Все будет хорошо

      Аптечка тяжёлая, и Россия не может устоять на ногах и с грохотом падает на пол, ударившись ещё и головой. Бутылка откатилась в сторону, и сил ее тянуть обратно не было. Россия все слова понял, и фраза его пробрала до самых костей. Жалкий. Хаха, ещё и ненужный никому, ведь братья и сестра ни разу его не навестили. Голубые глаза темнеют до синих, и РФ опускает голову на край дивана, пытаясь скрыть позорные слезы одиночества и тоски: — Проваливай. Ты последний, кто вспомнит о моей смерти. — достаточно спокойно говорит Россия, убирая упавшие на лицо волосы. — Однако я первый, кто приперся в эту глушь. Странно, да? — Америка тут же поворачивается к нему всем телом, почему — то снова не желая уходить. А злость на него пропадает с удивительной быстротой. Никогда такого не было. Он переминается с ноги на ногу. — Я, кстати, некоторые познания в медицинской области имею. — как бы намекает он. — Плевать я на тебя хотел. Уйди. — Россия даже головы не поворачивает к Америке, тихонько пускает слезы в обивку дивана и прижимает к груди многострадальную руку: — Просто оставь меня уже в покое. — совсем тихо бурчит РФ, закрывая глаза. Вдруг получится отключиться и не видеть, не слышать Америку. Тот обиженно усмехается и, качнув бедрами, с презрением смотрит на него из — под темных очков. — Когда здесь найдут твой труп, вини в этом только себя. — он тяжело вздыхает и, развернувшись, уходит. Не хочет помощи, так он настаивать не будет. И так задержался здесь сильно. — Как будто меня будут искать. — зло бросает в ответную Россия, упорно пытаясь подняться. Тело нагрузки не выдержало. РФ понимает, что у него темнеет в глазах, и это последнее, что было перед тем, как он упал на спину, потеряв сознание. Падая, разбил голову, и на паркет лениво потекла кровь, пачкая не только пол, но и волосы.       Америка слышит грохот и умоляет себя не оборачиваться. Ведь если обернется, то повернет назад. И когда его вообще стало заботит что — то кроме себя? Он все же оборачивается, вздыхает и идет обратно, проклиная себя за это. Садится на одно колено и осматривает РФ. Притягивает аптечку и прямо на полу начинает быстро обрабатывать и перевязывать, мысленно составляя пачку новых санкций этому мудаку и надеясь, что тот не очнется раньше времени.       Россия всегда мечтал умереть во сне. Тихо, мирно, почти безболезненно. РФ не чувствует ничего, ни как ему обрабатывают руки и ноги, ни как тянут на диван и перевязывают голову. Но становится очень тепло, будто опять семья вместе и все хорошо, и РФ сквозь бред просит вернуться домой своих братьев и сестру, даже невольно плачет. К его счастью, он этого не вспомнит, когда очнется.       К сожалению вместо братьев и сестер с ним сидит тот, кто вообще в последнюю очередь должен оказаться с ним. Америка заканчивает и, тяжело вздохнув, укрывает того покрывалом, валявшимся на полу. Встает и просто уходит. Теперь-то России сдохнуть будет не так просто. А ждать, пока тот очнется и запустит в него еще одной бутылкой, он не хочет. Америка не понимает этого странного порыва вообще прийти сюда и тем более помочь, но раз уж так вышло.       Несмотря на то, что его спасли, Россия даже спустя месяц отказывался появляться на собраниях и вообще не выходил из дома. Впустил в дом собак, и жизнь стала ярче, но теперь он часто говорил сам с собой и в принципе ни в ком не нуждался, как любил повторять себе РФ, когда на глазах наворачивались слезы. Все семейные фото он выкинул. Не хотите быть рядом? Окей. Он сильный и справится, и пускай на руках стало больше шрамов, а передвигаться больно из-за швов на ногах (сильно порезал). На все плевать.        Россия убрал дом и даже стал выпекать хлеб, хотя делать это не любил, но действия на автомате, а глаза пустые и безжизненные. На шее чернеет недавний след от веревки, а в ванной рядом с кабинкой всегда фен.       Америка сообщил братьям и сестре о состоянии России, но не более. Он не хотел привлекать лишнего внимания к тому факту, что вообще был у РФ. Репутация, как никак. Но все равно ждет чего — то. Вдруг Россия все же явится на собрание, как — то заявит о себе. Скучно ведь становится. Подстрекать другие страны на внутренние конфликты уже не так интересно. И теперь обстановка его порядком раздражала. Очень странно, он искренне не понимал собственной реакции.       Спустя два месяца Россия наконец-то вылез из своей берлоги вместе со всеми собаками. Любимое поле ржи встретило его тяжёлыми колосьями, и РФ с детским удовольствием валялся, даже пытался смеяться. Без шапки. Он никогда не выходит без шапки, ставшей для него такой привычной, как очки для Америки.       