На коне

      Испуганные пиратские глаза бесценны для Салазара. Пускай боится, шлюшка, что станет коммунальной, пусть представляет, как Армандо отдаёт его матросам, и мрачный одноглазый старпом добирается до него сухими ладонями. Он же ещё не знает, что Салазар скорее отрежет себе палец, чем позволит кому-то другому хотя бы коснуться Джека с похотливым намерением. И хотя испанец знает: тот шлепок был необходим, благодаря нему Перес поверил в то, что нужно Салазару — хотя это очевидно, как день, капитан мысленно уговаривает себя пощадить матроса. Но, к сожалению, он и сам уже не верит в это.       Он провожает контр-адмирала, прощается с ним в самых любезных выражениях и глубоко вдыхает морской воздух, закрыв глаза. Стоит, опираясь на трость, и особо остро ощущает, что он не дух, не призрак. Ветер не проходит сквозь его тело, волосы лежат на голове, а не развеваются дымкой, а крепкие мышцы то в груди, то в икрах подрагивают от с трудом сдерживаемого бешенства. Он открывает глаза. Свою ярость капитан «Немой Марии» сдерживал годами, холил и лелеял. Он научился с ней справляться, но теперь причина её так близко…       — Алехандро, ven aqui*1, — подзывает, словно опомнившись. Матрос подходит и молча, внимательно смотрит.       — Ты один из людей, которые многие годы просидели со мной в проклятом месте и остаются со мною сейчас. Не так ли?       Правой рукой Салазар подводит его к борту и похлопывает по спине.       — Я клялся вам в верности, мой капитан.       — И я это ценю. Очень. Мне жаль, что раньше я этого вам не говорил.       Алехандро часто моргает, а затем неуверенно кивает. Сглатывает, ощутив, что рука капитана сжимает его руку, перетягивая и опуская её на бортик. Прижимая к нему, похлопывая, не давая убрать.       — Сегодня ты сработал блестяще, не задавая лишних вопросов. Спасибо тебе за это. И прости.       Все оборачиваются на крик соратника, повалившегося на колени возле капитана и держащего трясущуюся руку над головой. В руке капитана.       — Никогда больше не делай с Воробьём подобных вещей, — произносит, всё так же глядя на море, и отпускает два сломанных пальца матроса.

***

      Пока Джека тащили, с него действительно чуть семь потов не сошло. Когда его бросили и закрыли в каюте капитана, он еще какое-то время жался спиной к кровати, к которой отполз.       — Вот дерьмо… Вот дерьмо… — бормотал пират. — Он же этого не сделает. Не сделает же?       Взгляд бегал по предметам, ни за что не цепляясь, Воробей грыз грязные ногти.       Салазар же не мог наиграться так быстро и уступить другим свою игрушку? Этот испанец собственник, но насколько интересен ему Джек, как собственность? Чёрт, самому Воробью бы женщина за такой срок уже надоела. Если бы это не была очень умная женщина, конечно.       Снаружи раздался протяжный крик, и взгляд Джека метнулся, быстрый, как мышь.        А Джек был умным, хотя и не женщиной…       Пират сделал то, что следовало сделать в первый же день: обшарил комнату. И он нашёл главное: ножницы и ром.       Первые помогли превратить капитанские простыни в монструозное подобие платья (платья Франкенштейна), а второй задал нужное настроение: рукодельничая, пират напевал «шестнадцать человек на сундук мертвеца» с непосредственностью человека, вынужденного искать хорошее в патовом положении. И, надо сказать, у него получалось, потому что пират вспомнил — в этом он мастер, чёрт бы его побрал.       Салазар зашёл нескоро — Джек успел напиться в своём шедевре и уснуть, но как только дверь скрипнула, пират поднял голову. Испанец обнаружил погром в каюте и то, что простыням пришел конец. Воробей заулыбался.       — Капитан Салазар, наконец-то! — восклицает, криво поднимаясь и не выпуская бутылку.       — Как это понимать? — сдержанно интересуется испанец, прикрывая дверь. Джек, сумев подняться, встаёт, покачивается и лыбится ещё сильнее, жмурясь.       — Как повышение квалификации, как же иначе? Я не знал, что меня повысят до общественной шлюхи, вот, решил принять соответствующий вид~       — Ты выглядишь как клоун, — Армандо это чеканит, но в самом конце уголок его губ дёргается. Воробей сразу же выпрямляется, перестав качаться и улыбаться. Смотрит прямо в глаза Салазару.       — А вот это зря ты девушку обидел, — хрипло сообщает, делает демонстративный глоток, не отрывая взгляда от испанца, и бросает бутылку на пол. Он утирает губы, как актёр, подбирает юбку, как фигляр, подходит к Салазару точно так же — нарочито, играючи, на грани фола. Но хватает за лицо и целует как никогда серьёзно, с таким напором, что Армандо отступает и упирается спиной в дверь, сжимая локти Воробья. В Джеке больше нет кривляния — это-то и огорашивает, выбивает почву из-под ног, заставляет испанца в первые секунды цепляться за пирата, как младенца за мать. Конечно же, после руки с силой сжимают ягодицы, а губы отвечают на норов пирата горячной жадностью, неиссякаемой, требовательной. Ладони комкают это дурацкое платье, задирают юбку судорожно, как будто всё по-настоящему и Воробей женщина, а там — что-то недоступное мужчинам, сокровенное, желанное.       Это был их первый секс по инициативе Джека. Держа за шею и елозя грудью по спине, Салазар хрипел:       — Cual es mi nombre ¡Nómbralo! *2       Но Джек почти не понимал по-испански, и сипел из-за того что воздуха не хватало. Не только из-за руки на шее.       В ближайшем порту Салазар купил платье, помаду и чулки. Ноги Джека в них на его плечах смотрелись роскошно, как размазанная по лицу во время секса помада. 1 исп. «Иди сюда» 2 исп. «Назови моё имя! Назови!»