Все будет хорошо

— Быстро ты сломался. — хмыкает Америка:  — Я куда старше тебя, хотя на первый взгляд не скажешь, правда? — он ведет себя не так, как привыкли его видеть другие. Даже не надевает привычную ухмылку превосходства и не выделывается. Наверное, просто не перед кем: — Знаешь, я, возможно, хочу помочь. — он вдруг смущается и отводит взгляд, все еще не понимая, что его толкает на это. США допивает чай и поднимается: — Если хочешь, я могу прийти завтра. Просто так. Могу постараться даже не раздражать тебя. — он невольно усмехается:  — Все равно завтра практически свободен и не хочу идти на тот званый ужин. — Быстро? — удивлённо спрашивает Россия, целуя борзую во влажный нос: — Постоянные санкции, войны, я защищал друзей своей шкурой, а меня били в спину ножом. Я делал все для своих братьев и сестры, и они бросили меня. Мера страданий возрастом не определяется, старик. — Россия усмехается, даже не поворачиваясь к Америке. Хочется уйти и застрелиться в комнате. Может, он так и сделает, или наглотается таблеток. Точно, аптечка полная: — Мне не нужна помощь. У меня все хорошо, разве ты не заметил? — РФ поворачивается к другой стране: — Не приходи. Живи спокойно и не нервируй меня. — а внутри дрогнуло. Неужели хоть кто-то хочет быть рядом? Нет, это обман, развод на деньги или территорию, Америка при первой возможности кинет. Россия не может его подпустить к себе. — Я мог бы излить тебе душу и рассказать, что мне тоже не сладко, как кажется на первый взгляд, но не буду. Сейчас тебе действительно хуже. — надевает куртку, оставляя расстегнутой, и забирает документы, снова невольно глянув на Россию. Он упорно не хотел уходить. Не хотел бросать такого РФ: — Знаешь, это не совсем из-за жалости. Я хотел бы прийти к тебе по собственной инициативе. Как бы глупо не звучало, но у меня совсем нет этих… friends. Настоящих. Все фальшивые. А ты честный. Еще немного, и я хотел бы дружить с тобой. — Россия не хочет даже глядеть на него, настолько противно от всего этого. На глазах наворачивались слезы, и РФ упорно не поворачивался к Америке, чтобы тот не видел; — Ну если тебе так уж надо, приходи. Но ты же врешь мне, да? — Россия выдерживает паузу: — Ты просто втираешься в доверие, а потом вгонишь нож в спину, пока я буду доверять и пытаться сделать все для чужого блага. — Если я скажу нет, ты мне все равно не поверишь. — отмахивается Америка:  — Когда начнем общаться, тогда и поймем. А пока я пошел. — он проходит к двери, осторожно обходя собак. Америка привык к такому отношению к себе. В конце концов, оно оправдано. Вот только обычно именно Россия мог сказать ему такое в лицо. — Goodbye, Раша. — и он уходит, рассчитывая приехать завтра. — Прощай. — довольно грубо отвечает Россия. Как только дверь захлопнулась, он убрал чашки, насыпал собакам корм, и все это как в тумане. Ничего не помнит. Лишь одна мысль «я хочу это закончить».

