Текила со вкусом мигрени

— Это обычные томаты, а я просил «черри». Юнги сжимает губы в тонкую полоску и нахрен опрокидывает поднос. Его достало. Он не нянька и не прислуга. Его мозги — единственная положительная черта в нём, характер этого не касается. У Сокджина либо больное чувство юмора, либо непреодолимая слепота. И Мин не может сказать точно, над кем тут издеваются больше. Потому что, если босс хотел устроить полный сервис этому динозавру, то не того попросил. Так что складывается ощущение, будто Юнги в чём-то провинился. — Ты сказал что хочешь помидоров. Это — помидоры. Черри — вишня. Я должен сделать тебе гибрид? Дракон смеётся. В Корею не завозят карликовые томаты, но в Европе их полно, и невежество этого человека его забавляет. С тех пор как он несёт за Чимина ответственность, издеваться над ним становится отдушиной. — Совсем глупый? Томаты «черри» — это вот такие крошечные помидорчики. Их в греческий салат кладут. Слышал о таком? Мин не собирается отвечать на провокации. Ему похуй, он просто должен контактировать с чудищем, кормить его и приносить ему всякое дерьмо. И судя по насмешкам, тот отлично себя чувствует. — А ты правда дракон или всё же ящерица? Я слышал, ты не умеешь летать. — Не всё что рассказывают легенды, правда. Не делай вид, что можешь узнать, что захочешь, из старых свитков китайских прозаиков. Они имеют привычку приукрашивать. — Мне интересно, ты серьёзно думаешь, что твоё будущее не зависит от поведения? Это последние томаты, которые ты видел. И они на полу. Юнги хлопает дверью и бросает металлический поднос в стену. Ему насрать. это всё выше его терпения. Он просто хочет спать и проводить время в своей комнате. Социальная активность — инородная среда, где он амёбой избагает каждой крупинки соли. Он подозревает, что самый незанятый из доверенных лиц Сокджина, но разве он не приносит пользы больше за один час, чем все остальные вместе взятые за день? На глаза ему попадается Чонгук, и Юнги просто игнорирует его. Он идёт по длинным коридорам дома, стены которого оклеены обоями в бесконечную полоску. Разве это не лучше, чем насмешки? Чонгук здесь на птичьих правах, и Юнги его даже жаль. Быть сыном любовницы, не иметь семьи, как таковой, получать за своё родство с крупной шишкой только пинки… Паршиво, небось. Мин не завидует, но и не сочувствует: у него своя жизнь и проблемы. Будь он на месте Чона, действовал бы тоже иначе. Перерезал бы Сокджину горло ночью, возможно? Нет, эта хрень его не касается. Юнги отрезает дверью все эти чужие интриги. Намджун имеет много работы. Первым делом он с шести утра объезжает все бордели. Самое главное, положась на свою интуицию, выявить именно тех девушек и женщин, которые пойдут на контакт активнее других. Действовать надо осторожно, у него нет права на оплошность. Ему нужно поймать политиков на горячем и достать неопровержимые доказательства. Уничтожить их репутацию, одного за другим. Только так можно пробудить людей к борьбе. А упаковать это следует в выявление чокнутых клиентов, которые нападают на женщин во время сеансов. Четыре трупа — не шутки. Он выяснит, кто эти ублюдки, и даст полиции наводку. Если уж им платят за прикрытие бизнеса, можно и по специальности отработать. Расспросы длятся и длятся. Намджун словно попадает в свои семнадцать, когда, бросив школу, слонялся везде, где можно было найти работу. Десятки собеседований за день с одинаковыми вопросами и одинаковыми ответами. Не все девушки были похищены из Японии, часть — кореянки, которых продала своя собственная семья. И всё же большую часть времени Намджун разговаривает на японском. С горем пополам он находит адрес одного садиста. Его уже наказали охранники, но Кима расправа не удовлетворяет. Когда речь идёт о преступниках, важнее не то, что они уже сделали, а то, что они могут сделать ещё, если их не изолировать. Намджун проводит весь день на ногах и в разговорах. Больше походит на его прежнюю работу, но на прошлых делах он не оставался совершенно один, у него было кому доверять, кому отчитаться. Около восьми рация издаёт шум, и появляется голос Сокджина. Намджун, как слышно? Тот сначала решает проигнорировать. Он слишком устал для новых разговоров. Но шеф не тот человек, которого можно расстраивать. Чем довольнее он, тем успешнее идут дела у Намджуна. Он подносит рацию к лицу и нажимает на кнопку. — Слышно отлично. Приём. Когда вернёшься домой? Я знаю, я повесил на тебя много работы, но мы так и не отпраздновали нашу победу, — он замолкает. — И я по тебе сильно соскучился. Это их личный канал связи, который недоступен остальным. Так что Сокджин не стесняясь говорит о своих чувствах. Намджун… Намджун абстрагируется. Всё, что он творил последние месяцы — сплошной якорь на совести. Благими намерениями выстлан путь в ад? Намджуну туда прямая кокаиновая дорожка. И только стыд и вина показывают свой нос, Ким тут же запихивает их поглубже в темноту и набрасывает на себя томную вуаль. — Я тоже, крошка. Вернусь в течение часа, хорошо? Хорошо. Как будешь дома, скажи Хосоку освободить крыло от охраны. Это может значить только одно — Забудь про час. Я выезжаю. Конец связи. Он хмурит брови и бьётся лбом о руль. Самое страшное в игре чужими чувствами то, что это и его чувства тоже. Намджун заводит авто и давит в пол педаль газа. Сегодня был продуктивный день, он не зря просидел в бездействии так долго. Теперь он намерен работать активно, и воздействовать на все точки разом. Ворота затворяются, машина в гараже. Намджун находит Хосока и парой слов отсылает людей подальше от комнат Сокджина. Длинные извилистые коридоры проводят его дорожкой ковров. Ким открывает дверь в покои своим собственным ключом и закрывает изнутри. Тут заперт его самый тёмный страх: он мягкими движениями опутывает его со спины, прижимаясь тёплой грудью. Он целует Намджуна в шею своими полными женственными губами и пальцами проникает под ворот пальто, чтобы оно скользнуло с плеч на пол. — Я так сильно скучал по тебе, — шепчет Сокджин на ухо, отчего по затылку бегут мурашки, будто острый гребень проходится от шеи к затылку. Намджун юркает в невесомых объятиях и оказывается лицом к лицу с Кимом. — Я люблю тебя, Джинни, — говорит он, глядя в искрящиеся раскосые глаза босса. Первым делает шаг Намджун, наклоняясь к губам, но толком их не касаясь: оставляет на них своё дыхание, спрашивает разрешения. И Джин даёт его, прижимаясь ртом и вплетая свои пальцы в волосы на загривке, чтобы Намджун не вздумал отдаляться. Они целуются нежно, глубоко и неторопливо, наслаждаясь тем, что у них есть время друг для друга. Джин кутается в тепло и крепость рук, которые всегда прикроют его спину. За закрытыми дверьми, в своих покоях, Сокджин совсем другой мужчина. Ему нет нужды быть умным, играть в лидера и вселять в других уверенность в своей правоте. Он может просто получать и отдавать удовольствие, выражать мягкую часть своей натуры, быть жестом, шёпотом, касанием. Быть горячим и бархатистым, быть голосом и взглядом. Намджун скользит носом по податливой шее и убеждает себя в том, что все чувства лишь часть временной личности. Умрёт личность, умрут и они.