Территорию России, как ни странно, все обходили стороной. Никто не хотел туда соваться. Даже его родные. Америка под шумок присвоил себе Аляску, в глубине души надеясь, что Россия встрепенется из — за этого хоть как — то и, возможно, явится на собрание отстаивать свой клочок земли. Раньше ведь отстаивал. Но пока тихо. Ничего.       Никакого дела ему уже ни до чего не было. Россия как в прострации, и последних новостей не знает, и что Аляска теперь не его тоже не в курсе. Он начал колоться. Сначала надо было бы курить Гашиш, но РФ слишком устал от всего дерьма, он добыл героин, белую смерть, и с удовольствием гонял его по венам. Ему плевать. Россия был бы рад умереть. Больше из дома он не выходил, ухаживал за собаками и вообще был как в другом мире. А руки исколоты прямо в свежие порезы.       Америка всерьез наведывается к нему. На удивление себе и в который раз поражаясь то ли собственной доброте, то ли наоборот, злорадству. Хрен кто разберет. Он снова стоит на пороге его дома, держа пачку документов, и все так же в модных шмотках и солнцезащитных очках. Всегда на вершине власти. Слишком не вяжущейся в окружавшую дом разруху. Он нажимает на звонок и на всякий случай делает шаг назад, мало ли что.       Россия как раз кормит собак. Их много, они рады видеть своего хозяина в хорошем настроении, и РФ смеётся, будто счастлив. На звук двери реагирует сразу. Открывает дверь, отпихивая ногой морду борзой: — О, Америка. Не ожидал тебя здесь увидеть. — вполне спокойно говорит Россия и даже сам открывает дверь, приглашая войти: — Собак много, осторожно. — предупреждает он. — Hello, Russia. — улыбается США косясь на собак, но умело скрывая легкий страх. Мало ли что взбредет в голову одинокому РФ:  — Я тут тебе документы принес. — он проходит внутрь, оглядываясь. Все заметно чище, как ни странно: — Я смотрю, тебе гораздо лучше, чем прошлый раз, да? — Да, мне намного лучше. Ноги ещё болят, все же слишком глубоко мазнул. — открывается сразу же Россия. Раньше за ним такого не было, уж слишком он скрытен, а тут будто подменили: — Давай потом с бумагами. Будешь чай? — любимый напиток России — чай с лимоном, и он готов его пить круглые сутки, но моральное состояние постоянно толкает к водке. РФ сразу же стал доставать чашки, пока собаки радостно крутились вокруг его ног, зло поглядывая на Америку и скалясь. Тот подозрительно следит за ним, но от чая не отказывается. Пусть и не особо любит этот напиток. В детстве Британия тоннами в него вливал эту жидкость. Он косится на собак. — А у меня дома кот есть. — зачем-то говорит США. Сам — то по натуре разговорчивый, чего не скажешь о России. И это очень настораживает: — Как ты здесь один? Живой еще? — он кладет документы на стол и неуверенно останавливается там же, не зная, стоит ли рисковать и садиться на диван, рядом с большим псом. — Кот? Это хорошо. Я больше по собакам. — Россия ставит чашки и наливает полный чайник; — А я по кошкам. — пожимает плечами Америка. — Чего стоишь? Садись. Это Тишка, он не злой, но выглядит грозно. — Россия усмехается, включает чайник и сам садится рядом с собакой, гладя ее по морде. Америка, все же решившись, протягивает руку, осторожно погладив Тишку. Было стремненько. Тишка опускает лохматую голову на колени РФ, и страна гладит его по спине: — Погладь Тишку. Он мирный. Наверное, самый спокойный из всех моих собак. — как раз в это время две борзых решили погонять друг друга по гостиной, ударяясь о диван своими длинными мордами каждый раз, как не получалось повернуть на скорости: — Я в порядке. Только голова часто болит и печень последнее время пошаливает. — США садится на диван и тут же вжимается в спинку, когда мимо него проносятся борзые:  — Я смотрю, тебе лучше. Неужели так одиночество повлияло? — он подозрительно прищуривается, пусть и под очками не видно. — Знаешь, тут дело не в одиночестве. Я бы хотел, чтобы моя семья вернулась, но если им лучше оставить меня — их право. — Россия оставляет собаку в покое и идёт наливать чай: — Прости, у меня только черный. Хочешь лимон или сахар? — он умел быть гостеприимным, особенно под веществами.       США следит за ним, но потом все же немного расслабляется. — Please, сахар. — иногда он забывает самые простые русские слова или просто по привычке заменяя родными. Иногда это звучало даже неплохо. Он снимает куртку и вешает на диван, оставаясь в футболке и снова пялясь на РФ. — Может, что случилось? Ты изменился. — Россия тут же ставит сахарницу, себе кидает в чашку дольку лимона. Он расслаблен и, кажется, весел. На колени ему голову положила борзая, и РФ по привычке гладит ее: — Ничего не случилось. Все нормально. — Россия все ещё оставался собой и был слишком скрытен для «простых смертных».       