Один выбор может изменить тебя. («Дивергент», В. Рот)
Эрик
Когда я вернулся обратно к месту привала, Элен уже спала. Мне до зуда в ладонях хотелось к ней прикоснуться, но я знал, что сделаю этим только хуже, и поэтому, молча стиснув зубы, я окинул ее слегка вздрагивающее тело долгим пытливым взглядом, бесшумно положил рядом с ней карту и устроился неподалеку у догорающего костра. Нервы гудели натянутыми проводами, а в мысли никак, блять, не приходил покой. Поджав сухие обветренные губы, хранившие ее вкус, я положил руки под голову и стал созерцать созвездия над собой, тонкой вышивкой украшавшие полотно небосвода. Внутри меня горячим ключом билось несогласие с ее решением. Получив отказ, я теперь еще больше желал заполучить Кровавого Сорокопута. И не просто заполучить ее физически. Вспомнив, какое первое впечатление она оставила о себе в начале и как сейчас, спустя несколько дней, горячо отвечала на поцелуй, я понял, что как эгоист хочу заставить ее «очнуться», стать живой. Стать моей. Я хотел, чтобы она наплевала на условности. Послала нахуй эту свою Империю. В Элен заключена такая всепоглощающая сила, такая несломленная воля, которая вся сейчас покрыта трещинами из-за вечного поклонения и подчинения законам, и даже не зная доподлинно, через что именно она прошла в своей жизни, став такой и отказавшись от многого, я желал высвободить ее истинные намерения. Почему? Да потому, что не мог вынести того, что даже в этом, отличном от Чикаго, мире один не может отдаться другому из-за наседающей сверху системы. Я был сыт по горло предсказуемостью собственной жизни в пределах Стены, окружавшей наш город, где каждый мой шаг был предопределен с самого рождения. Воспитание, отбор во фракцию, последующее существование в ней, выбор товарищей и близких — всё было ограничено, рафинировано, строго до рези в глазах. И встретив её, видя эти холодные голубые глаза с проникшей в глубину болью, вспыхивающие неосознанным пламенем желания ко мне, я понял, что хочу хоть на отведенное здесь время, хоть как-то, но всё же пойти против любых правил. И принудить Элен поступить так же. Сделать это вместе. И пускай я был груб и жесток в каких-то словах, пускай мы в чем-то не поняли друг друга — всё это не имело значения, потому что внутри меня грелась четкая мысль, что я получу ее отклик. Увижу, как она ярким фениксом восстанет из пепла и взлетит навстречу ко мне. Я и не заметил, как уснул, пребывая в этих размышлениях, и, проснувшись утром, обнаружил Кровавого Сорокопута полностью собранную и готовую к дороге. Она вернула на своё гибкое тело доспехи, привычно нацепила ножны с мечом, и сейчас в свете утреннего солнца проницательно рассматривала карту в руках, сидя у остатков вчерашнего костра. Кровь, брызнувшая на ее маску, когда она прикончила свою лошадь, застыла на поверхности коричневыми разводами, будто символизируя окончания одного этапа жизни и начала перехода к другому. Горячий пустынный ветер поднял крупицы песка, и я сухо откашлялся, поднимаясь на одеяле. Я заметил, как Элен вскинула на меня свой взгляд, в котором отразилось мимолетное тепло и интерес, а затем снова опустила его в карту. — Нашла что-нибудь интересное? — разминая затекшие во сне мышцы из-за неудобной позы на песке, невозмутимо спросил я и кивнул на свиток в ее руках. Я решил вести себя с ней, как ни в чем не бывало — пока это было единственно верной линией поведения. И, кажется, она приняла ее, отвечая в том же духе. — Скорее, подумала, что стоит еще раз свериться со своими внутренними координатам. Последний раз я была в этих краях во время учений несколько лет назад, поэтому могла подзабыть дорогу, — голос Сорокопута не дрогнул, выводя слова ровными нотами в мой адрес. Я потянулся к кожаному мешку с водой, чтобы утолить жажду, и она, спустя минуту, решительно продолжила: — До заката мы прибудем в крепость, если поедем объездной дорогой, проходящей рядом с… — Элен запнулась и вдруг уставилась в карту так, словно видела ее в первый раз. Я недоуменно вскинул брови и, держа нагревшийся от