» Всё будет в порядке »
Где-то сбоку.
» Ты всегда отлично справлялась »
Где-то сзади.
Аткинс не помнит, как доезжает до улицы, где живёт Лили, пересекая центральные проспекты, не помнит, как перед этим паркуется у Моне, чтобы забрать кофе для миссис Уилсон, как вообще из гаража выбирается. Фотографии с места гибели брата приедаются и высвечиваются в голове прожекторами, на их фоне перепроверять состояние автомобиля и заново переделывать все пункты в воображаемом списке — такие, казалось, мелкие правила превращаются в настоящее расстройство. Когда-то она не могла даже сесть в салон. — Ладно, это гонка на выбивание, сейчас будет весело! — подшучивает девчонка, нащупывая коробку передач. — И музыку включи, — обращается к зеленоглазой. — Умирать — так под Blossoms.< Blossoms - Honey Sweet>
Макс, негодуя, сдаётся после споров и избитых комплиментов, и надевает наушники, когда песня заедает на повторе до самого выезда из города. Уилсон с разрешением укладывает ноги, разувшись, на верхнюю панель, над бардачком, приоткрывает окно: частные, прилично выглядящие дома, сплошь вросшие друг друга, зелёные газоны, велосипедисты, утренние бегуны с собаками, парки и скверы — пушистые ветви деревьев промелькивают и растворяются, превращаясь в размытые пятна, разрываются уходящими в разные стороны огнями перекрёстков. События развиваются так быстро, что Лили не успевает разложить их по планам. Неизменное ощущение, что они все, блять, торопятся и делают глупости, которые в ста процентах случаев обойдутся боком, делают её всё более уязвимой. Этот чёртов город, каждый квадратный метр, загоняет в ловушку: все пути приводят именно к тебе, к тому, кем являешься или должен являться, к осознанности и восприятию твоей грёбанной жизни. Мир становится таким тесным, что единственная мысль крутится в голове — реальность вообще реальна? В зеркале отражается лицо, в красках золотых лучей — глаза блестят ярче, чем нужно. Девчонка присматривается, и смутная тревога маленькими кусочками разбивается вместе с быстро сменяющимися пейзажами. Солнечное сплетение сжимается. Чувствуется — необъяснимое предвкушение веселья. Она уедет, далеко и относительно надолго, туда, где не будет знакомых лиц, мозолящих глаза, обязанностей и одолжений. Ей, определённо, нужен отдых и покой. На одном из светофоров по левую сторону от их машины подъезжает новый поблёскивающий пикап, нашумевшая мелодия вперемешку с басистым смехом проникают в соседний салон и перебивает уже приевшийся, но исторический трек: Уилсон отрывается от спинки кресла, чтобы осмотреть публику, затем пренебрежительно кривится и выкручивает колёсико проигрывателя на полную громкость. — Можно потише?! — орёт брат следом. — Я через двойное шумоподавление слышу! — Подруга, — едко протягивает Аткинс. — Что на тебя нашло? Побереги-ка барабанные перепонки водителя. Макс никак не унимается. — Лили, блять! Обратно! Тонированное стекло плавно опускается, и из окна пикапа высовывается мужское лицо: парень лет двадцати, остроскулый загорелый шатен, осчастливливает кривой улыбкой Алишу, и в этот же момент гул в их автомобиле снижается до минимума. — Я уверен, что нам ехать в одну сторону, — незнакомцу приходится перекрикивать гитарные вставки. — Водохранилище Койот, — он свешивает запястье с серебряными массивными часами. — Виды — так себе, но для отдыха сойдёт. Из-за его плеча пялится ещё один, блондин, — намного привлекательнее, но, к сожалению, не молчаливее: — Бывали там? — Нет, но возьмём на заметку, — вежливость у Алиши всё-таки сучья. Она приостанавливает исполнение любимой группы. — Нам, правда, по пути, номы проедем чуть дальше, километров так на пятьдесят. — Можем как-нибудь скомпоноваться, — слащавым голосом выдаёт парень. — Повеселитесь и, если устанете от однообразия, можете найти с-себ … Уилсон закатывает глаза и перебивает: — У нас девичник без самоуверенных мужчин. Надеется, что Макс, которого, видимо, они старательно игнорируют, не примет это на свою сторону. Алиша, недовольно шепча, старается пресечь её излишнюю дерзость. — Простите, ребят, — натянуто причитает Аткинс. — Компания уже имеется, причём большая. У тебя, кстати, шикарные дорогие часы. Поделишься секретом успеха? Лили сводит брови к переносице, косясь на подругу: во-первых, флирт в ситуации, когда табло светофора, отсчитывающее время стоянки, мигает красным светом, не совсем уместен, и, во-вторых, девчонка уверяет, что ей не с кем проводить выходные, уговаривает, молит поехать с ней, ни слова не обронив о секретных спутниках. Может, Уилсон надумывает, и эта отмазка по наитию убережёт от навязчивых дорожных знакомств. — Могу поделиться номерком, — нахально произносит шатен, и после его дружок прыскает в кулак. — Может, и тебе перепадёт что-нибудь. Уилсон, пытающаяся держаться подальше от этих скользких глупых бесед, усиленно прячущаяся за подругой, строит удивлённую физиономию. Люди, кажется, берут и разом тупеют, и эта самая тупость настолько завышает чувство собственного достоинства, что вскрывает самые пакостные качества. Почему все принимают дурость за превосходство? Люди, в край наглеющие, как известно — должны хоть раз нарваться на горькую правду. — Ну, я уже подписала сделку с дьяволом, — пожимает плечами Аткинс, игриво окидывая взглядом из-под очков. — Иначе откуда взялась эта красота? — она жестом обводит чёткие линии своего лица, параллельно прикидывает, поглядывая на светофор, когда стоит выжать педаль газа. Лили безнадёжно вздыхает, облизывает губы. — Так понятно? — показывает средний палец спустя секунду, на растерзание публики. — Расслабься, дамочка, — выкрикивает блондин за рулём. — Дай пообщаться с адекватным человеком, .. — Мы же просто прикалываемся, — Алиша спешно опускает её руку. — Успокойся! — Развлечения этих напыщенных болванов настолько посредственны, что мне становится тошно, — Лили говорит нарочито развязно, во весь голос, чтобы пробить их самодовольство. — Принимать вежливость каждой второй девушки, которая пытается отбиться от настойчивости глупых мужиков, за «лёгкое поведение» и доступность — признак идиотизма, — она уже прямым текстом обращается к попутчикам. — Твои часы — подарены богатеньким отцом, который не занимается воспитанием сына и получает в подарок охамевшего и распущенного отпрыска, с кучей комплексов и полнейшим неуважением чужих границ. Думаешь, тебе всё дозволено? — Уилсон откровенно смеётся. — Да, ты вывозишь всю свою важность за счёт вседозволенности, но, блять, ты втихую плачешь по ночам, потому что ненавидишь себя, одиночество, отсутствие должного внимания и настоящей любви, и, знаешь, — девчонка набирает побольше воздуха в лёгкие. — Ты настолько жалкий, даже на фоне своего белобрысого товарища. Надеюсь, больше никогда не увидимся. Уилсон на мгновение задерживается, чтобы взглянуть на шатена, и улавливает его настрой. Вот оно – мёртвая маска «бледнолицего»: сталь и натренированная хладнокровность, скрывающая гневную искру в задетом сердечке. Лили по глазам читает, что именно саднит. — Надеюсь, ты научишься жить со своей злостью, — внезапно парирует незнакомец. — И недоверчивостью. — Это уже тебя волновать не должно. Она медленно и чётко салютует двумя пальцами, ударяется спиной о кресло и отворачивается, уставившись в окно. Девчонка грешит — носит «бледнолицего» в самой себе, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями. Алиша натянуто, с долей сожаления, улыбается в ответ напрягшимся беднягам: зелёный — автомобиль трогается с места, оставляя за собой огненный шлейф негодования. — Господи, — восклицает Аткинс, наблюдая в боковом зеркале, как постепенно удаляется серый пикап. — Боже мой, — жалобно тянет она, перестраиваясь на вторую полосу, петляя между машинами в надежде поскорее скрыться из виду. Макс, который подслушивает возмущения сестры и выжидает удобный момент, чтобы начать впрягаться за неё (ведь парень приучен лезть в чужие интрижки лишь с позволения), с расстановкой произносит: — Это было круто. Алиша аккуратно потирает щёки. — Боже, блять, мне так стыдно! — Она уделала их, в чём проблема-то? Наоборот, — отпускает шутки братец, пересаживаясь ближе к центру. — Поздравляю, вы избежали изнасилования без моих нравоучений. — Они не хотели нас насиловать, просто знакомились! — Слушай, ты явно была уже раздета в фантазии блондина. Я, парень, быстро вычисляю все эти намёки и знаки, и… — Господи, они подумали, наверно, что мы ядерные фем-активистки, агрессивные от неудовлетворённых сексуальных желаний и ненавидящие мужиков. — Какая, нахуй, разница? — Они были классными! Новые знакомства — это всегда хорошо, тем более для твоей асоциальной сестрицы, — злобно кидает Алиша в сторону неугомонной подруги. — Что тебя взбесило, а? Их «пошловатые», по твоему мнению, насмешки? Знаешь же, что я всегда могу это пресечь, но иногда нужно цепляться за них, чтобы продолжить разговор, если тебе интересно, конечно, а мне, блять, было очень интересно! — Думаю, ей больше не стоит искать какие-то связи, — бубнит под нос младший. — Тебе не любопытно узнать, чего они добились в этой жизни? С чего вообще решила, что тебя окружают только зазнавшиеся маменькины сынки? В мире — куча людей! Куча! Разных — умных, чертовски