***

      Одна таблетка, две, три, шестнадцать, тридцать пять, пятьдесят семь. Все таблетки, что были, Россия умудрился проглотить, сидя на полу на кухне, где недавно он с Америкой пил чай. У РФ случилась натуральная истерика. Поднималась температура, организм, ослабленный наркотиками, не справлялся. Россия не мог встать. До телефона недалеко, но как тяжко даже ползти! Россия хватает трубку, набирает номер Америки. Ему некому больше звонить, все отказались. РФ вырвало на пол водой и остатками таблеток, по спине бежит холодок: — Помоги мне, пожалуйста! — хрипит Россия в трубку, понимая, что сейчас спокойно может умереть. И это страшно, он не хочет умирать, а перепуганные собаки лают, прыгая вокруг.       Америка слышит этот странный голос, полный отчаянья и боли. Возможно, звучит слишком пафоносно, но по другому он это описать не мог. Он возвращается обратно. Благо далеко не уехал. Руки от чего-то дрожат, слишком сильно сжимая руль. Америка припарковывается рядом с особняком. Дверь открыта, и США входит, быстро находя Россию взглядом и подходя к нему. Сначала не уверенно, а потом быстрее. — Fuck, придурок ты, Раша. — он опускается рядом приподнимая, а дальше он вспоминает все инструкции при отравлении, попутно набирая это в интернете и укладывая того на диван. Больницы нет. Придется самому.       Каждую минуту он ждал, что вот-вот откроется дверь и появится Америка. Нельзя спать, но его так сильно рубило, что Россия не уснул только благодаря приезду Америки, который залепил ему хорошую пощечину. Боли РФ не почувствовал. Он помнит, как ему промывали желудок, как пытались уложить на кровать, как его трясло и как он заблевал водой штаны Америки, когда прижался к его плечу. Россию трясло ещё долго, он часто вскрикивал, и его собаки, слыша боль в голосе хозяина, вели себя неадекватно. — Потом хоть спасибо скажи. Колхозник неблагодарный. — шипит Америка, делая все по инструкции и довольно нормально справляясь, как это вообще возможно в домашних условиях. На это ушел весь вечер и половина ночи. Под утро США просто отключился рядом в окружении собак и уже не заботясь о новой куртке и модных джинсах. Намучался с этим Рашкой. А в ответ потом получит порцию недоверия и посыланий нахуй. Привычно даже. Не привычно только поведение его самого.       РФ открыл глаза спустя сутки. Лежал без сознания, под капельницей, и даже ломки не было. А рядом Америка. И Россия улыбается глупой улыбкой, потому что рядом кто-то есть, и зовёт: — Америка? Спасибо, что приехал. — все органы болят, даже моргать больно, но Россия касается плеча Америки, и сразу так спокойно на душе, но РФ начинает плакать, закусывая губы, чтобы хотя бы не рыдать. Америка подрывается с дивана рядом. Очки лежали на столе, так что его радость была заметна. Даже слишком. Впрочем, он тут же заменил ее на фальшивую, улыбнувшись широкой улыбкой. Уже скорее по привычке: — Неужели я слышу благодарность от тебя? Редкость. — он осторожно сжимает его руку, заглядывая тому в глаза с искренней жалостью, но, опомнившись, тут же тянется к темным очкам, надевая их. Так привычней.       Конференцию пришлось отменить и некоторую часть работы сбросить на секретаря, но благо ноут был с собой. США работал изредка. Урывками, все время проводя с Россией и действительно заботясь о нем. А зачем? Опять не знает. Добрым стал или действительно хочет земель побольше. Может, ему Россия завещание напишет, чтобы все проще было. А все же у Америки глаза красивые. И почему он их постоянно прячет? Россия притягивает Америку к себе, надеясь, что тот останется. Просить как-то слишком низко, да и не верит РФ, что Америка его не кинет. Но Америка его не оставил. Выхаживал, как родного, и за собаками смотрел. Россия смог встать только спустя неделю, и первое, что сделал, это заварил чай и приготовил нормальной еды для Америки, а то он на фастфуде и сидел, потому что не умеет готовить. Россия медленно подходит к Америке со спины, а он как раз за ноутбуком работал, и осторожно касается его плеч: — Во-первых, я хочу, чтобы ты спустился и поел, а во-вторых — Россия замолкает, но все же говорит: — Я благодарен тебе за все. Думаю, я смогу слезть с иглы. Мне сейчас легче. — попытка самоубийства не удалась, а он и рад, улыбается искренне. Америке он, хотел или нет, стал доверять.       Америка действительно жил на одном фастфуде. И нормально так жил. Конечно, у себя ему нормальную еду готовили тоже. Все вперемешку. Все свободное время он проводил с Россией. Своим сообщил, что его не будет примерно две недели. А те сообщили другим, что тот на больничном. Все складывалось удивительно удобно. США вздрагивает, как только Россия касается его плеч.       