солнца бурдюк, подвинулся к ней немного ближе, чтобы понять причину возникшего остолбенения. — … Нуром… — тихо выдохнула Сорокопут, вцепившись пальцами в пергамент и сминая его. Ее глаза расширились, озирая маршрут, а очерченные губы, подрагивая, приоткрылись в немом вопросе. — И? Что это значит? — нетерпеливо спросил я, всматриваясь в девичье лицо. — Ну конечно… — сама себе прошептала она и резко поднялась с места. Измеряя шагами пространство передо мной и задевая кончиками черных сапог песок, Элен начала рассуждать вслух, периодически бросая на меня торжествующие взгляды, — Осенняя ярмарка в Нуре! Через два дня! В ней участвуют все племена кочевников, в том числе и племя Саиф, которое вырастило Элиаса. В таком скопище народа, повозок, животных он запросто затеряется, прячась среди своей приемной семьи, и попробует проскользнуть мимо нас, меченосцев. Элен потерла длинными пальцами серебряный лоб, разглаживая несуществующие морщины и добавила: — Как я раньше не догадалась… Я не спешил разделять её триумф озарения и хмуро спросил: — Разве набег кочевников на ваш лагерь не означал объявления войны? Какой им смысл кучковаться в одном месте ради какой-то ярмарки, если вы можете ударить по ним в это непростое время? Опустившись на корточки передо мной и пристально вглядываясь в мои глаза, которые я не отводил от её собственных, Элен принялась пылко разъяснять, вся охваченная эмоциями: — Это был, скорее, одиночный акт неповиновения. Бунт. Саботаж. Несмотря на полученную серрийскую сталь, кочевники никогда не смогут объявить нам настоящую войну — им попросту не хватит ума, сил и тактики. А что касается ярмарки: не знаю, как в твоем мире, но в Империи — не важно, к какому народу ты принадлежишь — принято отдавать дань традициям. И они не упустят возможности собраться на праздник в очередной раз. Внимательно дослушав ее, я небрежно пожал плечами и, прервав зрительный контакт, встал со своего места. Сорокопут поспешила выпрямиться следом. — Что ж. Как скажешь — тебе, как главнокомандующему, в любом случае виднее, — я потер глаза, пытаясь избавиться от навязчивого ощущения песка под веками, который, казалось, был повсюду, и отгоняя невольно возникшую картинку того, как вновь впиваюсь в такие притягательные губы, — Какой тогда план?… Сорокопут одарила меня странным задумчивым взглядом. Нервно вцепившись в рукоять меча, она тихо пробормотала: — Разве ты всё еще готов в этом участвовать? — А разве у меня есть выбор? — я надменно вскинул брови, скривив губы в горькой ухмылке, — И разве в первый раз, когда мы обсуждали наше сотрудничество, тебя интересовала моя готовность к подобному? — Я подумала, что после вчерашнего… — Элен потупила свой взгляд, поджав губы. К не скрытой маской части скул прилил румянец. — Что после вчерашнего «что»? — позволив себе приблизиться к ней, я перебил Сорокопута, и, в свою очередь, тоже окинул ее фигуру долгим и пристальным взглядом, — Откажусь? Пойду на попятную? Мои слова прозвучали с явным двояким смыслом, похоже, окончательно выбив ее из колеи, и, когда я это понял, по телу разлилось теплое и тягучее чувство удовлетворения. Выдержав необходимую паузу для усиления эффекта, я поспешил продолжить, чтобы развеять воцарившуюся атмосферу (пускай помучается, несносная девчонка…): — Мы договорились, что если я помогу тебе добраться до беглеца, ты после поможешь мне. Это, своего рода, ультиматум, и у меня нет особого выбора. Так что твой вопрос, готов ли я — как минимум, не логичен. Сорокопут вскинула на меня свои блядски красивые глубокие глаза, и лицо в маске тотчас же приобрело отстраненное и холодное выражение. Ее внутренний стержень, прогибающийся благодаря моим действиям и словам лишь на мгновения, не переставал восхищать меня. — Доберемся до крепости, передохнем после сложного путешествия и двинемся в Нур. Туда около трех часов быстрой езды, — собравшись, твердо отчеканила она предстоящие действия, — По прибытию в гарнизон обратимся к кузнецу, чтобы он снял с тебя браслеты и попробовал отлить пули. Ты сможешь