красивых, талантливых, со всей душой который тянутся к теб-б… Уилсон — словно в вакууме — пытается собрать себя по кусочкам. Её дробят и дробят, с каждым днём с новой силой, и она, правда, не разбирается — какова всё-таки на вкус. Зеленоглазая не понимает, почему реагирует остро на посторонних, кто пытается приблизиться меньше, чем на два метра, проникнуть в мысли или просто поинтересоваться, как обстоят дела. Не понимает, в какой момент люди становятся основными раздражителями и превращаются в её сознании в порочных чудовищ, нуждающихся и просящих того, что ей дать не под силу, почему считает их — опасностью. Что, если эта злость таилась внутри всегда? Если она притворялась и заворачивала сердце в бархатную обёртку, потому что так — надо, так — принято? — Да и с половой жизнью у неё тоже, наверно, неплохо выходит, . — продолжает мямлить брат, перебирая пальцами. — Заткнись нахуй, Макс! — резко выражается Лили и качает головой, хватаясь за лоб. — Адвокаты приводят факты! Аткинс недоумевающее поглядывает то на показавшуюся кудрявую голову младшего, то на разгневанную Уилсон, то на оживлённую трассу. — В смысле? Макс приоткрывает рот и замечает раскрасневшиеся щёки сестрицы от волнения, злобы или смущения, или от всего сразу, и до него тут же доходит. Нарушил, блять, сразу три правила, молодец. — Я подробностей не знаю, — мирно поднимает руки парень. — Да и вообще, я особо-то вообще ничего не знаю, просто пошутил, — пытается слинять. — Вы там поговорите о своём, девчачьем, и разбудите, когда будет ближайшая заправка, а то сдохну с голода. — В смысле? — настойчиво повторяет Аткинс. — Долгая история, — мешкается подруга. — Расскажу, как приедем. — Лили, — зовёт Алиша русоволосую. — Да тебя будто подменили! Молчишь в тряпочку постоянно и, когда не нужно, взрываешься. Уилсон, отвернувшись, поджимает под себя коленки и заключает их в объятья. Чувство стыда бесследно уходит, вместо того — злоба подначивается диким любопытством и овладевает Аткинс полностью. — Я думала, у нас нет секретов, — обиженно высказывается девчонка. — Ты, кажется, могла признаться даже в убийстве, а сейчас не хочешь разговаривать вообще. Лили настолько устала, что огорчение и, конечно же, разочарование в ней — без этого никак — её лучшего и самого близкого в жизни человека никак не трогают. Она устала оправдываться. — Монти, — бросает равнодушно. — Мы вместе. Опять эти краткие магические импульсы под кожей. Звучит, блять, как приговор. Зеленоглазая предпочитает тонкостями больше не делиться: боится, что и здесь осудят и предъявят обилие «причин почему они не подходят друг другу». Что, если не совпадение? Не совпадение, и она не просто отражение его поступков, а сама — натура? Что, если все эти элементарные, но за уши притянутые доказательства добродушия и безупречности Лили Уилсон совершенно не совпадают с её сущностью? — Что, блять? — Алиша невольно скорость снижает. — Что?! И ты молчала? Лили до такой степени устала, что даже не готовится обороняться, хотя воевать с осуждением раньше было куда проще. В Либерти властвуют сплетни об удивительном союзе, что странно — их недодружба явно шла к заключению на глазах у всей школы, было же очевидно, — и сейчас они перерастают и выходят за пределы, прямиком в её личную жизнь. — Это же, — восклицает Аткинс. — Это, блять, прекрасно! Вы так долго ломались, со всей вашей ненавистью и пререканиями, что я сама засомневалась, — она поправляет оправу на носу и улавливает улыбку Макса на заднем сиденье. — Ладно, вечером я от тебя точно не отвяжусь, а сейчас успокойся и постарайся забыть о тех чуваках. Они, мать вашу, не стоят стольких нервов. Наверно, музыка не даёт ей очерстветь, перекрывая переживания душевной мягкостью. Или добивает до предсмертного состояния, когда становится всё равно на правду, ложь, смятения, проблемы. Лжецы утопают в болотах. Может, она врёт, если уж так вязнет в этих голодных играх? Песня — весёлая, Алиша знает толк в хорошей музыке, да. Вот только легче не становится: они доезжают до ближайшей заправки в полдень, и появляется дикое желание выкурить вторую сигарету. Лили напоминает себе, что сейчас — двенадцать часов дня. Однако рефлексы, как у собаки Павлова, завлекают и жутко сжимают лёгкие. Они выходят из машины, и Макс, растерявший куда-то всю свою энергию, плетётся затариваться тонной еды от щемящего чувства голода. Две иномарки стоят около колонок с бензином, у магазина останавливается старый жёлтый фургон. Количество посетителей у кассы малое — в лучшем случае колеблется от одного до трёх человек. Лили поджигает красный Мальборо, и похуй ей, что курить на заправках строго запрещено, она давится крепким табаком у забора и осматривает территорию: поля по обе стороны автострады — сплошной полосой, до самого горизонта, и парочка одиноких частных ферм в сотне метрах от автозаправочной станции. Девчонка краем уха слышит краткий диалог о палящем солнце милой пожилой пары и тут же ловит недоброжелательные взоры — не нравится, вероятно, дым, летящий в их сторону. Она выжидает, пока старики пройдут мимо неё, пряча сигарету за спиной. Нет, не курит она. Заостряет нервы и точит их, как смерть точит свои лясы. Более стрессовой недели, чем прошедшей, Лили припомнить трудно. И, как наставляет Алиша, Уилсон готова забыть каждого, кто оставляет горький след в душе, но иногда представляется, что это просто невозможно, не то чтобы — нелегко. После той приключенческой ночи опоздание на первые уроки, а после — неконтролируемый сон на парте значительно подрывают её успеваемость. Навалившиеся стремительной лавиной домашние задания, тесты и лабораторные работы, не дают жить с вторника по пятницу. В такие периоды хочется запереться в комнате, нахрен отключить телефон, чтобы никто не трогал, упасть на кровать и впасть в воображаемую кому — прожить самые счастливые моменты, исправить все ошибки, перевернуть жизнь на девяносто градусов и вернуться с новыми силами. Без людей, естественно, которые портят её реальность. Видеть Шейвера в коридоре, который — забытый идеальный броманс — окидывающего Лили испепеляющим взглядом с ног до головы, и чувствовать себя никчёмнее прежнего — это неправильно, это страшно. Уилсон, признаться, не может справиться с глупейшей потерей: он был рядом и вытаскивал, буквально, из петли, когда болело и трясло, а она повелась, променяла на более яркую и будоражащую непостоянность. Поступила, как последняя сука, и натворила делов — подставила, хоть и не хотела, оставила терзаться одного, хоть и не хотела, не успела помочь и позволила броситься в крайность, хоть и не хотела. Райан обсуждает с Кортни, какой оплошностью была его дружба с нашумевшей Лили Уилсон, прибившейся не к тому берегу, связавшейся с самым паршивым, по его мнению, парнем, с Лили Уилсон, которая оказалась дрянью — зеленоглазая уверена. — Когда же ты научишься не создавать себе лишнего гемора, дорогая? — Алиша подходит к ней бесшумно и передаёт капучино со льдом. — Надеюсь, на озере будет не так жарко, — она облокачивается о прутья забора и перемешивает напиток. — Нам уже забронировали хорошее место. Дом — прям у берега, крайний, терраса есть, камин, правда, одна спальня на втором этаже, но с Максом уже договорилась — поспит на диване. Сядем вечером, на свежем воздухе, и будем болтать о насущном. — Ага. — Всё, как ты любишь. — Почему ты не сказала, что с нами едет кто-то ещё? Алиша поджимает губы. — Я не хотела, но так получилось. Те ребята, что были в баре, помнишь? — Ну, . — Они давно предлагали съездить в одно место, и я подумала, что мы можем отправиться туда втроём, а потом я бы поехала ещё раз, с ними, чтобы не смешивать компании, но, как только я проговорилась, всё как-то обострилось, и … — И они бессовестно влезли в нашу тусовку. — Нет, просто предположили, что так будет веселее. Лили мнётся на месте и продолжительно затягивается. — Погоди, что не так-то? Тебе не нравятся эти ребята? — Нет, просто я дум-мала, . — В ту ночь все были пьяные и накуренные, и по сути они не такие плохие, как ты думаешь. Тем более, мы сами иногда балуемся, так что в наркомании их упрекать — смысла нет. Не химия — и то хорошо. Уилсон вдруг гасит сигарету, тлеющую на полпути, об асфальт и, выкидывая окурок за забор, шагает обратно, к магазину: — Ладно, я вернусь через пару минут. — Всё будет нормально, — спешит уверить Аткинс, останавливая на мгновение зеленоглазую. — Мы — сами по себе, они — иногда будут приходить, или соберёмся у костра, чуть-чуть посидим и пойдём домой под каким-нибудь тупым предлогом. Обещаю, что ни на шаг не отойду от тебя. Лили бросает что-то вроде «окей», в попытке спастись, но подруга не унимается. — Нет, правда, — пытается убедить Алиша. — Хочешь, поваляем дурака? Просто проведём весь день в кровати, посмотрим фильмы? Один раз искупаемся и запрём дверь, … Брось, круто же! Алише абсолютно точно не нравится этот взгляд: бегающий, беспокойный, накалённый. — Стой, — прищуривается и хмурится девчонка. — Погоди-ка, ты недоговариваешь, — грозит указательным пальцем. — Не ври, я знаю, когда брешешь. Тебя пиздец как волнует эта компания, и я не понимаю, почему, ... что-то тогда случилось, верно? После того, как я ушла. Вы же сидели и просто разговаривали, ты пила