогда не было, было желание послать директора к такой-то матери и уйти.       Янко Петрович позволил себе минуту слабости. Уткнулся в кафель и закрыл глаза. Телефон вякнул снова. Смс оказалась от Ивана Дмитриевича. Коллега… или уже бывший коллега, хотел увидеться. Намекал на новости.       После смски телефон уже разорвало звонком. Администратор садика — был у них и такой — предупредила, что смена закрыта досрочно, дети больше не вернуться в этом году. Зарплата и отпускные перечислены на счет воспитателя тоже досрочно, в полном объеме. В садик приезжать не надо, бумаг подписывать не надо, воспитатель отпущен с миром до середины августа. Янко Петрович даже из душа вышел, закрутил воду и кашлянул. То есть не уволен, а именно в отпуске? Администратор горестно вздохнула, что увольнять его никто не собирается пока, а в свете последних событий (всхлип, звуки сдержанного вздоха и сморкания в платок) увольнять может быть некому. Совет пока не принял решение, но всех родителей уведомили о продолжении обучения.       Воспитатель посмеялся от души, но все-таки проверил счет, перевел деньги на другой и вернулся в душ.       Иван Дмитриевич нарисовался ближе к ночи. Слегка взъерошенный, слегка испуганный и осторожно присаживающийся на поверхности пятой точкой. Видимо, все-таки шеф и правда соскучился. Бочком пристроившись на стуле, он с потусторонним ужасом обозрел стадион, который выполнял роль кухни в доме Венцеслава Альбертовича. Янко Петрович покосился на большую сумку-переноску, в которых обычно возят животных. Коллега покаянно вздохнул и зарделся, как монашка после казармы. В сумке оказался очень недовольный и местами помятый Кайс. Кот зашипел на Ивана, выгнул спину и бочком-бочком ушел под защиту стола. Оттуда донеслось раздраженное рычание и звуки яростного вылизывания. Иван Дмитриевич пристально разглядывал свои руки и джинсы.       Янко Петрович налил кофе в две кружки, громыхнул ими об стол и уселся напротив.       — От квартиры что-то осталось, кроме стен? — спросил он.       — Ну, — неопределенно помахал Иван, — уборку делать придется. Извини.       — Ясно.       Парень робко взялся за кружку, повозил по столу, заглянул внутрь, не обнаружил ничего, кроме кофе, и вздохнул:       — Я виделся с Олегом. Ему прислали приглашение на аукцион. Точнее не ему, его шефу. Но одного туда Олег его не отпустит. В общем… Янко, ты… поехали со мной?       — На аукцион? — Янко Петрович хмыкнул. — Я не настолько платежеспособен, хотя отпускные и дали.       — Нет, ты не понял, — Иван поерзал на соскучившейся по боссу заднице активнее. — Со мной, в смысле — со мной. К Олегу, он все еще готов дать тебе защиту.       — С условиями?       — Одним, — коллега снова спросил совета у кофе, кофе промолчал, а Ивана неожиданно прорвало. — Какие у тебя еще варианты? Сам будешь искать? В бега ударишься? Олег предупредил, что в живых тебя точно теперь не оставят, даже если детей выкупит он. Венцеслава Альбертовича больше нет, а секретов осталось много. Решат, что ты знаешь, значит, будут выпытывать. Я-то понимаю, что тебе рассказывать нечего, директор при своем характере, наверняка все держал при себе. Но кто поверит?       Теперь пришла очередь Янко Петровича разглядывать сложные кофейные узоры в оставшейся на донышке гуще. Вовремя спас Кайс, выбивший миску из угла. Пока насыпал корм, пока воды наливал, воспитатель косился на напряженного коллегу. Переживает, искренне переживает.       — Я согласен попробовать, — Янко Петрович вернулся на место. — Но тоже с одним условием. Сначала аукцион, и я хочу присутствовать. А потом уже все равно, поэтому согласен поехать с тобой.       — Отлично, — Иван Дмитриевич подскочил на месте, схватился за телефон и принялся браво настукивать марш Мендельсона.       Клавиши едва слышно попискивали. Сообщения уходили вереницей. Кайс успел прикончить корм, Янко Петрович — вторую кружку кофе, когда пришел ответ.       — Олег согласен, напишет, когда точно будут известны дата и время, — засиял начищенной кастрюлькой Иван Дмитриевич, вчитался и снова начал ассимиляцию со свеклой. — Но просит меня вернуться и не оставаться на ночь… с тобой.       — Ревнует? — хмыкнул Янко Петрович.       — Нет! Ты… ну… нет, я же ничего не рассказывал. И вообще, это не его дело. Просто… я все равно останусь! Не хочу бросать тебя одного.       — Как хочешь, — Янко Петрович хмыкнул и со спокойной миной принялся убирать со стола.