Дай мне побыть в Аду счастливым

      Солнечный свет пробирается в общую спальню, освещая её и заставляя четыре детские фигуры отбрасывать тени. Спокойный голос Рея не отдаётся эхом, но тонет в ближайшем ряду кроватей, в ослепительно-белых наволочках и пододеяльниках, в таких же режущих глаза белоснежных рубашках, что надеты на каждого из них. Тонет, почти не долетая до стен и двери.       Удивительно, как легко подбираются слова, как ровно звучит его голос, словно он говорит о погоде, удивительно, что никто не задаёт лишних вопросов, удивительно…       — Что-о-о?! — не удивительно, — плата?! — Дон буквально подскочил на месте, чем заставил сидящую рядом Гильду вздрогнуть, — какая ещё плата, о чём он?! И интересно чем?!

Какой ты неаккуратный, Дон. Какой ты шумный, Дон. Пора бы тебе уже, чёрт возьми, заткнуться, Дон!

      Рей вздохнул, а вслух произнёс, небрежно взмахивая рукой, — успокойся, Дон. Этот вопрос практически решён. Практически, — он усмехнулся несколько жёстко, от чего у Эммы невольно пробежал холодок по плечам. В этой усмешке… ничего хорошего. И она думала, зачем Рей силится показывать, что всё под контролем. Силится, видно же! Она видит. Не может не видеть его напускную небрежность.       Рей убирает руки в карманы, склоняет голову набок, усмешка на его губах более сдержанная, но всё ещё не предвещающая ничего хорошего, — у меня есть то, что ему нужно, — на мгновение лица остальных ребят просияли, — но я не собираюсь... — и тут же всё рухнуло.       — П-подожди, то есть не собираешься? — теперь голос Дона звучал сдавлено. — У тебя есть то, что ему нужно, но ты… ты собираешься оставить нас без всего? Без информации? Без надежды?!       — Тише! — почти прошептала Гильда, дёргая Дона за рукав и заставляя того сесть на кровать рядом с ней. — Это, — неуверенно начала она, боясь поднять на Рея глаза, — что-то очень ценное?       — Относительно, — коротко и резко.       — Относительно?! — Дон снова вскричал. Если бы Гильда не удержала его за руку, то он бы бросился к Рею не раздумывая. — Значит, ты вполне можешь обойтись и без этой вещи?! Что это?!       — Не важно. Но мне бы не очень хотелось отдавать её, особенно без гарантий.       Дону не нашлось что ответить, лишь с каждой секундой всё больше и больше вскипало желание броситься на Рея и вытряхнуть из него всю дурь. Как же бесят эти недомолвки!       За всё время Эмма не издала ни звука. Слушала, взвешивала, но сказать ей было нечего, а сейчас она даже не знала… нет, сейчас знает. Она сделала глубокий вдох и ровным голосом произнесла:       — Что это, Рей? — удерживать интонацию оказалось тяжелее, чем она думала, и невольно с каждым последующим словом тревоги в её голосе становилось всё больше и больше. — Чего он хочет? Почему ты не говоришь? Возможно, у нас тоже есть эта вещь, возможно для нас она будет не такой ценной. Может, мы можем помочь, — несколько шагов, и она вцепилась Рею в плечи, не способная унять беспокойства в огромных зелёных глазах и тревоги в срывающемся голосе. — Прекрати говорить загадками и тащить всё на себе, что ему нужно?! — от такого поведения Рей опешил. А Эмма не знала, тряхнуть ли его хорошенько или отвесить смачную пощёчину, чтобы привести в чувства. В конце концов, она молча опустила руки, отошла на два шага, чувствуя, как неприятный ком сдавливает горло. И, тем не менее, она сказала ещё не всё:       — Зачем ты рассказал? Мог бы просто соврать нам.       — Я не собираюсь подставлять вас, — опять эта ухмылка. Теперь снисходительная и в какой-то степени даже добрая. — Моё мнение касательно этой сделки слишком… субъективное, а потому мой отказ в расчёт не идёт. Что будете делать? — Рей обвёл взглядом всех присутствующих: и опустившую голову Эмму, и Гильду, всё ещё удерживающую Дона за руку, и Дона, чьё лицо теперь выражало смесь недоумения, благодарности и жалости.       