не так много, что вообще, блять, могло произойти?! — Нет, в-всё,.. было нормально. — Врёшь! — Я просто покурила, и мы дальше продолжили веселиться. — Помню. — Вот и всё! — Нет, Уилсон! Тебе некомфортно! Ты можешь обмануть кого угодно, но не меня, точно уж не меня, я знаю тебя от и до, и я знаю, как умело ты манипулируешь, но не сейчас, нет. Девчонка, складывая руки на груди и придерживая стакан с оставшимся кофе, оказывается рядом и смотрит, вскидывая брови, выжидающе, так, будто для Лили начинается отсчёт миллисекунд, пока всё тут вокруг не взорвётся и не рухнет. Начинает давить, пересказывая события той ночи до мельчайших подробностей, словно вообще помнит, что и где она пила, в каких количествах, как сидела и вела себя. — Это Алия? — Нет. — Ник? Господи, он постоянно портит все движухи,. — Нет, перестань! — Милисса не могла, она — ангел. Марк только умом своим хвастается, вряд ли тебя это задело, .. Вашу мать, Чарли? — Всё, хватит-хватит, — с неким отвращением вскрикивает зеленоглазая. — Ты невыносима! — Это его ты не выносишь, раз так бурно реагируешь. — Да, господи, да, это Чарли. Всё? Твои расспросы закончились? — Он обидел тебя? — у подруги резко меняется интонация: встревоженность и напряжение повисают в воздухе. — Пиздец, меня не было всего лишь минут двадцать. — Конечно! — нервный смешок вылетает. — Ты пропала на час, уплыв со своим интереснейшим мальчиком-конфетой танцевать. — Да, потому что я доверяла этим людям, думала, что с тобой и Максом всё будет в порядке, что вас никто не тронет! — Мне стало хуёво, — сдаётся Лили, избегая зрительного контакта. Аткинс также становится на мгновение не по себе. — Так хуёво, что я не понимала, где находилась, всё плыло и сверкало, и я не знала, как вообще остановить этот странный гулкий звон, а ещё голова кружилась, как будто на чёртовых каруселях, — Уилсон тараторит, дополняя свою смазливую речь обильной жестикуляцией. — Я кое-как добралась до туалета, чтобы умыться, и … Аткинс учащённо дышит, потому что внутри начинает трясти: не хочет этого слышать, догадывается, что может последовать дальше, что разуверится в честности давних хороших знакомых или действительно предвидит ужаснейшую картину. — И откуда-то взялся Чарли, — с трудом говорит зеленоглазая. — И на меня что-то нахлынуло, — она делает затяжную паузу, сглатывает. — Но ничего не было. Он остановился, когда я накричала. И ушёл. Я вышла и написала Монти. Просто попросила его поговорить, о чём угодно, а он знал, где я нахожусь, видел в твоих историях, что я пью, сижу с непонятным взрослым парнем, рядом, чуть ли ни в обнимку, хотя мы общались на тот момент уже близко. — Пиздец, .. — И я просто не понимаю, — выдыхает русоволосая. — Если ему было тогда противно? Почему он не наорал или не упрекнул? Он просто сказал, чтобы я ехала домой. — Лили, — нежно произносит девчонка и собирается обнять её, однако осекается, решая дослушать. — Мне похуй, — выпаливает она. — Ситуация неприятная, да, но мне похуй на Чарли, всё, к счастью, обошлось. Монти требовал твой телефон у Джесс, чтобы удостовериться или поинтересоваться, что мы в безопасности, ну, я так думаю, на всякий случай, . и, в итоге, ни слова не сказал по этому поводу. Как будто ему было похуй, но, что если я так сильно его обидела, что сейчас он легко отпускает меня, чёрт знает куда, и ему стало всё равно? Или было всегда — всё равно … — Ты не виновата, — наконец, начинает Алиша. — У вас на тот момент не было отношений, верно? Начнём с того, что это, уж точно, — не измена. — Мне противно осознавать, что я позволила такому случиться. — Но ты и тогда не была уверена, что Де ла Круз может беспокоиться о чём-либо. — Я не знаю. — Уилсон, — говорит подруга. — Послушай внимательно, — придерживает за плечи. — Это был флирт, окей? Ничего страшного не произошло. Ты просто попробовала другого человека и поняла, что, ну, не для тебя, что это совершенно другие ощущения, возможно, враждебные, так? Лили молчит, не двигается — обмякает в её руках и бестолково таращится в ответ. Алиша начинает кивать, чтобы хоть как-то облегчить накал страстей, и зеленоглазая, как дитё, машинально повторяет: — Может быть. — И ты пришла к тому, — разжёвывая слова, объясняет Аткинс. — Что, на самом деле, прикипела к другому, да? Положительные ответ. — Что тебе комфортно именно с ним. И это — ахуенно, ведь до тебя, в конце концов, дошло! — она трясёт подругу. — Очнись и просто отпусти это! Я клянусь своей модельной карьерой — Чарли к тебе на шаг не подпущу, но жалеть о том, что произошло между вами, — читает, как мантру, протяжно и настойчиво. — Нельзя. Не знаю, насколько близкими, пошлыми или грязными были его обжимания — он прекратил их и ушёл. Такое случается повсеместно, и это неправильно. Чарли — адекватный, он не станет вспоминать ту ночь, не станет её повторять, тем более. Это было, и это закончилось, так что, — Алиша поправляет её пушистые волосы и улыбается. — Боже, да ты прекрасна! Ты нашла своего человека, и это искупило всё, что было в прошлом, разве не так? — Ты перебарщиваешь, — Лили застенчиво опускает голову. — Помолчи! — с умилением просит Аткинс и деликатно обнимает её. — Ты передохнёшь, посмотришь на ситуацию с другого угла, и не станешь загоняться. Согласна? Алиша до конца дней запомнит психологический трюк, которым Уилсон успокаивала близких людей, когда тем было до безобразности грустно: проговаривать в унисон наставления на ближайшие часы и дарить всепоглощающее тепло с избытком. Полные провалы, неудачные собеседования, несчастья и самотерзания Аткинс сопровождались крепкими объятьями и меткими указаниями. Скрытая печаль Джеффа всегда выворачивалась наружу и испепелялась благодаря её отзывчивости. Как там говорится? Тренера не играют? Алиша, держа пари, убеждена: дельные советы Лили Уилсон раздаёт проще простого, вот только — сама им не следует. Ну, что ж, повторим ещё раз. — Я не буду загоняться, — побеждая упрямство, мычит девчонка в бесценное плечо. — Расслаблюсь, попытаюсь подумать. В плясе тёмных размышлений заговорит о ерунде, о чёртовом часе, когда всё, может быть, пойдёт по пизде — и станет ещё хуже, а пока — пошлёт нахуй внутреннее «я», вырывающееся и портящее действительность, постарается не падать духом в этом никчёмном противоречивом мире. — Спасибо. — Ты слишком хороша для страданий, Лили. Пачка солёных крекеров, ядерная вишнёвая жвачка и новая зажигалка за пару центов в кармане джинсов Лили, пакет с разнообразными снэками, сладостями и дешёвыми газировками, пригретый под боком Макса, и полулитровая бутылка газированной воды — так, для здоровья. Они едут по автостраде от Эвергрина на юго-восток — до озера Андерсон. Шоссе забито нескончаемой вереницей машин, и только спустя сорок минут монотонной езды среди распаханных земель дорога становится просторнее, и Алиша уверенно прибавляет скорости. Приходится, как угодно, спасаться от солнцепёка: приоткрывать окна, чтобы порывы ветра били в лицо и закладывали уши, занавешивать их с пассажирской стороны всеми вещами, что они взяли с собой, хотя бы полотенцами, ныть и ругаться, чтобы облегчить путь. Сейчас бы нестись в тени густых, росших по обочинам деревьев, но здесь они так редки, что вкрадываются догадки о временной петле — они следуют по бесконечному маршруту с несменяющимися ландшафтами. Воздух — ещё непонятный, лёгкий, но с привкусом городской среды и промышленных объектов. Аткинс, утомлённая приумноженной внимательностью, с интересом включает радио и подбадривает себя мыслями о скором приезде. Уилсон-младший, распластавшийся на заднем сиденье, дремлет с ритмичной музыкой в наушниках, подложив под голову обе ладони, иногда дёргает пяткой и нечленораздельно бормочет во сне. Лили копается в телефоне, высчитывая на калькуляторе космические цифры, матерясь снова и снова. — Всё, к хуям, — возмущённо бросает мобильник в сумку. — Никакой математики. Пожалуйста, просто избавь меня от этого, — жалобно просит подругу и с передышкой дополняет протест. — Ненавижу математику. Покинув автостраду, ребята мчатся по двухполосной щебеночно-асфальтовой дороге, сначала на юг, потом на восток. Виды сменяются: краешек восходящего солнца появляется во впадине, меж скалистых хребтов, и светит прямо в глаза, пока машина снова не сворачивает на юг. Дорога абсолютно пуста к тому времени, как они въезжают на территорию национального парка, эфир радио уже забит помехами, сквозь которые прорываются «международная поддержка…русско-американский...