Вставай!
Сухие глаза безжизненно закрываются. Давление в черепе словно шарик. Туда-сюда, от одной стенки черепной коробки к другой. Прыгучий резиновый мячик из спёртого давления, тупым рикошетом прошибающий голову изнутри. Рей еле разлепляет глаза, когда на него действительно кто-то бухается. — Рей, вставай, вставай! — детский лепет проникает по нервам в полость черепа и сливается с разрушительным мячиком. Чей это голос, кто на нём сидит, кто легонько шлёпает по щеке, мальчик сказать не может, а мячик, направляемый чужим голосом, меняет траекторию. Его действительно тянут за ворот пижамы, кое-как заставляют сесть. Столько рук вокруг, голосов, маячащих белых пятен. Отдалённо кто-то опять ноет, что не может завязать шнурки. — Да оставьте вы его уже, — после нравоучительного замечания резко становится легче, нет рук, нет лиц, и Рей плюхается на спину, раскинув руки в стороны. Волосы разметались по подушке, солнечные лучи нещадно падают на лицо. Но это не важно, стоит только упасть, как сухие веки опускаются, во рту появляется странное ощущение, нападает липкая нервная дрёма, не приносящая расслабления. Он знает, что его вот-вот должны начать расталкивать снова. И снова, и снова, и снова. В моменты, когда тёплые лапы дремоты отрывают от твоего лица, ты умираешь. — Да боже, Рей, вставай! — маленькая смерть, шарик, бестолковый взгляд на лица. Похоже, общая спальня несколько опустела. — Ты так проваляешься целый день! — Вставай-вставай, умойся хотя бы! Гул голосов толкает шарик из стороны в сторону, от стенки к стенке. Сейчас он пробьёт лобную кость и вылетит над правой глазницей. Где-то сбоку от шарика плывёт ленивая мысль, что пижаму можно и не переодевать. Что она, что бестолковая белоснежная форма, никто не заметит разницы. С другой стороны от шарика другая такая же ленивая мысль усмехается в ответ предыдущей. Ткань разная. Рей в очередной раз садится, наклоняет корпус вперёд, трёт пальцами глаза, а потом замирает, сведя подушечки на переносице. Чёртов укус, это грёбаный Норман действительно идиот! Мальчик начинает лихорадочно проводить пальцами по верхним пуговицам пижамной рубашки. Плотно застёгнуты все до единой. Выдох облегчения. След от чужих зубов на основании шеи наверняка остался, заметь его кто, и ворох любопытных голосов привлёк бы маму. Неожиданное воспоминание несколько взбодрило, временно отогнало усталость на второй план; пора было включать голову. Умывание, одевание, утренняя возня с младшими — всё делалось медленно, вяло и несколько рассеянно, сопровождалось бесцельным взглядом в одну точку. Из очередного ступора вывел пронзительный звон колокольчика в коридоре. — Кушать-кушать! — зовёт за дверью детский голос, — пора завтракать! — радостный топот то становится тише, то опять нарастает. Некоторые ребята, только заслышав звон, ринулись к двери. Рей отрывает взгляд от пола, встаёт, кто-то из младших преграждает путь и ловко проскальзывает через дверь прямо перед ним. Мальчик усмехается, оглядывается через плечо, придерживает дверь, пропуская ещё двоих, а потом сам выходит в коридор. Стоит сделать лишь шаг, как в поле зрения попадает копна рыжих буйных волос. Огромные зелёные глаза-плошки смотрят с нескрываемым волнением и толикой непонятной злости. Эмма не подходит, отделяемая небольшим потоком ребятни, пока ничего не говорит, стоя у стены. Её губы плотно сжаты в тонкую линию, а между тёмных бровей залегла складка. — Доброе утро, Эмма, — буднично бросает Рей, закрывает за собой дверь. Вникать в причину её странного поведения он никак не желает, по крайней мере, не сейчас. Гадкое пробуждение и сухость в глазах всё ещё напоминают о себе. Последний из детей пробегает мимо, и в коридоре становится почти пусто, не считая ребят, что подходят к лестнице. Подобного относительного уединения достаточно. Эмма делает вдох, пару шагов в сторону Рея, тот чуть склоняет голову набок, ожидая, когда же она хоть что-то скажет. — Что он с тобой сделал? — её голос необычайно серьёзный. Настолько, что Рей не может сдержать смешка. — Ничего. Ему кажется, что Эмма сейчас сорвётся на крик, устроит сцену, а вокруг соберутся все-все все, испуганно прижимая руки ко рту. А потом она резко замолчит, вздрогнет и медленно повернётся, также прижимая ко рту ладонь, встретится