Америка невольно следит за движениями РФ. За хорошо слаженной фигурой. Странно. Почему раньше он не замечал в России такой красоты? РФ наливает ему чай и край рубашки задирается, обнажая почти зажившие порезы и покрасневшие места уколов. Много, очень много. США ни с чем не спутает такое: — Нормально, говоришь. Ну хорошо. — Знаешь, я сейчас немного не готов к бумажной волоките. Ты можешь подойти с ними, ну, послезавтра? Мне нужно время, чтобы собраться с мыслями. — Россия врёт, он не хочет возвращаться в пугающую реальность, где его территории медленно отщипывают, и он остаётся ни с чем, это пугает и РФ больно. Россия позорно сбегает с реального боя в мягкий иной мир. Он делает всего глоток, но по груди пробегает леденящий холод. Кажется, это начинается ломка. Вот и голова болит: — Я сейчас вернусь. — Россия улыбается и спешит уйти в другую комнату, где он хранит шприц и ложку. Он разводит героин, вбирает его в шприц и вводит в вену с тихим вздохом. Ломка моментально отпустила. Надо немного посидеть и возвращаться к Америке. США задумчиво смотрит в собственную чашку чая, не обращая внимания даже на собак. С Россией явно что — то не так. Точнее, он уже понял, что, но ему-то какое дело? Напротив, если воспользоваться этой информацией правильно, то, возможно, удастся забрать себе земель побольше. Теперь — то это вполне возможно. Даже легко. США сжимает руки в кулаки, не понимая, что сейчас его вообще держит здесь. Что заставляет остановиться и оглянуться назад в попытке помочь. Россия с трудом заставляет себя встать и пойти, улыбаясь, обратно на кухню. Он садится за стол и внимательно смотрит на Америку, совершенно забыв, какие у него теперь маленькие зрачки, как точки. Он тяжело вздыхает и смотрит на возращающегося РФ. — Знаешь… Сейчас важен каждый день. Если ты и дальше будешь тянуть, то от тебя вскоре ничего не останется. Аляски уже нет. — он качает головой в сторону документов. Пора приходить в себя, Россия. Тот грустно улыбается: — Почему меня это должно волновать? А тебя? — задаёт вопросы РФ, делая несколько глотков горячего чая: — Ты же хочешь моей смерти. Так и радуйся, будь счастлив, наблюдая за моей гибелью. — Россия замолкает и тихо договаривает: — Я знаю, что мне недолго осталось. Так что иди отсюда и делай ставки на дату моей смерти. — печени грозит цирроз, а почки перестают справляться даже с водой, так что Россия прекрасно знает, больше трёх лет ему не прожить, если продолжит и дальше. — Хочу или хотел. Неважно. — Америка пожимает плечами: — Без тебя скучно, Раш. — он внимательно смотрит на него, отпивая из собственной кружки:  — И ты колешся? С каких пор? — еще чуть — чуть и он всерьез начнет сочувствовать. Если не уже. Так странно. Он тяжело вздыхает, чувствуя себя не уютно. — Я тебе не игрушка, которую можно убрать в коробку, а потом достать, когда станет скучно. — фыркает Россия, но явно не злится. Сейчас просто не способен. Вопрос загнал его в тупик. Хотелось бы отмахнуться, но с Америкой точно не прокатит, он как рыбка-прилипала. Россия вздыхает, отводит взгляд, запустив пальцы в густую шерсть собаки: — Полгода. Колюсь героином. До золотого укола осталось чуть больше двух лет. — последний укол. Россия не знает, ждёт ли он этого и зачем вообще говорит об этом Америке. РФ смеётся: — Теперь знаешь, когда примерно я откинусь. Можешь делать ставки с Германией и Францией. Как раз выигрыша хватит, чтобы закрыть мои посмертные долги. — От такой игрушки хрен избавишься. Хотя, да. Твоя смерть выгодна. — неопределенно качнул головой США и чуть улыбнулся:  — Но ты серьезно сдался? Всегда справлялся сам, а теперь не смог? — он чуть прикрывает глаза делая еще один глоток: — И мне вот интересно, почему после всего что происходит к тебе прусь именно я. Ах, да. Будь добр, просмотри документы. Вдруг за ум возьмешься. — Америка не думал, что будет личным психологом для России. На любителя конечно, но тому и этого хватит. США, кстати, тоже. — Все когда-нибудь ломаются. Вот и я сломался. — Россия вздыхает, допивая чай: — Собак только жалко. Но их к себе Беларусь заберёт и Казахстан. Они собак любят. — РФ грустно улыбается, его губы слегка дрожат: — Я не возьму документы. Забирай и уходи, если это все, что тебе нужно. Я уже свое отыграл. — Россия поднимается со стула, хватая на руки ещё щенка борзой, тихо говоря ей ласковые слова. Он никогда этого не делал даже при братьях, но сейчас ему всё равно. Наркотики не отпустят, Россия умрет, и его это устраивает.