неизвестно будет ли…добиться…», вместо того, чтобы выключить его, Алиша напевает поверх эфирного шума песни Гарретта Борнса, подменяя забытые слова мычанием, и раз за разом возвращается к начальным строкам, про облака, электрическую любовь и мечты. Голос у нее не дурен. Лили нравятся эти песни, но она не может вспомнить строчки. Когда дорога превращается в извилистые лабиринты, Аткинс старается сосредоточится исключительно на карте, не обращая внимания на трески веток и фон радиостанции. По сторонам — местность сильно изрезана, ту и там торчат посечённые ветрами тёмно-серые монолиты, отбрасывающие мрачные очертания под косыми лучами солнца. Автомобиль виляет между площадками для кэмпингов, минует пункт помощи отдыхающим — девчонка глядит на часы: — Мы добрались быстрее, чем я думала. Ребята покидают неизвестный туристический лагерь в направлении к «Окружному парку Андерсон-лейк. Дорога упирается в перекрёсток: такое же двухполосное шоссе, идущее вдоль берега озера. С правой стороны в конце, прям у воды — высокие панельные коттеджи с колоннами из натурального дерева. Их дом выглядит скромнее и меньше, чем остальные, но аккуратнее, ухоженнее что ли. Чистый, красивый, черепица краснеет, газон подстрижён, мансардные окна — игрушечный. Прямо к входу ведущая, выложенная гладким камнем, дорожка, никаких ограждений. — Эй, ты, бездельник, — тормошит брата Лили. — Просыпайся, поможешь — Ещё пять минуточек, — неразборчиво проговаривает тот от сонливости. — Подъём! Девчонка взъерошивает его густую шевелюру и тянет за локоть, чтобы тот приподнялся, однако младший оказывается таким тяжёлым, что зеленоглазая просто оставляет эту попытку. Она выходит из автомобиля и принимается таскать в несколько подходов сумки, в которые Макс, кажется, положил всё, что был в его комнате. А говорят ещё, что девушки в поездки много набирают. Очередной стереотипный бред. Аткинс подкидывает ключи Лили, чтобы отойти и оповестить арендодателя, и та, как бешеная белка в колесе, начинается носиться по дому, вскоре подключается младший: разместить шмотки по шкафам, подраться разочек, в суматохе чуть не разбить светильник, поругаться, помириться, получить пизды от Алиши — как обычно бывает у двойняшек. Спустя целый ряд хлопот Уилсон удаётся выдохнуть и трезво оценить обстановку — внутри, как фешенебельный отель, к которым подруга только и привыкает в своих «модельных» поездках. Лили надеется, что эти два дня будут стоить тех бешеных денег, что ей пришлось отвалить за проживание, причём доля Макса была минимальной, он, якобы, «на мели», но она-то знает о тайнике под кроватью, забитом купюрами. Ладно, для него не жалко. Братец, вон, прыгает, как осчастливленный щенок, по заднему двору, уже готовый сигануть со скалы в озеро и настойчиво предлагающий Алише арендовать лодку и отправиться на противоположный берег. — Отстань, — отпихивается девчонка. — Ты можешь выбрать всё, что хочешь, только, пожалуйста, не делай лишних движений, мне и так душно! — Ну, дорогуша, — он теребит её запястье. — Давай, будет круто, как в детстве. — Почему здесь тебе так нравится? — вмешивается Уилсон. Ей действительно хочется постичь ту же глубину восторженности и удовольствия, что испытывает младший, но пока что она видит перед собой только симпатичные застройки с реклам в интернете и обычные природные красоты, каких загородом — предостаточно. Ничего необычного. — Ты не поняла, разве? — Мой брат слишком впечатлительный и гиперактивный? — Лили шутливо хмурится. — Догадывалась раньше, да. — Боже, — безнадёжно мычит парень. — Это болезнь какая-то, или что? Я сомневаюсь в её адекватности. Порой, младший становится чрезвычайно дерзким, особенно, если они начинают собачиться до потери пульса — их не остановить, сарказм и пакости идут встречным потоком. — Правда, не помнишь? — переспрашивает Аткинс. Ребята неотрывно пялятся на неё, с лёгкой иронией, и Уилсон смотрит на них — как на последних идиотов. — Мы отдыхали на этом озере, — утверждает подруга и указывает той за спину. — Другая база для туристов, за лесом, где второй въезд. Она прям точь в точь, как эта, поэтому я не говорила, сюрприз хотела устроить. Вспоминаешь? Лили, ну, давай же. С Джеффом, — девчонка снимает солнцезащитные очки. — Нам шестнадцать только исполнилось, а Максу,. сколько тебе было? — Пятнадцать, — бросает парень. — Сейчас бы не помнить, сколько мне лет, подруга. — С натяжечкой. — С какой … Мне ровно пятнадцать было! — Ты мой взрослый мальчик, — жеманно говорит Алиша и тянет его за ухо. — Такой обиженный, не могу,. Она пытается его поцеловать в щёку, тот — брыкается и бунтует, а Лили стоит в бессознательности и опирается о стеклянную выдвижную дверь. Она не могла забыть о той поездке, ведь так? Ну, не могла же. Все воспоминания с Джеффом были настолько ностальгическими и тёплыми, что всегда отдавали свежестью в памяти, вертелись одно за другим, днями и ночами с рокового момента, что, блять, не так-то с ней? Ноги — ватные, и вздохи — более хриплые. Она заходит в гостиную, оставляя ребят на улице, не обронив ни слова. Кое-как передвигаясь, садится на ступени деревянной лестницы, ведущей на второй этаж, громко сопит и чертыхается. Смазанные фрагменты его лучезарной улыбки, замысловатого танца у костра, мужского смеха, приглушённых криков, всплеск воды и шёпот, шёпот, масленый шёпот. Лили пробирается пальцами в пушистые волосы, отсчитывая секунды, встряхивает головой и отчаянно стонет, чтобы избавиться от той болезненной давки, что появляется в груди. Может, это защитная реакция такая: мозг блокирует время, в которое ты была безмерно счастлива, чтобы не сравнивать с тем, что имеется? Девчонка реально не узнаёт это место, потому что практически не помнит, каково это — с живым Джеффом — радостно и беззаботно. Лишь по фотографиям, сделанным в летние каникулы: он балансирует на упавшем стволе дерева, с рюкзаком, в майке, в облюбованных ею кроссовках… — Ты в порядке? –Алиша бросается к съёжившейся и побелевшей девчонке. — Уилсон, посмотри на меня, пожалуйста. Заплывшие изумрудные глаза и брови, сведённые к переносице — Лили напрягается. — Нормально, что ты не помнишь, это же было давно. — Мы отдыхали с Джеффом, — ломающимся голосом говорит девчонка. — Убегали втроём в лес, пока родители спят, и он чуть не утонул, потому что там было очень глубоко и камни тоже были … — Большой синяк тогда получил, да, — посмеивается шатенка. — Ты помнишь, как мы ташили его до базы? Щиколотка опухла, он хромал и всё ругался, что мы помогаем, — морщится. — Ужас какой, аж дрожь берёт. Ну, я про то … про ногу, в общем, . — Давай прогуляемся, — перебивает русая. — Я хочу посмотреть, как тут всё … обустроено. Вспомнить хоть что-то. — Без проблем.< Kevin Abstract — Peach >
Людей вокруг было не так много: семьи с детьми, в основном, и женатики, вырвавшиеся на природу в кои-то веки из-за плотных рабочих графиков, молодых ребят и вовсе нет. Территория внушительная: земля, пропитанная запахом жареного мяса, хвои, химических средств от насекомых и туристическим духом. Всё, что вторит безделью, — местный маленький магазин, круглосуточный уютный бар, скрывающийся под видом беседки со стойкой, сауна, и куча разнообразных развлечений для богатеньких. «Окружной парк Андерсон-лейк» — не место, где стоит «искать себя», а вот забыть, кто ты и как зовут, — очень даже, если ты приезжаешь и проводишь отдых в одиночку.Уилсон казалось, по крайней мере, что какие-то отголоски в себе она подчеркнёт, а с какими-то и вовсе расстанется, однако совершенно не подозревала, что этими самыми отголосками послужат флешбеки с лучшим другом, покинувшим её так рано. Не думала, что томительная тоска вернётся, вроде как расправилась же с ней. Они обходят за полчаса зону отдыха, обсуждают повседневность и подписанные контракты Алиши. Шатенка всё также упорно стремится объездить полмира в поиске новых приключений и опыта. Аткинс делится списком секретов домашнего обучения и Лили уже подумывает — не воспользоваться ли ей этим исключительным правом? Либерти приносит больше заморочек, чем любое другое учебное заведение города. Её там не жалуют — терять нечего. — Твой типаж не может цениться в Китае, как и мой, как и любой другой симпатичной девушки. Они же придирчивые минималисты, ненавидящие американцев и смуглую кожу. — Если верить агенту, то большие красивые глазки с хорошей фигурой — прямой путь на подиум в Гонконг обеспечен. Весной мне придётся перелететь Тихий океан и распрощаться со спокойной жизнью. Заставят пахать, как робота, чёрт побери,.. За Алишу, по счастливой случайности, призвание выбирают представители небольшого, но весьма влиятельного восточного модельного агентства, и, если той везёт с превосходной внешностью и детской обаятельностью, то Лили необходимо постараться и над первым, и над вторым, в особенности, пунктом. Иногда Уилсон завидует простому исходу её дел: сидеть на пляже и получить огромное количество поклонов, а в последствие улететь через месяц в Нью-Йорк на курсы и заработать приличную сумму, которую она с успехом проёбывает в первые же дни — такой жизни, естественно, хочется всем. Джефф тоже особо не парился: спорт — то, где у него получалось лучше всего. Лили — из «святой троицы» — единственная, мечется и не может найти золотую середину. Они возвращаются к коттеджу и встречают Макса, успевшего познакомиться с соседями. Брат в красках описывает: странноватая пара, решившая уединиться и потрепать нервишки друг другу — затем накидывает идеи на ближайший час. Аткинс точно обрадует его, сказав, что компания из клуба немного пошатнёт его планы. Ребята прибывают к десяти вечера, по словам подруги, и до этого Улисон обязана хоть как-то собраться с мыслями. Во второй половине дня, как обычно бывает, они постепенно привыкают к новому месту. Уилсон предвидела — Макс некоторое время стенает, слоняясь по огромным комнатам, потом пропадает из виду, уверяя, что постарается разузнать, какие бесплатные фишки можно выудить у хозяина базы, и что не попадёт в передряги. Лили верится с трудом, но когда-то же нужно избавлять брата от тотального контроля. Судя по музыке, вновь заполняющей пространство на первом этаже и плавно перетекающей наверх, Аткинс мается с ужином: готовит для неумёхи-Уилсон, из того, что удалось ухватить в местном магазине продуктов. Видимо, узнав о наличии полностью оборудованной кухни, она придумывает, как по-быстрому скрасить ожидание. Полезное увлечение, на самом-то деле.Любит подруга и с рецептами возиться, и экспериментировать — Лили на руку её стремления. Даже если шатенка хочет загладить вину таким образом. Уилсон вряд ли станет мешать.Лили: я искренне верю, что это не подстава 7:12 pm что так просто получилось 7:12 pm она не хотела, но так получилось … 7:13 pm