объяснить ему, как они в точности должны выглядеть? — Конечно, — с иронией сухо ответил я и наклонился свернуть одеяло, пока Элен, договорив, поспешно отвернулась собрать оставшиеся вещи. В Бесстрашии во время инициации нас учили не просто стрелять и правильно держать оружие в руках, но и скрупулезно разбираться в каждой мелочи, которая касалась огнестрела — начиная от размера и веса пуль, заканчивая сбором и разбором пистолета. — Надеюсь, Авитас добрался туда… — посмотрев сощуренным взглядом вдаль, уже скорее себе, а не мне, прошептала Элен. Мне импонировало ее беспокойство о состоянии собственной армии, ведь я и сам периодически возвращался мыслями к Чикаго, в котором остались мои бойцы и неоконченная война с изгоями, но сейчас, когда она произнесла имя своего военачальника с какой-то неуместной заботой, чувство зарождающейся ревности больно кольнуло в глотку. — Пойдем, время не ждет, — лишь холодно бросил я ей в ответ, проходя мимо и задевая плечом. С собранными пожитками я размашистым шагом направился к коню, слыша за собой легкое дыхание промолчавшей Элен.***
Наш путь пролегал через величественные барханы песка, которые спустя несколько часов плавно перешли в иной пейзаж — вернулись сухие степи с пронизывающими ветрами и изредка попадавшимися деревьями. Большую часть дороги мы двигались молча, периодически меняя темп скачки, чтобы не загнать лошадей в эту жару. К своему седлу и коню я окончательно привык, а вот к постоянно забивающейся пыли в лицо нет, поэтому в какой-то момент я на ходу снял футболку и обвязал ею голову. Элен на пару мгновений отстала от меня, сверяясь с картой, а затем ее лошадь подошла вплотную к моей. — Неплохой тюрбан, — миролюбиво бросила она, загадочным взглядом озирая сооружение на моей голове. Единственным не скрытым тканью местом на лице оставались глаза, и я окинул Сорокопута максимально красноречивым взглядом в ответ. Она еле заметно усмехнулась уголками губ, и, цокнув лошади, пришпорила ее сильнее, обгоняя меня. Я молча проводил наездницу глазами, и, тоже вжав пятки в бока своего коня, чтобы набрать скорость, кинулся догонять ее, но Сорокопут все равно успела скрыться за поворотом высившейся рядом скалы. И когда обзор перед моими глазами вновь открылся, я невольно резко остановил своего скакуна, увидев взволнованную Элен на вздыбившейся лошади, а в паре метров от нее — неизвестного человека в черных одеяниях и в глубоком капюшоне. Что за очередная хуйня… Я тут же подобрался, выпрямив плечи и втянув в себя воздух, наполненный опасностью. — Ты еще кто такой? — машинально вытащив из-за пояса метательные ножи (к чужому мечу я, блять, так и не привык…), громко рявкнул я в сторону путника, видя, как Элен с трудом пытается успокоить своего коня. Сравнявшись с ней, я заметил, как слегка дрожат ее руки, держащие поводья, и как сжаты обескровленные губы. — Чужестранец… — странным певучим голосом протянул неизвестный перед нами, отчего я ощутил незнакомые мне доселе мурашки по позвоночнику. Это был не страх, но что-то очень близкое к нему… Приглядевшись получше, я обнаружил, что этот человек словно парил над землей, не касаясь ее, а скрывающий лицо капюшон был опущен настолько низко, что мне пришлось бы спуститься с седла, чтобы разглядеть спрятанные черты. А был ли он в принципе человеком?… — Для чего ты здесь, Князь Тьмы? — вступила в разговор Элен, наконец взявшая контроль над лошадью. Ее голос прозвучал сипло и с опасением. Сорокопут явно не ожидала его встретить посреди дороги и явно не испытывала удовольствие от встречи. Вся ее напряженная поза говорила о том, что эта сущность в черном крайне ей неприятна. Заебись. Вот и с Князем познакомились… Давайте еще и ифритов сюда подгоним и устроим отличную вечеринку. Я почувствовал, как меня начинает затапливать изнутри злость вперемешку с адреналином, и непроизвольно сильнее стянул поводья. Этот ублюдок в капюшоне чуть повернул свою покрытую голову в сторону Элен, потусторонним голосом, в котором затаилась угроза, отвечая и ей, и мне: — Комендант хотела