испуганным взглядом с мамой. Но она держит себя в руках, к обеспокоенному взгляду примешалась обида, и голос теперь звучит не по-взрослому серьёзно, но чуть надломлено. — Я видела вас ночью, Рей. Не могла уснуть, услышала шаги, увидела свет под дверью, потом решила выглянуть. Я видела его с лампой, и как ты пытался забрать у него часы, и как потом пошёл к нему, я всё это видела. Пожалуйста, скажи мне, что он сделал? Чего он хотел? Мальчик раздражённо вздыхает, убирает руки в карманы. Эта Эмма всё ещё хочет пробить стену, которую ей даже не поцарапать. — Ничего он не хотел, мы просто немного поговорили. — Рей, я хочу знать, что он сделал, — девочка процедила каждое слово, а потом вздрогнула, услышав совсем рядом мягкий голос: — Кто-то что-то натворил, Эмма? Дети обернулись одновременно. Нежная натянутая улыбка Изабеллы не предвещала ничего хорошего. Эмма отреагировала мгновенно, изменилась в лице, бросилась к Изабелле, обвивая руками её талию, и уткнулась носом в фартук. — Мама! Рей с Доном опять поругались, а из-за чего не говорят! — она несколько отстранилась, не выпуская чужую талию из объятий, подняла голову, заглядывая женщине в лицо. — Дон что-то сделал, но… — Ничего он не сделал! — Рей фыркнул и отвернулся. Стоило отдать Эмме должное, не растерялась. — Ну-ну, тебе не стоит так за них беспокоиться, — она издала тихий смешок и привычным жестом взяла лицо Эммы в свои ладони. Указательными пальцами погладила мочки ушей, а большими нежно провела по щекам. — Мальчики достаточно взрослые и сами могут разобраться. — Хорошо, — девочка лучезарно улыбнулась, и Изабелла убрала руки. Эмма тоже её отпустила. — А теперь поторопитесь к завтраку, — она обошла детей, оправила фартук, а потом обернулась, словно только что о чём-то вспомнила, — ах, да, вы не видели Нормана? — ребята отрицательно покачали головой. — Тогда зайдите к нему, вдруг он ещё спит. Норман такая соня в последнее время, — она сдержанно посмеялась в кулак, — если увидите, скажите, что я его искала. И поторопитесь. — Хорошо, мама, — Эмма махнула рукой, развернулась, быстрым шагом пошла в сторону комнаты Нормана. Как только Изабелла скрылась на лестнице, девочка остановилась, сжала губы. Когда Рей не спеша поравнялся с ней, то она тихо выдавила: — Как думаешь, мама всё слышала? Ответа не последовало, Рей просто пожал плечами, мысленно примиряясь с самым худшим вариантом. — Я всё ещё хочу знать, Рей, — Эмма повернулась к нему всем телом, — что он с тобой сделал? Рей, уставший от этого вопроса, закатывает глаза. Потом делает пару шагов ей навстречу, сдержанно обнимает за плечи и тихо говорит на ухо: — Вот что он сделал. Дети простояли так пару мгновений, и с каждой секундой волнение в голове Эммы замещалось пустотой. Наконец Рей отстраняется, отходит, а лицо девочки не просто непонимающее, ошарашенное. — Он, — она пытается подобрать слова, запинается, кое-как выдаёт, — он что, просто… обнимал тебя? — Да, — мальчик произносит безразлично. И снова вспоминает, как на плечи заботливо ложится рубашка, а чужие холодные руки словно пытаются отгородить от навалившейся правды. — Я не понимаю. Если он хотел, он мог бы просто… — Эмма опять запинается. Хочет сказать, что их тридцать восемь, что они все одна семья, что для этого не нужно строить дурацкие планы, ведь человеческие объятья даются просто так! — Эмма, — из раздумий выводит полунасмешливый голос Рея. — Скажи мне, в чём разница между объятиями матери и объятиями любимой женщины? — мальчик издаёт ещё один снисходительный смешок, видя, как она застывает в ещё большем недоумении. Видимо, поняла. — Я не знаю, — отрезает она. Молчит, а затем говорит снова, — я не понимаю, Рей. Не понимаю, — а мысленно твёрдо произносит, не желая признаваться в этом даже себе самой, — «отказываюсь понимать!» — при этом прекрасно осознавая, что она и Норман стоят по разные стороны этой метафоры. Объятья матери. Объятья любимой женщины. В чём разница, да? Она отказывается понимать.Разница
12 октября 2019 г. в 22:19
Каждое утро ты открываешь глаза и умираешь в очередной раз. Внутренний голос строго кричит «Вставай, сейчас же!», а если бы можно было раздвоиться, то активная ответственная личность мигом вскочила бы на тебя и схватила за ворот пижамы, безжалостно встряхивая.