Монти: 7:21 pm просто держись подальше 7:21 pm мне похуй, что она там хотела 7:21 pm ты не обязана с ними тусоваться Это не то, что может вызвать такую улыбку, Лили. Совсем не то.я позвоню тебе через час 7:22 pm ладно? 7:22 pm надеюсь, ты будешь в состоянии разговаривать 7:23 pm если нет, то 7:23 pm я просто убью тебя 7:23 pm приеду завтра и надеру твою обнаглевшую задницу 7:23 pm
7:27 pmок 7:27 pm моя задница не наглее твоей 7:27 pmтвою хочется видеть здесь и сейчас Лили, прекрати улыбаться, как последняя дурочка, и прими тот факт, что он хотя бы соглашается поговорить с тобой, хоть и занят совершенно другим, в своей компании хронических пьяниц. Ты, кстати, туда отлично вписываешься — просто опаздываешь на уикенд. Девчонка вытаскивает зарядку из розетки, кладёт телефон в задний карман льняных брюк и спускается к подруге. Аткинс гармонично выглядит за плитой: пританцовывает и напевает под нос, помешивая овощи на сковородке, орудуя банками со специями, украденными с бара-ресторана, и ножом настолько умело и непосредственно, что закрадываются подозрения о её истинном таланте. Уилсон незаметно подходит и утаскивает кусочек перца с разделочной доски. — Осторожно, — предупреждает Алиша. — Остро. — Не острее, чем мой язык, — шипит девчонка. Алиша крышкой накрывает сковородку, избавляясь от брызг масла, и разворачивается, отряхивая ладони. — Давай со мной. Она начинает качаться из стороны в сторону, ритмично, затем плавно, приманивая за собой. — Я пока не в настроении, — отказывается зеленоглазая, дожёвывая остаток красного перца, обжигающего дёсна и скребущего старые язвы. Усиленно не показывает боли. — Выглядит съедобно, — кивает в сторону конфорки. — Опять ты со своим, — она тыкает её в бок. — Сарказмом! — Бля, только без щекоток! — Открой вино лучше, — просит Аткинс. — Раз у нас нет настроения до сих пор, можно его создать, — рассуждает, продолжая кружиться по кухне. — В сумке, ..а, нет! В пакете, за столом, да… В смысле, нет? Тогда в холодильнике. О, я такая предприимчивая! Сразу в холодильник поставила. Вот, что значит — ответственность ... а знаешь,.. Лили берёт бутылку красного полусладкого. Медленно ввинчивает штопор, найденный в шкафчике. Тянет, чувствуя, как трогается и идёт упругая пробка, пронзённая чистой сталью. Пока она мягко двигается, вдруг думает, что последний раз в жизни открывает вино. Хватит с неё этих «безотчётных настроений». Надоело обеспечивать организм допингами — лишь бы не умереть от страхов и ударов судьбы. Видит, как с ощутимым хлопком выскальзывает бежевая пробка, и ноздри получают слабых ожог спиртовых испарений. — … Когда тебе семнадцать, в самую пору танцевать в нижнем белье под пластинки с бутылкой вина в руках. Алиша всегда была романтичной, с долей инфантильности, — верила в сказки и смотрела на жизнь сквозь розовые очки, и это, к слову, никогда не мешало идти с высоко поднятой головой и припрятанной козырями за пазухой. Смерть Джеффа придала очкам более тёмный, прозрачный оттенок, может, слегка приспустила их, однако не испортила её мировоззрение. Уилсон — поломала, раздробила и пережевала. Она не повзрослела. Просто потеряла детский энтузиазм, навсегда. — И спиться молодым, — весело добавляет Лили, поднимая бокал. — Прости, моя дорогая печень. — Мы с тобой не в ответе за весь белый свет. Мир сошёл с ума. Он хочет себя разрушить, тебя разрушить, меня. Но Алиша — против разрушений, и, если мы, вдвоём, тут веселимся — похуй. Тут — никаких разрушений, никаких драм, ладно? — Да, конечно, — соглашается русоволосая, не вслушиваясь. — Я тебя чертовски люблю, и пью за твою удачу, — подмечает шатенка. — Чтобы мы никогда не расставались. Аткинс предрасполагает любого — Уилсон с первой встречи данное свойство пытается скопировать. Тщетно. В её обществе чувствуешь кураж, как кажется на первый взгляд, — что-то, ломающее границы восприятия многих вещей, разводящее пламя внутри, дающее свободу. Уилсон поддаётся: едва ли она найдёт более родную и понимающую подругу в этой жизни. Безмерная ответная любовь к шатенке подковывает расположение духа. Любовь, в принципе, обманывает. Ледидамыкультурныесдержанные — не про них, по крайней мере, точно уж не про Лили. Они безыдейные. Тот самый азарт — и бокалы летят на пол, разбиваются вдребезги на счастье, а бутылка через горло опустошается в мгновение. Аромат тушёных овощей, карри и алкоголя наполняет гостиную. Они танцуют так, будто никто не видит, смеются так, словно Уилсон — всё безразлично, а Аткинс — всё важно. С чистого листа продолжается вечер, опять-таки, становится хорошо и тепло. «Хорошо и тепло» зеленоглазая уже не обозначает, как примитивные физические потребности. Нечто большее — чувствует смысл в себе, по всей видимости. Хотя бы в чём-то. — Чёрт! — скулит девчонка, случайно ударившись коленкой о край кухонной тумбы. Потом срывает на смех. — Как же тупо, … — Раз-з-зошлась, — давится едой Алиша. — Больно? — Адская боль, — она ворчит и потирает ушиб. — Шучу, терпимо. Может, проветриться? — А может, аптечку найдём? Полегче станет. — У нас есть аптечка, но нет мазей. Лучше не станет, подруга. Тебе нужна помощь? Я, конечно, готовить не умею, но подавать тарелки, там, например,. — Нет необходимости, а то разобьёшь опять что-нибудь. — Арендодатель не узнает, клянусь. — Ну-ну. — Я пройдусь вдоль озера, пожалуй. — Там есть причал для лодок, неподалёку от беседки. Только аккуратнее, он — старый и неустойчивый. И возьми лёд у бармена, приложи к коленке. — Хорошо, — ехидно отвечает зеленоглазая. — Мамочка. — Господи, звучит ужасно![…]
Туман становится всё плотнее. Сырые гладкие доски, выцветшие до нежно-бежевого оттенка, поскрипывают и чуть ли не расползаются в стороны под ногами — причал совсем старый.Необходимо глядеть в оба, чтобы не подвернуть лодыжку, провалившись в какую-нибудь щель или ступив на трухлявую часть. Здешняя достопримечательность, как никак, раз владельцы решают оставить его в первозданным облике. Три небольших узких лодки, крепко привязанных верёвками к сваям, с облупившейся краской, мирно покачиваются — значит, причал всё ещё принимает желающих исследовать бездны озера Андерсон. Это ветхое пристанище для ржавых шлюпок нравится Уилсон — единственное живое место среди пышных декораций. Лили сидит и, забывая про свою неаккуратность, болтает ногами без опасения намочить новые кеды. Влажный, прохладный воздух щекочет лёгкие. Вода становится гладкой: дневная рябь пропадает, и тёмные глубины внизу лежат бесформенной массой, на поверхности мутного озера плывут листья, горящие ярко-оранжевым полотном. Противоположный берег выделяется нечётко — неровным силуэтом лесного массива с выпирающими соснами, пронзающими сумеречное небо. Мирная тишина. Озеро своим спокойствием усиливает впечатление его безучастности в существовании оживлённых берегов, кишащих человеческой энергией и деятельностью. Природа так устроена: затишье всегда предшествует буре, огромной сильной буре, сметающей всё под корень. Лили раньше не задумывалась об этом, времени не предоставлялось: вечеринки, интриги, ликование — затмевают разум. Наступает хаос, о котором никто и не подозревает, и режим «лететь по пизде» включается на полную мощность, и становится ещё хуже, ещё плачевнее. Когда тебе семнадцать, ты не совсем понимаешь, чего ищешь, не знаешь, надо ли искать и найдёшь ли. Когда тебе семнадцать, всё — игра, и ничего не вяжется, нарастают глупости и заебы. А дальше — только-только начинаешь любить по-настоящему и жертвовать по-крупному. Думаешь, что кое-как ты построил своё маленькое «затишье», и вот, держись, — буря. Ты перестаёшь верить. И доверять. Уилсон предчувствует пиздец и, мать твою, — не умеет к нему подготавливаться. Она, вновь принимаясь за старое, переваривает тревогу и перестаёт вести счёт времени, а где-то там, на столе, стынет её ужин, и Макс, скорее всего ищущий её по всему коттеджу, достаёт Аткинс. У Лили немного кружится голова и её тянет на подвиги. Окунуться в ледяную воду, чтобы снять жар в щеках, животе и в горле, — уже не кажется скверной идеей. Где-то слева вдруг поскрипывают доски, и девчонка вздрагивает от внезапного резкого звука. — Блять! — прикладывает ладонь к груди для разрядки. — Зачем так подкрадываться? Кидает наобум: пока сложно разобрать — что за незваный гость подступает в ночи. — Я думал, что здесь никого. До безумия знакомый хриплый бас, Уилсон прищуривается, чтобы рассмотреть очертания тени. Сложновато фокусироваться