Это безжалостное чудовище.
Нет. Почему-то нет. Если она отошлёт Нормана, то всё станет только хуже. В груди неприятно защекотало, волна беспокойства отдала в руки, заставила сжать пальцы, вызвала слабое тянущее чувство в запястьях. Сердце забилось чаще. Рей повернулся на бок. Вместе с волнением появилось странное чувство, будто последняя стена, что защищает его, начинает крошиться. Завтра утром она рухнет.Нет, не чудовище. Обычный человек.
Просто человек, застрявший в чудовищных обстоятельствах, отчего вынужден вести себя соответствующе. И всё же, это его не оправдывает. Рей сжимает зубы, стискивает запястье правой руки. Грубые прикосновения, циничные фразы — не оправдывает. И всё же Рей не обижен, хотя должен бы действительно ненавидеть его. Мальчик шумно вздыхает, открывает глаза — сплошная темнота, наверняка уже глубокая ночь. Тишину в спальне нарушает беззаботное сопение, редкий шорох или скрип, если кто-то из детей решит повернуться. Он не смеет. Продолжает напряжённо лежать на боку, прижав руки к груди, основанием левой ладони чувствует размеренное биение собственного сердца. — «Почему мама так резко решила отослать его?» — спрашивает Рей сам себя, а в памяти проскальзывает, как мама поднимает ворот. И снова, и снова. Будто старается скрыть что-то важное от посторонних глаз. Сердце неприятно сжимается.Неужели между ними что-то… было?
Подобную неприятную мысль мальчик пытается отогнать. Не может такого быть. А если бы имело место, то не послужило бы поводом для такого решения, правда? Случилось что-то ещё. — «Почему-то он ей больше не нужен. Но почему сейчас? Неужели представляет опасность?», — а перед глазами вновь мама поднимает ворот. Невыносимо. А Норман слишком безэмоционален. Не так выглядит человек, выполнивший свою работу, и даже не так выглядит мужчина, добившийся своего. Он явно сделал что-то, что маме не понравилось. Завтра утром ему придётся за это ответить.Разве тебе не всё равно?
Рей осёкся, изумлённо смотрел перед собой. Всё равно не было. То, что с ним будет завтра, из-за чего это произойдёт: как бы ни хотелось не вмешиваться в это, всё равно не было. Мальчик приподнялся на локте. Завтра его уже не будет. Если его не будет… Во всяком случае стоит хотя бы узнать причину, по которой его больше не будет. Рей взялся за край одеяла, собираясь стащить его с себя, но опять замер. А стоит ли?Да.
Сколько можно ещё колебаться. Он легко откинул одеяло в сторону, опустил ноги на пол и оглядел спальню — все мирно спят. Отлично. Ступать стоило тихо. Помедлив, Рей едва слышно направился к двери, ведущей прочь из спальни, чуть ту приоткрыл и с толикой осторожности оглядел тёмный мрачный коридор. Опять где-то глухо отмеряли время стрелки часов. Больше никаких звуков не было. Он осторожно вышел, гладкие деревянные половицы холодили босые стопы, и взгляд сразу же упал на тонкую полоску света из-под двери, ведущей в комнату Нормана. Для лампы такой свет слишком тусклый, возможно, горит свеча. Сейчас он это узнает. Приоткрыв дверь и не смея выдохнуть, мальчик застывает на пороге, широко распахнув глаза. На столе действительно одиноко горит свеча, но, что важнее, распростёртое тело Нормана лежит на полу, заставляя единственную мрачную мысль мгновенно врезаться в мозг: — «Мёртв?!» И так же резко провалиться куда-то вниз, стоит голове Нормана повернуться в его сторону, вызывая желание отшатнуться: — Ну надо же, — он слабо улыбнулся, — скоро шататься по ночам войдёт у тебя в плохую привычку, — низкий хитрый голос нисколько не звучал удивлённо. Какое-то время Рей всё также продолжал смотреть на него, потом тряхнул головой, издав тихий смешок, а когда вновь взглянул на него, то только и мог язвительно произнести, с облегчением отпуская дверную ручку: — Выглядишь ничтожно. И не мог не признать, что лёжа на спине на полу, чуть окинув одну руку, а другую опустив на живот, он выглядит действительно красиво. Светлые волосы разметались по полу, несколько верхних пуговиц незаправленной рубашки расстёгнуты, а тусклое пламя свечи, едва отражаясь в голубых глазах желтоватыми бликами, придаёт им нечто неестественное. Что-то непокорное, и вместе с этим до гнетущего отчаяния безнадёжное. — Пришёл попрощаться? — Пришёл узнать, что ты сделал, — мальчик всё же вошёл в комнату, небрежным движением прикрыл дверь за собой. — Такой сумбурный «отъезд», — уверенность стала постепенно покидать, а голос опускаться, — всё ведь не просто так? — последние слова прозвучали совсем тихо. — Да, — Норман повернул лицо к потолку, — совсем не просто, — прикрыл глаза и с утомлённым едва слышным вздохом спрятал лицо в сгибе локтя. Замолчал. Рей смотрел на него, чуть склонив голову набок, потом всё же тихо обошёл размеренно дышащее тело и присел на край