убедиться, что ты в порядке, Элен Аквилла… — необычная фамилия моей светловолосой союзницы кольнула слух, — Вести о битве с кочевниками дошли до Антиума… Какая неудача для Сорокопута… Каждая его фраза сопровождалась таинственными паузами, от которых Элен было явно не по себе. — А твои дни, чужестранец, сочтены… Я отцепил ткань футболки ото рта, открывая своё лицо, и нагло фыркнул, буравя взглядом Князя Тьмы, в том время как Элен закусила губы и хранила молчание: — Премного, блять, благодарен. Еще пара слов, и твои тоже будут сочтены, — лезвие ножа многозначительно блеснуло в моих руках, но его это, похоже, только позабавило. — Ты дерзок, чужестранец, и глуп, думая, что можешь что-то изменить… Вокруг нас зловещим эхом, хотя пространство было открыто, раздался тихий смех. Но меня это не впечатлило и, решительно направив коня к Князю Тьмы, я озлобленно выплюнул в его сторону: — А ты прав насчет дерзости, ублюдок, и именно поэтому, я предлагаю тебе пойти нахуй и освободить нам дорогу. Фигура в капюшоне плавно повернулась к застывшей в седле Элен, чьи губы были приоткрыты, выдавая волнение в дыхании. Проигнорировав мой выпад, Князь Тьмы, почти шепча, промолвил: — Комендант следит за тобой, Кровавый Сорокопут… Еще одна оплошность, еще один неверный шаг будут стоить тебе очень многого… И ты это прекрасно знаешь… Смотри в оба… Я быстро перевел взгляд с Элен на этого ряженого клоуна и обратно, и, недолго думая, потеряв остатки терпения, прицелился, чтобы пустить в его сторону первый метательный нож. Но Князь Тьмы моментально исчез, оставив за собой легкую дымку и рябь в том месте, где стоял секундой ранее. Клинок четко воткнулся в землю, добавив в воцарившуюся тишину нотку звона. Сорокопут тряхнула головой, словно отгоняя наваждение, и стремглав спрыгнула с седла. Я, на всякий случай оглядевшись по сторонам, последовал ее примеру. Конь подо мной тихо заржал и принялся щипать сухую траву как ни в чем не бывало, в отличие от своего товарища, который только-только успокоился. Элен вцепилась пальцами в виски, вышагивая туда-сюда и пребывая в прострации, и, чтобы как-то привести ее в чувство, я мягко схватил ее за плечи, останавливая и разворачивая лицом к себе. — Можешь объяснить мне, почему эта тварь угрожала тебе? — вкрадчиво спросил я, вглядываясь в серебро маски. Сорокопут опустила глаза, не торопясь высвободиться из моего захвата. Молчание. — Элен… — чуть тише позвал ее я по имени, отчего она еле уловимо вздрогнула, но не поправила меня. Одним пальцем я надавил на ее подбородок, заставляя поднять его и посмотреть на меня, — Что происходит? Сорокопут хоть и направила свой остекленевший взгляд в мое лицо, при этом будто смотрела мимо меня. В свете предзакатных лучей солнца, то и дело сверкавших в ее холодного пшеничного оттенка волосах, она сама сейчас выглядела, как мифическое существо из иного мира. Со сгорбившимися плечами и вздрагивающими ресницами, которые бросали тень на залегшие от усталости и долгой дороги круги под глазами, Элен казалась мне такой беззащитной и слабой, словно не она днями ранее разила своим острым мечом врагов в лагере. От представшей картины защемило в глотке, и я ощутил новый прилив агрессии и ярости к Князю Тьмы. — Я не справлюсь… — наконец прошептала она хриплым голосом. Взгляд голубых глаз прояснился, буквально впиваясь в мой. Она искала в нем спасение и выход, будто заплутала в смертельном лабиринте, — Моя семья — родители и сестры — в заложниках у Императора. И если я не приведу к нему Элиаса, если самолично не казню его на главной площади Антиума, он убьет их. Комендант в союзе с темными силами всячески пытается помешать мне. И у меня нет ни одного доказательства, что нападение карконов, ифритов и иные препятствия — ее рук дело. Князь Тьмы передал мне довольно прозрачное, хоть и завуалированное послание. Я не справлюсь с этим… Со всем этим… Каждое слово, произнесенное болезненным шепотом, впечатывалось в мое сознание, заставляя его лихорадочно обдумывать услышанное. Вот в чем вся проблема. Вот почему ее не