в опьянённом состоянии. Постепенно глаза привыкают, и девчонка, подмечая длинные волосы, спадающие на широкие плечи с накинутой поверх джинсовой курткой, и зрачки, сверкающие в гуще ночной черноты, расслабляется и подтягивается, чтобы устроиться удобнее. — Шутишь, — огрызается девчонка, оглядываясь. — От-т…откуда ты п-появился? — Меня выдумало твоё воображение, — фыркает парень и оседает ядом. — Зашёл в бар забрать своё пиво, смотрю — знакомая фигура, — его оценивающий взгляд опускается ниже, и сам он начинает ухмыляться. — Думаю, ты или не ты. Кстати, — он крутит пластиковой бутылкой, наполненной до краёв, перед носом. — Можем разделить. — Спасибо, но не в этот раз. Мог бы окликнуть для начала. — Ты вот-вот рухнула бы в воду. Видимо, мутит тебя сильно. — Неправда! — Или наорала, или начала бы отбиваться. — Звучит, как подъёб. — Ни в коем случае!.. Скорее всего, просто испарилась бы. Он тут же делает несколько длительных глотков, прокашливается и оставляет бутылку по другую сторону от зеленоглазой, подальше, чтобы случайно не разлить содержимое. Впечатление о нём то же — пьяный раздолбай, с напирающей харизмой и редкой наблюдательностью. — Нет, ты издеваешься надо мной, — смеётся Лили. — Мне плевать, знаешь, — мигом изображает серьёзность. — Я не стану игнорировать тебя, ведь отчасти — это был и мой косяк. — Косяк был общий, — продолжает отпускать шутки парень. — И все его слишком быстро скурили, даже насладиться не дали. — Чарли, прекрати! — её несвязная интонация заставляет улыбаться. — Я о том глупом случае. — Ну, если ты считаешь страсть — глупостью, что ж, — проговаривает блондин. — Пора повзрослеть. — Обойдёмся без условных советов. Парень ложится, упираясь локтями в щели между досок, запрокидывает голову. — Как тебе здесь? Классное место, скажи? Тихое, скучное, но есть в этом какой-то шарм. — Мне было шестнадцать, и те летние каникулы были, несомненно, самыми бурными. В июле Алиша с братом заставили меня поехать на озеро, как и сейчас, ничего не меняется, конечно, .. Андерсон — хорошее место, да. — Наверно, невозможно принять то, что ваш состав не в полной комплектации на этот раз. — О Джеффе слышал? Уилсон сводит брови к переносице, Чарли поднимается и выравнивается с ней. — Успокаивали Алишу все, как могли. Я снимаю квартиру во Фримонте вместе со Стивеном. Ты видела его, такой … с яркими д-др… — Мальчик-конфета, — констатирует Уилсон. Чарли издаёт нервный смешок. — Что, прости? — Ну, с яркими дредами, .. ассоциация такая. — На заметку возьму, — ехидничает парень. — Всегда теперь называть его так буду. — Так, что дальше-то? — Только просыпаемся — начинаю курить в окно и слышу всхлипы за дверью, надрывные такие. Стивен редко слезу пускает, и тон какой-то слишком девчачий. Выхожу, а там она стоит, вся заплаканная, трясущаяся. Я — вообще ни к месту был на тот момент,. Ногти впиваются в кожу. Вот, почему Аткинс так дрожит над этими людьми — они послужили жилеткой, стойкой и совершенно непричастной. Лили не знает, кроется ли тут её вина, однако становится до жути некомфортно. Девчонка, давным-давно проанализировав их с Алишей расставание, приходит к выводу: она не смогла бы даже маломальской опоры обеспечить, сама валялась в беспамятстве месяцами. — … И мы собирались всей компанией на протяжении недели, отвлекали всячески. Ходили в клубы, таскали по ресторанам, домашние вечеринки, поездки, девчонки какой-то женской хуйнёй занимались, по типу походов за шмотками, йоги, .. блять, я и не думал, что может быть настолько тяжело. — Вы так близки,. — С Алишей? Не так тесно, как думаешь. Я — так себе сопереживатель. Стив — её лучший друг. Чувак огромную роль сыграл, тут не поспоришь. Я где-то поддакивал там, на задворках. — И долго? — Она, грубо выражаясь, была соседкой, потому что оставалась через день ночевать. — И тебя не напрягало? — Человеку было хуёво, — возникает блондин. — Я не стал делать хуже своими претензиями. Тем более, Стив мне, как брат, так что … Уилсон в какой-то степени завидует этой поддержке, ведь ребята знакомятся в Нью-Йорке, два года назад, и до сих пор с первого зова бегут утирать споли друг другу, несмотря на расстояние и собственные трудности, плюя на свои увечья. Лили очарованно наблюдает за тем, как парень поправляет рубашку, две первые пуговицы расстёгнуты — с изящной тонкой шеи на ключицы спадает кулон в виде камня, с крупной цепью. Девчонка привыкла к нервной суетливости, развязности, хулиганским замашкам, настороженности, но в его облике ничего этого не было. У блондина все движения плавные и неторопливые, мягкие. Возможно, Лили выигрывает джекпод в лотерее удачи: если бы на этом месте был не Чарли, можно с точностью сказать — она бы ставила крест на всём этом мире, будучи уверенной, что он стремительно катится к чертям. Парень рядом светит своей естественностью и вменяемостью, и это похоже на выдумку. Уилсон, учитывая среду, в которой растёт, только спит и видит людей, не строящих из себя великих помощников, как Шейвер, для очистки кармы, не психующих из-за одного промаха, не сбегающих без шансов объясниться … Уилсон, попробуй однажды заглянуть чуть дальше своего носа. Не меняющих подруг на очередных мудаков, поднимающих самооценку за счёт неуверенных и наивных девчонок — любимое занятие Джесс. Уилсон, то, о чём ты так мечтаешь, находиться прямо у твоего эгоистичного носа. Не выделывающих эмоциональные качели, не оправдывающихся, не скрывающих настоящее… Монти. Уилсон, ты так любишь себя, что забываешь о самом главном. Лили особо не вслушивается: парень, вроде, пересказывает историю знакомства со Стивом, добавляет ещё страданий Аткинс, немного изливает душу. Девчонка думает, как бы не упустить момент — телефон Де ла Круза к разгару вечеринок оказывается где-то в ебенях, его приходится искать, вороша все диваны и кресла, так что надо торопиться. Блондин замолкает ненадолго, понимая, что сейчас им — не заинтересованы. — Не буду нагонять грусть, — усмехается Чарли, плотно закручивая крышку от бутылки с пивом. — Меланхолия для слабых, люблю жить в позитиве. Так что, — встаёт одним рывком, поправляя края рубашки. — Не стану портить твоё одиночество снова. Он спокойно удаляется в темноту. Лили молча закуривает. Даже не помнит, как прихватывает с собой пачку. Что бы зеленоглазая не пробовала — привычки всегда въедаются после первой пробы и возобновляют свой ход, когда стремишься их бросить. Как и люди, в принципе. Девчонка достаёт телефон и кривит улыбку, когда начинаются гудки. — … Насколько ты пьян от одного до десяти? — На все двадцать, детка, — слышится смазанный лепет парня. — Ты? — На твёрдую шестёрку, — говорит зеленоглазая. — Или … нет, на восьмёрку, — прыскает девчонка. –Я слышу … это Джастин? — Да, он не в, .. Фоули, блять, отвали от меня! Нет, я не знаю, … не знаю, где он, — из телефона раздаются мужские вопли и басистый смех. — Съебись, я занят, — Джастин старается остро пошутить, но выходит несвязно. — Серьёзно, блять, ещё раз заикнёшься, . не нужно злить меня! Уилсон затягивается и выпускает дым — он густо оседает в воздухе. — Ты что там делаешь? — лукаво произносит Монти. — Играю в «пей или разденься» с очень горячими взрослыми мужчинами. Зеленоглазая вновь дёргает ступнями, ждёт реакции. Монтгомери прокашливается, связь портится, и его голос приглушается. — Ты уделаешь их в два счёта. — В один,.. — протягивает девчонка. — Я валяюсь на пирсе у озера и жду, когда кто-то спохватится. Надо же добавить остроты в этот монотонный вечер. Ты куда-то свалил, почему так тихо? — Съебался от Фоули на кухню. У самой-то, — подначивает Монтгомери. — Даже музыка не играет. Закрылась от богемы в комнате? Признайся, наконец, что у Брайса было бы лучше. Уилсон через второе ухо слышит «код красный», ведь, если она соберётся с силами и поделиться секретом, к бедному Чарли привяжутся оскорбления похлеще «богемы» с убийственно пренебрежительным тоном. — Нет, просто, .. я жду, когда Алиша отлично поработает и накормит меня. — Аткинс — ещё та тёмная лошадка, как я понимаю. — У тебя странное восприятие, Монтгомери. Признайся, наконец, что ты пьяный, и лишь бы к кому-то приебаться, — Лили старается держать интонацию, подшучивать, но его критичность напрягает. — Она не хотела, я же говорила. — Мне не нравится её поведение, — тянет парень в трубку. — Она самовлюблённой была и будет. Внутри черти пляшут, ликуют. Пальцы едва ли не отпускают сигарету — зеленоглазая качает головой. Она уверена, что он просто горячится. — Что, бл-лять,.. нет, остановись! — сдерживает его прямолинейность, чтобы до конца не испортить настроениесебе. — Выскажешься, когда будешь трезвым. — Ладно, но на сухую голову я не даю поблажек, — фыркает Де ла Круз. — Надеюсь, ты действительно послушаешься и не станешь творить глупостей, да? Все мы знаем, в каком азарте ты прыгаешь в бассейн по пьяне. Лили прикусывает губы, до крови, потому что не признаёт в этом грубом сдавленном голосе Монти. Того Монти, что блещет злобной иронией в речах, но ни к чему не относится серьёзно. — Я, боже, — говорит девчонка под нос. — Я даже не представляю, насколько жёстко стоит тебя унизить, чтобы ты понял,.. — Что? — переспрашивает Де ла Круз, когда восстанавливается связь. — Не