кровати, продолжая наблюдать, как плавно поднимается и опускается чужая грудь. Почему-то с каждым вздохом становилось тяжелее. Золотистое пламя свечи дёрнулось, Рей бегло бросил на него взгляд, произнёс: — И всё же, что ты сделал? — Я пытался убить её, — быстро прозвучал низкий голос. — Что? Жестокая ненавистная усмешка обнажила белые зубы: — Я пытался. Задушить. Её. Показалось, что Норман сейчас засмеётся. Как тогда - истерично и заразительно, но вместо этого он глубоко и надрывно вздохнул, словно подавляя рвущийся наружу смех, откинул руку назад и исступлённо смотрел вверх со странноватой вымученной улыбкой на губах. — Я напал на неё, — теперь его голос звучал простодушно. — Посмотри, — продолжая лежать на полу, Норман начал закатывать рукава белоснежной рубашки, потом поднял руки, демонстрируя свежие глубокие царапины на предплечьях — очевидно, следы ногтей. Рей с ужасом смотрел на это, не замечая, как крепко собственные пальцы сжали матрас, а потом, когда Норман снова откинул руки за голову, нервно, тихо посмеялся и прошептал: — Ты… как ты… И не мог подобрать слов. Это казалось безумной комедией абсурда, совершенно выходило за рамки здравого смысла, однако… было. Те следы на шее мамы — следы удушья. Он напал на неё...в голове не укладывалось, он пытался её убить! Ему ли не знать о последствиях лучше всех?! Как символично горит свеча на столе. Рей опустил голову, не понимая, почему к тревоге примешалась злость.Так глупо. Как это всё глупо!
Хотелось опять схватить Нормана за ворот и накричать на него, но вышло лишь обессиленно съязвить: — Оригинальный способ самоубийства. Ответом был тихий смех. — А знаешь, — Норман поднялся на ноги, подошёл к кровати и присел перед мальчиком на пол, — я думал об этом. Рей поднял на него глаза. — В штабе я думал о самоубийстве каждый день, — голос звучал ровно, мягко. — Однако мучительная смерть меня не устраивала, а быстрая… из-за одного случая она стала невозможной. Потом меня направили сюда. Как только я узнал об этом, всё стало казаться ещё хуже, нужно было снова держать лицо. Я дал себе установку. Десять дней. Если жизнь в Благодатном доме окажется невыносимой, на десятый я спрыгну со стены. А ты моему плану помешал, — Норман было протянул руку, чтобы погладить мальчика по щеке, но осёкся, опустил. — Иронично, правда? Я не мог умереть, когда так хотел этого, а стоило почувствовать вкус жизни, как меня лишают его, — он смиренно вздохнул, опустил взгляд. Тени причудливо легли на его лицо, и Рею на миг показалось, что сейчас перед собой он видит того светловолосого мальчика одиннадцати лет, который так не хотел умирать. Захотелось убедиться. Он потянулся к вороту рубашки Нормана, слева отогнул его в сторону, желая своими глазами увидеть выбитый на шее аккуратный номер. 22ХХХ. Рей мог лишь спросить себя снова:Что это за жизнь, когда каждый день желаешь себе смерти?
И спросить его: — Как ты мог напасть на маму? Норман покачал головой. — Я не знаю, — он не раскаивался, но сожалел. Рей видел. — Какая глупая ошибка. Я не думал, что могу утратить самоконтроль, однако я пришёл в себя лишь когда она оттолкнула меня. Будь Изабелла обычной женщиной, я бы действительно убил её. Что бы тогда было? — он горько усмехнулся. Подумал, что всё, что пожирало его эти девять лет, в тот момент вырвалось на свободу. А может это «что-то» жрало его всю жизнь. Поганый человеческий фактор. Рей смотрел на его вымученную хитроватую улыбку, опущенный взгляд, и понимал, к чему всё идёт. Такая ошибка не прощается. Невольно захотелось вновь прикоснуться к Норману, дотронуться кончиками пальцев до светлых волос, однако стоило лишь чуть их задеть, как взрослый поднял голову и отстранился, не позволяя детской руке полностью притронуться к себе. — Что с тобой? — в голосе Рея проскользнули нотки недоумения. — Кажется, я обещал, что больше не прикоснусь к тебе. Мальчик мог только издать невесёлый смешок и полушёпотом произнести: — Какое пустое обещание. Забудь о нём. Ладонь снова потянулась к лицу юноши, на этот раз Норман позволил коснуться своей щеки. Закрыл глаза, ведомый детскими руками подался вперёд, положил голову наклонившемуся Рею на плечо и почувствовал, как одна рука обнимает его за плечи, а другая осторожно опускается на затылок. Какое-то время они сидели молча, а потом спокойный голос Рея прозвучал в тишине, заставляя приподнять веки: — Тебе страшно?Нет.
— Да. — Ты это заслуживаешь, — прошептал он, пытаясь не обращать внимания на сдавивший горло ком. Руки старались прижать тело взрослого к себе крепче. — Наверное, я должен извиниться перед тобой за всё. За сделку, за отправку, за недосказанность. Особенно за недосказанность. Но и ты пойми меня, — Норман прикрывает глаза, — я ведь тоже хотел жить.