отпускает чувство долга. Она хочет спасти свою семью из плена ебанутого Императора и Империю из мерзких рук не менее ебанутого Коменданта. Последние месяцы ее жизни — постоянная борьба меж двух перекрестных огней, не дающая возможности спокойно вздохнуть на минуту и вспомнить о себе. Это было не тем самопожертвованием, которое встречалось во фракции Отречения в Чикаго — это было нечто более одухотворенное и возвышенное, и я невольно задержал дыхание, оглядывая Кровавого Сорокопута, которой чертовски не шел этот навязанный титул… — Как твоя семья оказалась в заложниках? — тихо спросил я, надеясь получить детали. Не удержавшись, я отнял пальцы от ее подбородка и осторожно задвинул прядь ее светлых волос, выбившихся из строгой прически, за ухо. — Когда Элиас сбежал из Серры после Испытаний, навлекая на себя гнев новоизбранного Императора Маркуса, меня, как его самого близкого друга, заточили в камере и допрашивали. Мои первые дни в статусе Кровавого Сорокопута были окрашены пытками. Маркус выпустил меня только при условии, что я, вступив в отведенную мне должность, найду Элиаса и убью на глазах у всех меченосцев, и пока я занята его поисками, в качестве залога он оставил у себя мою семью, — горько проговорила Элен, инстинктивно придвинувшись ко мне немного ближе. Она отстраненным жестом положила ладони на мои предплечья, пока я все еще удерживал ее, и кожа в месте полученных легких ранений от столкновения с работорговцами едва ощутимо зазудела. Я знал, как нелегко ей, каждую минуту до встречи со мной пребывающей в образе жестокого и холодного полководца, сейчас даются эти откровения и отвел свой взгляд за ее фигуру, на далекий горизонт. — Знаешь, в основе системы фракций в Чикаго лежит одна простая, но одновременно сложная мысль, гласящая следующее… — медленно со всей серьезностью произнес я, — … «Фракция выше крови». Дав ей время осмыслить мою фразу, я продолжил: — При переходе в новую фракцию, не каждому удается легко распрощаться с собственной семьей навсегда, — край ее маски неприятно холодил пальцы, когда я вновь обхватил ее лицо, приподнимая и вглядываясь в Элен, — Но ты не в Чикаго. И ты не принадлежишь фракциям. Всё еще можно изменить, и никакой, блять, говнюк в ебаном капюшоне не должен заставлять тебя сомневаться в самой себе. Ее губы, которые были так соблазнительно близко, изогнулись в легкой улыбке, когда она услышала нелицеприятные, хоть и незнакомые ей слова, в адрес Князя Тьмы. Этот разговор посреди пустынной тропы воцарил между нами странную замершую атмосферу, будто все вокруг замедлилось, оставив лишь нас в движении. — Значит, «Фракция выше крови»… — задумчиво повторила Элен и, медленно подняв руку, в невинном жесте коснулась двумя пальцами моего пирсинга над бровью, — Девиз клана Аквилла гласит: «Верность до конца», но я все еще пытаюсь уловить истинный его смысл… Я усмехнулся, перехватывая ее пальцы и сжав их своими, а после опустил взгляд вниз на полученное сплетение наших рук. Линии на ее ладони прилегли к моим, даря нам обоим невероятные тактильные ощущения. Вспомнив события вчерашнего вечера и собственные размышления утром, я остро осознал, что несмотря ни на что, мы перешагнули невидимый барьер между нами, достигнув нового рубежа во взаимоотношениях. — Истина лишь в том, чтобы быть верным до конца только самому себе и своим убеждениям, Элен. Услышав это, она еще несколько долгих секунд, показавшихся вечностью, всматривалась в мои глаза с затаенной, зарождавшейся нежностью, и мягко отошла от меня, медленно расцепив наши пальцы. Выдернув нож из земли, Элен повернула его ко мне рукояткой, протягивая вперед: — Мне нравится твоя интерпретация… — забрав клинок, я поймал ее теплую улыбку, прежде чем Сорокопут ловко запрыгнула на свою лошадь, — Нам нужно ехать дальше, Лидер. Она отвернулась, пустив коня медленным шагом, а я, абсолютно не скрывая отразившееся на лице торжество, тоже оседлал свой ожидающий «транспорт» и двинулся за ней. Свобода — это не миф, моя милая. Свобода — это твой выбор. И ты, похоже, его сделала.