расстраивай меня, — он томно вздыхает, пока зеленоглазая молчит в тряпочку. Молчит и старается не цепляться за его недоброжелательный тон, просто-напросто не знает, о чём ещё говорить после такого, построится ли вообще толковая ругань. Она нехотя переводит тему, и как всегда всплывают эти «ненавистные» шутки друг про друга. Де ла Круз бывает суровым и не держит язык за зубами, она — слишком идеализирует. Парень готов проболтать с ней хоть всю ночь, не стесняясь выражений и постоянно намекая на пошлости, продолжая мнить из себя кукловода. Уилсон намеревается придерживаться однотипных ответов и спешит закончить очередной спектакль — и, блять, никогда же не получается. Она поддаётся, как миленькая, и начинает оттаивать. — Ты был бы в восторге, — одобряет зеленоглазая. — Виды тут, правда, красивые. Любит он шататься не только от одиночества — завлекают укромные психологические места, но он тщательно это скрывает. Любит сидеть и вслушиваться в шипение морской пены, различать самолёты среди звёзд и вырисовывать в воздухе траектории их полётов, кататься на парковке, где очертания города похожи на картонные стены коробки, сидеть на капоте джипа и кусать обветренные губы. В предпочтениях — её. — Без Уилсон пусто, — в третьем лице говорит, чтоб звучало не так слащаво. — И скучновато. — Это твой член передал? — посмеивается девчонка. — Он не говорил бы, а действовал. Оба не стесняются вульгарных крайностей, и, может, за это их и отвергает общество. Оба не позволяют испортить громкими фразами их раздельное веселье — ни люблю, ни скучаю. Заходят издалека и проверяют почву — опять же, боятся, что всё пойдёт по пизде, предчувствуют, что так и будет. Не ускоряют этот процесс. Оба продолжают обсуждать обыденные вещи и делать вид, что они вместе как-то не так, как все хотят, чтоб было. — У меня такое ощущение, — начинает Уилсон. — Если честно, .. — заправляет волосы за ухо. — Что мы не виделись месяц. Он смеётся. — Странно, — помалкивает пару секунд. — Слышать от тебя такое. — Да, знаю. — С чего это ты так расщедрилась? — Нам нужно поговорить, — сквозь зубы проговаривает девчонка, еле-еле переступая через их общие принципы. — Это намного важнее, чем то, что ты пытался несколько минут назад опустить мою подругу, к слову, — укоризненно добавляет зеленоглазая. — Мне, честно, поебать — хочешь или нет, но разговор выйдет серьёзным. — Я не стану играть по твоим правилам, Уилсон. — Станешь, без каких-либо возражений. — Не люблю подчиняться, не даю чётких обещаний — нерушимые законы, знаешь же. — Я тоже. В этом мы точно не сходимся, однако иногда уступить проще. Я, . — запинается. — Я не знаю, что будет дальше. — Ненавижу, когда ты так делаешь, — негодует парень. — Говоришь загадками. — Сейчас не самый подходящий момент, — признаётся Лили с надеждой, что тот безмолвно соглашается. — Притворись, что потом выслушаешь? Не представляешь, через что я иду, чтобы высказать, — вздыхает. — Всё, что приводит меня, блять, в такой ужас … — Ты становишься слишком мягкой, когда выпиваешь, — издевается Де ла Круз. — Такой пушистой, покладистой. — Искренней, — поправляет девчонка. — Это называется «искренность», этого понятия нет в твоём кодексе, — бросает в сторону. — Не всё потеряно, малыш. Я буду таким душевным завтра, — начинает проводить проверенные махинации. — Если захочешь, конечно. — В компании ты стараешься соответствовать своим дружкам-мужланам. — Можем поспорить, но твой вызов будет дорого стоить. — И что же ты напридумывал? — Такие вещи только на ухо и шептать. — Твои животные желания скоро зайдут настолько далеко, — язвит зеленоглазая. — Что ты потеряешься в реальности. — Соглашайся, — парирует Монтгомери. — Тебе понравится. Флирт никогда не был любимым делом Лили Уилсон. Девчонка не видела в этом процессе прелестей, пока Аткинс не стала издеваться над её славным выражением лица и горящими зрачками, которые выходили на свои позиции при разговоре с каждым встречным человеком. Алиша всегда утверждала, что подруга от матери унаследовала все женские качества, какие только могла, и что это обязательно сыграет ей на руку в будущем. — Что?.. Блять, он совсем плохой? Ебануться, вы не можете отвалить от меня хоть на секунду? — слышны неразборчивые жалобы. -. Я, .. Да я чем помогу, мать вашу?.. Пусть Дэвис и разбирается, на что она тут? Ладно, — озлобленно чертыхается. — Уилсон, проблемы зовут. — Только не говори, что его тошнит, — тараторит девчонка. — Не говори, меня и так кружит во все стороны! — Не скажу, но суть ты уловила. — Держу кулаки, чтобы у Фоули не было передоза, — усмехается зеленоглазая. — Лучше прощаний не нашлось? — Удачной ночи, дубина, — льстивым голосом проговаривает Уилсон. — Мне тоже пора, а то становится прохладно. — Бля, даже Макс не в праве тебя согревать, ясно? — он будто случайно транслирует собственные мысли и, осознав это, прощается и отключается. Лили смотрит на жалкие двадцать пять минут времени, которое они тратят на бездумные диалоги, словно хочет выудить из цифр на экране телефона здравый смысл. Дыхание перебивается. Две совершенно разных беседы — два совершенно противоположных человека. Не то. Всё-таки — не то. Чарли — не Монти, и чувств он не вызывает таких, противоречивых и всепоглощающих. Душа блондина лежит на его ладонях, кроется в манерных гладких движениях, он сам её выкладывает мозаикой напоказ — мол, вот, смотрите, я тот, кем предстаю перед вами, чистый, не приукрашенный, подлинный. Чтоб дойти до души Де ла Круза, необходимо покрутиться, погореть в девяти кругах ада, тысячу раз пожалеть, выйти потасканной, окровавленной тернистыми плющами, но живой. Если играть — то по-крупному. Если играть — то по-жёсткому. Иначе станет чертовски однообразно. Кажется, она всё ещё на первом круге. Чарли — приятный, идеально высеченный по стандартам общепринятой красоты, весёлый, и, самое главное, предсказуемый. Уилсон не знает, какой планке соответствует Монтгомери, но блондину ещё тянуться и тянуться. Они обсуждают это с Алишей позже.< Khalid — Location >
Игры в «ябыникогдане» у костра напоминают её школьные вечеринки. Только, если компания Аткинс вспоминает те времена с лёгкой ностальгией, для Уилсон вырисовывается болезненная обыденность. Ближе к полуночи ребята порядком разогреваются — наступает пора долгих философствований, перемешанных с курьёзами недалёкого прошлого. Их пламенные дискуссии подогревают угли в костре и ложатся бальзамом на сердце Лили. Вселенские неведомые законы зеленоглазая не с многими может трактовать. Большинство школьников ограничены заурядными проблемами — они не заглядывают за пределы своей четырёхстенной комнаты. Кажется, она готова ныть об этом каждому присутствующему. Приятно наблюдать за Максом, который обманывает всех вокруг, уверяя, что в стакане — минералка. Который смеётся до сухого кашля и улыбается во все тридцать два после гиковских шуток Марка. Младший иногда болтает до приступов истерики, говорит лишнее и поддерживает статус неисправимого максималиста, однако, если б его не существовало, Лили бы точно слетела с катушек. Ей в детстве однажды сообщили, что до смерти её будет уважать и уберегать лишь один мужчина, ещё не родившийся, но ожидающий встречи. Сложно представить, насколько один маленький человечек может столько значить и весить — понимаешь не сразу и, скорее всего, на недостижимо эмоциональном уровне. Он так счастлив и красив в моменте, что у Лили покалывает грудная клетка. — Присосалась, — довольно протягивает Макс, когда его обнимают за шею. — Пиявка. — Я безмерно тебя люблю. Родным людям говоришь редко и осознанно. Не ждёшь ответа, и так понятно же — взаимнее некуда. — Неадекватная сестрица, — ухмыляется парень. — Сначала орёшь и ругаешься, потом резко вспоминаешь, что я тебе нужен, да? — она слегка придавливает сонную артерию. — Фу, телячьи нежности. Макс радуется каждый раз, когда старшая приходит осчастливленная домой ночью, когда валяется на его кровати и перебирает комиксы, протирая глянцевые страницы, до того, что он не может выжить её из собственного пространства. Когда вторгается без спросу и жалуется на смертную тоску, когда просит его прикрывать от родителей, потому что хочет любить и отрываться. Когда сама приносит еду, сама стучится, когда не плачет. Алиша разделяет её с Чарли, следит за любопытными взорами и ладонью отворачивает его лицо от подруги, когда тот засматривается. Уилсон смешно — пусть немного помучает наивного обкуренного приятеля. Мальчик-конфета, чьё признание девчонка, наконец, принимает, — Стивом его называть непривычно — постоянно пялится на Аткинс: у этих двоих цепная связь, да такая, что звенья припаяны кровью. Мелисса, как компанейский арлекин, раздаёт внимание направо и налево, обделённых не остаётся. Для полнейшей идиллии не хватает той азартной пары. Имена вылетают из памяти — Лили, откровенно, плевать. Костёр хищно пожирает сухие ветки, брошенные Марком, и трещит, пламя взвивается вверх длинными языками. Любое туристическое место кишит мистическими легендами: обычно про маньяков, педофилов и диких животных. Уилсон неизвестно, из каких фильмов Мелисса накапливает эти ужасные сюжеты, но обстановку её монологи накаляют. Становится зябко, шелест хвои кажется надуманным, завывания