Нет, нет, нет!
Она выпрямляется, пропускает вперёд Нормана и легонько подталкивает худенькую фигуру к двери.Нет, пожалуйста!
Детские ноги неуверенно переступают порог, нехотя движутся вперёд. Шажок за шажком. Входная дверь за маленькой спиной закрывается слишком неожиданно. Словно тяжёлую решётку опустили перед самым носом, и ничего уже сделать невозможно. Эмму подкашивает, костыли больше не могут держать её в вертикальном положении, и с грохотом она падает на колени, яростно и беспомощно вытирая покрасневшие глаза. Хочется ударить кулаками по полу и начать кричать, как будто это поможет; но в горле настолько сухо, что нельзя произнести и звука. Что-то внутри надломилось, и крупные солёные капли, наконец, начинают катиться по щекам, застилая глаза. Скатываются по подбородку, падают на пол. Кто-то присаживается рядом, похоже, Гильда, и неловко обнимает за плечи. Так же неловко и ощутимо, как рухнуло чувство безнадёжности буквально минуту назад. Если выглянуть, то из окошка дома было ещё видно, как мелькает тёплый свет удаляющегося огонька. Фонарь плавно покачивался в руке, рассеивая непроглядную тьму, вот только кончики пальцев уже успели чуть замёрзнуть и начинали покалывать. Вечер стоял холодный. Вернуться бы в дом сейчас... Изабелла, в свете последних событий, могла бы и отменить своё поручение, но этого не сделала. Более того, так же продолжала говорить, что это будет полезным. В конце концов, надо не только смотреть на казнь, но и вести на неё. И не понятно, что из этого тяжелее. Почему-то Норман предполагал, что подобный путь будет для него сложным, но чувство тяжести, которое он ожидал, так и не свалилось. Сердце стучало спокойно, голова была лёгкой, а настроение более чем безучастным, словно юноша совершает обычную ночную прогулку. Никакой вины, никакого садистского удовольствия, никакого волнения. Эмоций не было совсем. Он шёл ровно, не спеша, а доверенное ему дитя семенило где-то позади, чуть отставая. И да, Норман позволял ему отставать, ибо сбежать всё равно невозможно, а гнать — слишком жестоко. Когда за спиной послышались тихие всхлипы, накатила лёгкая волна раздражения, заставила вздохнуть, свести брови. В свои одиннадцать Норман боялся смерти, но зная, что направляется к ней, до самого конца не позволял себе проронить хотя бы слезинки в присутствии взрослых. Плакать перед ними означало бы признать, что они сломали его. Да, сломали, но признать это — ни за что. Но дитя отличалось от него и тихо роняло слёзы, стараясь не привлекать к себе внимания. Ноги словно ватные, совсем не слушались, и было страшно, так страшно! До последнего не хотелось верить, что всё это — правда, пусть всё происходящее окажется просто кошмарным сном, глупой шуткой, наконец. Конечно, не окажется, и воображение услужливо рисовало яркие образы ожидающего кошмара, подпитанные рассказами Рея и Эммы. Не знать бы обо всём этом, просто не знать. Не видеть обрыв своими глазами. И лучше было бы в один прекрасный день услышать от мамы хорошую новость об усыновлении, чем знать правду и вздрагивать от каждого шороха, ожидая конца. Любимой и нежной мамы сейчас не хватает. Звучит ещё один всхлип. Хочется… защиты. Ребёнок останавливается, опустив голову, рассматривает свои ботинки. Останавливается и Норман, услышав, что шаркающие шаги прекратились. Юноша оборачивается как раз в тот момент, когда дитя, бледное как призрак, зовёт его по имени осипшим голоском, боясь поднять голову. — Что? — ответ более чем безразличный. Чуть помедлив, испуганное существо, наконец, решается тихо-тихо произнести: — Можно взять тебя за руку? Норман надменно приподнимает брови. Об исполнении подобной просьбы не может быть и речи. И только отказ собирается слететь с языка, как губы замирают, едва приоткрывшись, и не смеют даже шевельнуться. Кроткая, неожиданно возникшая мысль не позволяет произнести ни слова. Она растекается, смиряет, настойчиво говорит не отказывать в последней просьбе.Он бы не отказал.
Черты лица смягчаются. — Ладно, — бросает юноша безразлично и протягивает свободную руку. Детские пальцы неуверенно тянутся, касаются расслабленной ладони и, не чувствуя сопротивления, крепко её сжимают. Рука ребёнка очень холодная, влажная. Норман бросает взгляд на детское лицо, слёз уже нет, от них только дорожки на щеках. — Скоро всё закончится. И юноша не обманул, ровно произнося эти слова. Процедура была быстрой, дитя даже не вскрикнуло; ему было скорее страшно, чем больно. Стоило острию стебля чуть коснуться маленькой груди, как Норман стиснул зубы, невольно представляя себя на том месте. Прямо на глазах цветок окрашивается в алый, распускается; тело в уродливых когтистых лапах обмякает мгновенно. Как его будут погружать, смотреть не хочется. — С первой отправкой, Норман, — аккуратная женская ладонь ложится на плечо, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Присутствие Изабеллы нисколько не удивляет, наоборот, было бы странно, если бы женщина оставила всё без контроля. Однако как тихо она подошла. И с какого момента следовала за ним? — Спасибо, — всё, что сейчас можно — невесело усмехнуться. — Чувствуешь отвращение? — её глаза насмешливо блеснули. — Нисколько. — Похвально. Женщина огибает его, размеренно постукивая каблуками о пол, держит в руках бумаги, начинает что-то обговаривать с огромной тварью, в то время как другая, такая же уродливая и гигантская, погружает банку в грузовик. Демон чуть наклоняется и Норман сталкивается с застывшим взглядом детских потемневших выпученных глаз. Он видит их чуть дольше секунды, но это зрелище уже врезалось в память и, возможно, никогда её не покинет. Он видел детские тела, много. Искалеченные, изуродованные, бездыханные, но ни одно тело, ни одно лицо не внушало такой немой ужас, как это. Если зажмуриться, оно так и останется стоять перед глазами. В том ли дело, что Норман видел его каждый день, жил под одной крышей, знал лично? Или в том, что через два месяца в точно такой же банке будет совсем другое тело, с таким же искажённым гримасой смерти лицом. Эта мысль заставила содрогнуться.Ни за что.
Юноша прижимает указательный палец к губам, лицо его напряжено, между светлых бровей залегла складка. Активно вмешаться — невозможно, а судя по тому, что Изабелла говорила насчёт поставок, на штаб рассчитывать даже не стоит. Им не нужен сотрудник, им нужен высококачественный продукт. Первый сорт. Самый лучший. И ждут его уже давно. Норман отнимает палец от губ, встряхивает головой, отгоняя тяжёлые мысли. Выражение его лица становится спокойным. В конце концов, времени ещё много, а действовать сгоряча — верный способ провалиться. К тому же есть и другой товар высшего качества, который поможет оттянуть время, если будет необходимо.