В какой-то степени Рей перекладывал на них ответственность. Даже не так, буквально скинул эту ответственность на их плечи. Если идти на казнь — то с их подачи, если упустить возможность — по их милости. Эту устраивало. В подобном вопросе куда проще, когда твоими действиями руководствуется кто-то другой.       Ответ Гильды не заставил себя ждать, — хочешь дать нам шанс, даже в ущерб себе? — она коротко вздохнула, поколебавшись, а потом выдала, с благодарной улыбкой, — думаю, будь это нечто действительно ценным, ты бы даже не стал поднимать этот вопрос, а, как сказала Эмма, просто соврал бы или умолчал.       — Вот-вот, — поддакнул Дон, — так что мы, — он запнулся, — мы, — глянул на Гильду, — мы, — глянул на Эмму, — мы согласны?       Чаша весов накренилась, третий ответ не требовался, и всё же Дон удивительно тихим голосом позвал:       — Эмма?       — Я отказываюсь, — девочка сжала кулаки, свела брови на переносице, голос её звучал твёрдо, — пока я не узнаю, чего хочет Норман, я отказываюсь. — А потом она издала невесёлый смешок и подняла глаза на ребят, плохо пряча за вымученной улыбкой сожаление, — то, что я сказала, не имеет веса, да?       — Да-а, — насмешливо подхватил Рей, — могла бы и не отвечать.       — Хах, и всё же, что это?       — Это не важно, — Рей снова буднично отмахнулся, про себя признавая, что рвение Эммы похвально. Потрясающее. Как всегда прошибающее стены. Вот только как бы она ни старалась, эту стену ей ни за что не пробить. Она может только беспомощно топтаться рядом. Да и как сказать ей, не только ей, как сказать всем им троим «Он хочет меня»? Достаточно ли эти трое взрослые, чтобы понять смысл таких слов?       Он. Хочет. Меня.       Туда-сюда, туда-сюда, качает Норман на пальце позолоченную цепочку с часами, потом ловко перехватывает часы, открывает крышку, с лукавой полуулыбкой смотрит на четыре огонька на дисплее, переводит взгляд на дверь напротив и тихо захлопывает крышку. Убирать часы в карман жилета не торопится, а продолжает играться с ними, напевая под нос незамысловатую мелодию. Пару раз из-за двери донеслись громкие возмущённые звуки, но то лишь звуки, не более, хотя будь говоривший громче, удалось бы разобрать слова. И Норман ждал, прислонившись спиной к стене в коридоре, любого неосторожного слова. Мог бы встать под самой дверью, чуть присесть на колено, прислушаться. Мог бы, как в детстве, взять стакан и, прислонившись ухом, слушать. Мог бы распахнуть дверь и сказать «Здравствуйте». Мог бы, всё мог, но так будоражила интрига, таким сладостно-пьянящим казалось чувство неизвестности, что он мог лишь стоять и выжидать, ловя нечленораздельные звуки.       Туда-сюда, туда-сюда. Лепет по нервам. И часы под его пальцами уже нагрелись. Но интересно, так интересно стоять на распутье, ожидая, как повернётся игра. Сейчас интересно не самому вершить, а ловить случай.       Со стороны послышался топот нескольких пар ног, трое пятилеток пронеслись мимо, задорно смеясь, за ними на достаточном расстоянии шествовала Изабелла, смерив Нормана многозначительным взглядом. Как только женщина с ним поравнялась, он, не меняя лукавого выражения, низко произнёс:       — Разогнать собрание?       — Не нужно, — в её левой руке, прислонённой к груди, поблёскивали часы, — дарую им время для следующего хода.       — «Дарую», — мысленно смакует Норман, рисуя в воображении пир во время чумы. — Не пожалеете потом?       — Не будь у меня всё под контролем, я бы не дала им и секунды на передышку. А если действительно что-то пойдёт не так, — и юноша чувствует прохладу от кончиков её пальцев на своей щеке, — я спущу тебя с цепи.       — Хах, — опять усмешка. Касания Изабеллы мазнули, как дорожки от капель на стёклах, — «дьяволица».