ветра закрадываются под одежду. — Хватит с нас, пожалуй, — начинает выкручиваться Алиша. — Кошмаров. А я хотела поспать нормально так-то, да,. — Согласна, — подхватывает Уилсон. — Уже почти час, так что … — Да бросьте, — восклицает Стив. — Когда мы ещё так соберёмся? — В любой другой день, — отрезает Аткинс, поднимаясь с пледа. — Если ты, конечно, соизволишь позвонить. Камень преткновения — заставляет его призадуматься. Уилсон желает всем спокойной, тихой ночи, без происшествий, чтобы развеять ненужный драматизм. — Ты с нами? — бросает Максу. — Во мне полно энергии, — отвечает младший, переглянувшись с Марком. — Это вы уже стареете. — Зайди в дом тихо, как мышь, а не как обычно, пожалуйста. — Понял-принял. Уилсон не фанатик, поверьте, но многое может притянуть за уши: сомневаться в ориентации братца после его оценивающих переглядываний с существом своего пола — лишь повод поглумиться и задеть его неприязнь к нетрадиционности. Не доебаться до младшего — простите, такое вообще возможно? Лили, в конце концов, добирается до полноценного ужина. На террасе в густоте зелени играют гирляндные лампочки, и ночь, откликнувшись на этот свет ещё мрачнее и таинственнее, вползает липкими отпечатками на деревянные половицы. С Алишей чувствуешь себя в совершенно другом обличии: с вином в руках, жалобами на здоровье, отношения и с неизменным ощущением чёртовой женственности.«Боже, Уилсон, до чего катимся-то…»
После смерти брата подруга, безусловно, взрослеет. До такой степени, что уже не станешь бездумно вдавливаться в ковёр и есть китайскую еду, чудить и не спать ночами, чтобы только встретить рассвет и обозлить родителей. До такой степени, что уже не станешь валять дурака, а будешь думать, как бы, мать вашу, не проебаться с такси ранним утром и не опоздать на съёмки, дабы были средства на содержание всех своих запросов. Нет, Уилсон категорически не хочет взрослеть. — У тебя нет мишленовской звезды, — облегчённо выдыхает зеленоглазая. — А то пришлось бы назвать произведением искусства, блять. — Жаль Джефф не застаёт этого момента, — Алиша прижимается к спинке плетёного кресла. — Мы бы поспорили, кто преуспел в готовке. — Оба хороши, — возражает девчонка. — Никогда не забуду его яблочной шарлотки. — Горелой? — прыскает шатенка, прикрываясь ладонью. — Да уж, нашла, что любить, .. и что там, кстати, с любовью твоей? — Не то, чтобы плохо, — язык развязывается от непривычки, Лили взъерошивает волосы. — Просто, … Боже! Почему ты не предупреждала, что будет так сложно?! — Каждый проходит этот ёбнутый этап, — подруга разводит руками. — Всё — индивидуально, но, — повышает голос, привлекая внимание. — Я всегда говорила, что мужики — такие тупые,. Разве, так сложно говорить напрямую? Мол, да, ты мне нравишься, и я не стану выделываться, игнорировать тебя, … они все — такие трусы! — Вот и я о том же! — восклицает Лили. — Хотя, нет, .. это не совсем то,.. точнее, дело не в Монти. Но и в нём тоже, — ведёт череду бессвязных рассуждений. — В общем, я не знаю. Мне, — морщится. — Некомфортно, почему-то. Люди смотрят! Все! Такое ощущение, что я — выставочный экспонат нациста, и такая ненависть читается в глазах,. они будто осуждают за то, . за то, что я, блять, встречаюсь с определённым человеком. — Его ненавидит вся школа, — неосознанно начинает кричать шатенка. — Конечно же они будут ненавидеть и тебя! То есть, как стадное чувство: выбираешь самый неприятный объект, и всё, что с ним связано, автоматически становится мерзким. — Я не избиваю школьников, — горделиво смеётся зеленоглазая. — Разве, я такая? — Какая нахуй разница, что думают остальные? — Алиша продолжает затапливать её неуверенность. — Это твой выбор! Погоди, когда Лили Уилсон начала задумываться об общественном мнении? Ты пыталась совратить полицейского в Лос-Анджелесе на глазах у всего пляжа, ок? А постоянные скандалы в школе? Как вообще это работает, на Де ла Крузе всё заканчивается — и свободная жизнь, и девственность, и похуизм? Та дурацкая бессонная ночь, когда девчонка посылает на все четыре стороны свет, ручаясь за самого неоднозначного человека в мире, — порыв. Не всегда мы приходим к верным выводам: ты мечешься в вариантах и пережёвываешь по сотне раз сомнения. Такова человеческая натура — тщательно и осторожно взвешивать масштабные решения, выбирать из худшего менее вредящее, чтобы удостовериться и уберечь свою ничтожную задницу от наколок судьбы. Вся жизнь — сплошные ошибки. Истекает время осознания, и это пиздец, как настораживает. — Ты, — Алиша любит спрашивать в лоб, и тем самым заставляет её ничтожное сердце биться чаще. — Любишь его? Любовь — хуйня, не больше, чем привычка. Она не вечна — Лили судит по родителям. Люди бегут от ответственности, стремятся к свободе, надоедают, играют с эмоциями. Подавляют друг друга и запутываются в мечтаниях. Накапливаются трещины, одна за одной, долгие годы игнорируемые и маскирующиеся ворохом повседневных забот. Люди просто-напросто становятся чужими. Сколько, блять, ещё причин зеленоглазая может привести? Существует ли любовь вообще, если люди расходятся? Незначительное количество времени, в сравнении с ничтожно малым сроком твоего существования, которое ты проживаешь счастливо, но в итоге всегда в конце получаешь боль и кучу выращенных комплексов — не стоит это того. Она не знает, что значит эти ваши «настоящие отношения», и впервые, два года назад, когда она доверилась человеку, всё пошло по накатанной — ей воспользовались. Уилсон тошно и боязно от историй изнасилованных женщин. Уилсон никому не рассказывает свою. Она не хотела, она была пьяна и с дуру дала согласие, не до конца была уверена, просто интересовалась и не могла его остановить. Не знает она, не зна-ет, да и не видела никогда у знакомых стабильных и достойных связей. Взрослые играют комедию, внушают, что это необходимо. И от этого страшно — перестаёшь верить в их мир как в идеальное место для жизни, в человечность и ёбаную мораль. Что бы не говорила, как бы не пыталась держаться, люди — мрази, осуждающие, эгоистичные, и порицающее общество, которое постоянно учит, как нужно, как легче, как правильно, накрепко подрывает самооценку. Эти озлобленные взгляды повсюду и грязные сплетни, его крайнее безучастие — о таком в сказках не пишут и в фильмах не рассказывают. Где ваши фантастические сюжеты в реальности? — Нет. Уилсон недоумевает, когда Аткинс смеётся ей в лицо. Алише известно обо всех их вылазках, метаниях и неловких ситуациях, когда Лили выплёскивает тирады в видеозвонках и описывает несущественные мелочи, так радуется и расстраивается, прикидывается, что не плачет, и сипло критикует «убожество» Де ла Круза. Алише известно, какой бывает подруга, и девчонка действительно видит в них идеально безобразную пару. — Ошибаешься, Уилсон. Нет, господи, это звучит как очередная насмешка. — Ты боишься отношений. Давай, дорогуша, поиграй в Джессику Дэвис. Можете сговориться и сообща унижать. — С чего бы это? Лили Уилсон любит врать, любит врать себе. Её сороковая личность, самая здравомыслящая, аплодирует стоя и ликует, ведь друзья говорят об этом вслух — нашёптывает остальным, чтобы настоящая не услышала, что любит его как образ, а не как человека. — Ты боишься принять не столько его, как себя. Ту, что играет спасателя Ноева Ковчега и, когда понимает, что не всех возможно поменять, бежит и занимается самокопанием, потому что думает — дело во мне, я такая ущербная, — пародирует её манеру. — Столько психологов понабралось, — иронизирует девчонка. — Жуть, . — Ту, что хочет показаться лучше, чем есть, и постоянно проёбывается, — всё не успокаивается, не любит она льстить близким, ой, как не любит. — Боишься принять себя, поэтому и не подпускаешь тех, кто сделает это за тебя. Аткинс поебать, что подруга-сестрица выглядит в данный момент так, будто её душат и топят одновременно. Алиша надеется, что её правда преисполнит познание Уилсон, а какие уже там пути она выберет — неважно. — И что же ты хочешь, чтоб я сделала, м? — обидчиво проговаривает Лили. — Кинулась в это с головой? — Ни в коем случае, — отрицает шатенка. — Должна оставаться капля осмысленности. Просто постарайся не противиться своим чувствам — не заметишь, как всё наладится. — Я позволила боли захватить меня, когда умер Джефф, — жалобно вторит зеленоглазая. — И она превратила осень в мясорубку, и до сих пор даёт о себе знать. — Да, тоже самое, — в какой раз признаётся Аткинс. — Но я столько потеряла, и приобрела за одну только осень. Вы вместе из-за Джеффа, как бы это глупо и возвышенно не звучало. Лили, очнись. Он не так беспокоился о Джеффе, сколько хотел помочь, потому что смотрел на тебя, как на отражение. Они вместе — точно не как любовь, и точно уже не как союзники. Они вместе — как идентично жестокие люди. Один срывается и вымещает накопленное на и без того покалеченные души, другая уничтожается автоматически — оба себе запрещают быть людьми. Они вместе — как одинокие и брошенные, как озлобленные и разочарованные, будучи тысячу раз теми, в ком разочаровались так же сильно. Когда-нибудь терпение лопнет — Уилсон перестанет беспрекословно подчиняться давлению. Когда-нибудь она пойдёт против — напролом. Так, почему бы не стать редкостной сукой?