Тот только встал и сразу пошел еду ему стряпать? Надо же, неужели правда, что если завоевать доверие русского, то тот действительно будет хорошим другом. Таким вот, понимающим и честным, верным. Америке даже становится немного стыдно. Таким другом ему никогда не стать. РФ благодарит его и от этого становится теплее на душе. Он невольно улыбается. Почти искренне: — Я рад. — он поворачивается к нему и встает. Они вместе идут на кухню:  — Тебе хоть нормально стоять? Ты еще слишком слаб. — США по привычке начинает болтать дальше, разбавляя теперь уже не особо одинокую атмосферу. Россия передвигается с трудом и не успевает за шустрым Америкой, но не может прекратить улыбаться. Почему-то очень спокойно и хорошо на душе. РФ садится за стол, но есть он не хочет, только Америке готовил: — Мне ещё тяжело, но уже гораздо лучше. — Россия внимательно оглядывает Америку. А все же он красивый и очень добрый, просто скрывает это: — Прости, что сорвал тебя с работы. Я не знал, кому звонить. — Америке действительно вкусно, умеет Россия готовить. Не то что он. Хотя, бургер может сделать просто идеально. США косится на РФ с легким недоверием: — Я сам лип к тебе, нечего извиняться. — он тяжело вздыхает и все-таки легко улыбается в ответ: — И я рад, что тебе уже лучше. Не зря старался ведь. — Он мысленно напоминает посмотреть, что там дальше по списку в процедурах у РФ. Америка вдруг вспоминает нечто важное: — Слушай, а я был хорошим другом, когда сидел с тобой? Это ведь хорошо? Я правильно все делал? — он сжимает ложку в руке сильнее чем нужно. Эмоции скрывают темные очки и он несказанно рад этому. — О чем ты? Если бы не ты, я бы помер от передозировки препаратами. Конечно, никто бы меня не искал, зато в чьей-то коллекции появился бы скелет — Россия усмехается, но все же отвечает на вопрос, видя странное напряжение у Америки: — Ты хороший друг. И я был не прав, когда сказал, что ты ударишь со спины. После такой истории я просто не могу верить в это. Ты отличный друг. — РФ прижимает к себе овчарку и на самом деле искренне улыбается. Впервые за долгое время он рад проснуться; — Ты все сделал правильно. — Америка фыркает: — Столько благодарностей сразу. — и даже не фальшивых благодарностей. Добавляет он про себя и почти искренне улыбается в ответ. Он отличный друг. Это слышать просто ненормально от того, кому он денег — то особо не давал и не заключал союзы. Очень странно. Америка начинает верить, что можно делать что-то для других, кроме себя любимого. Не для всех, конечно, но для определенных лиц. США доедает завтрак и снова смотрит на уставшего Россию: — Иди отдохни, что ли. Тебе еще рано вставать, совсем ослаблен. — Не думаю, что я сейчас в состоянии сам добраться до кровати. Мне нужна помощь. — Россия отводит взгляд в сторону, он ведь никогда не просит помощи. В конце концов, можно и побыть немного слабым, причем ломка прошла незаметно, а внутренние органы болели долго и муторно: — Я, конечно, понимаю, что не имею права о таком просить. — нервным движением Россия убирает белую прядь с лица: — Ты не мог бы ещё остаться здесь? Я не готов остаться один. — Россия сидит, но почти полностью отвернулся от Америки. Смеяться будет, гад. — Раааш, я взял отпуск на две недели. У нас еще одна впереди, не волнуйся. Я, конечно, не думал, что ты захочешь, чтобы я остался. Ну, или не скажешь об этом в слух. — он чуть улыбается, выглядя весьма польщеным от такого признания России. Америка встаёт, убирает за собой посуду, что для него тоже большая редкость, и помогает РФ подняться со стула. Ведет в спальню, укладывает на кровать и, довольный, садится рядом. Пока не стоит говорить России, что он успел забрать еще небольшую часть земель себе. Но здесь уже совсем под другими намерениями. Если бы не он, то забрали бы другие. И, понятное дело, просто так РФ территории не вернули бы. А он, возможно, и вернет. — Правда? Кхм, спасибо ещё раз. — Россия ужасно рад, что его не оставят одного, и хочется даже Америку поцеловать, как принято у южных стран. И Россия это делает, как только Америка укладывает его в постель. Осторожно притягивает к себе и целует в губы, просто прикасаясь Америка замирает, невольно вытращившись из — под темных очков и задержав дыхание. Потом прикрывает глаза, продолжая поцелуй на совсем короткое время, но все же приятно. — Так принято у южных стран. Они показывают свою благодарность. А у меня слова кончились, и действия явно лучше передадут, что нужно. — усмехается РФ, устраиваясь на подушках животом вниз. Как бы то ни было, но США был куда толерантнее чем, например, Россия. Он — то вообще не воспринимал такие виды отношений. И Америка даже не думал о нем в таком ракурсе.  — Ну, это, спасибо. — он жутко смущается, кажется, даже краснея:  — Не брошу я тебя, не бойся. — Он чуть улыбается, осторожно погладив его по плечу и отстранившись: — Отдыхай, а я работать пойду. — Спасибо. — Россия улыбается и устраивается удобнее: — Можешь принести ноутбук сюда? Не хочу оставаться один. — он ловит его за руку, притягивая обратно к себе. Силы есть, никуда не исчезли. Россия боится, что будут кошмары, которые не покидали его ни на секунду долгого сна: — Кстати, у тебя нет температуры? Губы горячие. — смеётся РФ, прижимая к себе подушку. У Америки губы не только горячие, но пухлые и слегка влажные. России понравилось его целовать, даже в целях благодарности: — Да нет. Это я волновался. — фыркает Америка и кивает, мол, хорошо: — Поработаю с тобой. А ты лучше поспи. — он гладит его руку и мягко отстраняется. Уходит ненадолго и возвращается с ноутом. Россия тут же подползает к Америке, положив голову тому на колени. Да, мешается, но хочется чувствовать чужое присутствие всем телом, а не только разумом: — Что ты почувствовал, когда я позвонил тебе? Ведь мог и трубку не брать. Знаю, как ко мне относишься. Колхозник, пьяница. И я не вижу причин, по которым ты захотел меня спасать. США задумался: — Я сам не знаю, честно. — Америка отводит взгляд, включая ноут:  — Я просто сам ведь хотел новых впечатлений, наверное. Вот и приперся. — он гладит его по волосам, осторожно перебирая и понимает, что совсем не хочет уходить. России приятны прикосновения Америки. Он нежно перебирает пряди, и почему-то РФ вспоминает свою сестру, которая делала также: — Ну вот и получил новое. — вздыхает страна, обнимая рукой тонкую талию Америки. Сам Россия куда более мощной комплекции, есть пресс, мышцы, а Америка совсем доходяга, хоть всякую дрянь в себя пихает: — Чего худой такой? На одном фастфуде сидишь, а ветром сносит. — по доброму усмехаясь спрашивает РФ тем самым возмущая Америку. — У меня есть мышцы! — обижается он:  — Я даже в спортзал хожу, ты не думай. — он усмехается и просто треплет его по волосам, а внутри все невольно замирает от того, как Россия обнял его. Ох, он же сейчас себе не того на-думает. А это ему не нужно. Лишние проблемы ни к чему. Он утыкается в ноут, что — то печатая одной рукой. — Мышцы? Где? — Россия не может сдержать улыбку и приподнимает край кофты Америки, разглядывая плоский живот; — Ну и где твой пресс, о сильнейший? — фыркает РФ, горячим дыханием опаляя кожу и почти касаясь ее губами. Очень приятно пахнет, кажется, манго. Россия касается живота рукой, проводя пальцами. Мягкая кожа, нежная, Америка за ней ухаживает, и ни единого шрама, когда сам РФ весь перерезан. США вздрагивает и закусывает губу. Рука на клавиатуре мелко дрогнула и он чуть прикрывает глаза, отдавась приятным, пусть и совсем не заметным, ощущениям от чужих прикосновений: — Да есть он. Ну, может еще немного и появится. Черт, мне вообще идет быть таким, не заставляй меня комплексовать. Все равно не выйдет. — Знаешь, тебе идёт такая комплекция. Не могу представить тебя с мышцами. — Россия опускает кофту Америки и просто прижимается к нему, обнимая за талию. Уютно и удобно, будто семья его вернулась, и они вместе смотрят какой-нибудь фильм или готовятся ко сну, а потом Беларусь засыпает у него на груди, пока остальные занимают всю кровать и свободные части тела. От воспоминаний заслезились глаза, и Россия позволил парочке слёз стечь по щекам. Грустно, но уже не так одиноко. — В любом случае, мои шмотки на мне смотрятся шикарно. Не отрицай. — фыркает Америка и краем глаза смотрит на него. Видит дорожки слез и уже обеспокоенно спрашивает: — Все в порядке? — он не особо умеет успокаивать. Разве что фальшиво, для собственной выгоды. Но сейчас это лучше чем ничего. РФ вздыхает: — Ты и правда умеешь подбирать вещи. И материал приятный. Не отрицаю. — покорно соглашается Россия, вытирая свободной рукой слезы. Как неловко вышло, а как стыдно. Не хотел ведь, чтобы видели такой позор. РФ, и плачет: — Не особо, но пойдет. Не обращай внимания. — отмахивается Россия, плотно прижимаясь к Америке, вдыхая запах манго. Нельзя доверять Америке, но так хочется побыть немного ребенком, наивным и добрым, как в далёкие времена, когда ещё был СССР. Россия окончательно расстроился, вспомнив про отца, и невольно содрогнулся от сдерживаемых слез. — Тогда можешь полапать меня ещё, только не сильно. Работать надо. — чуть смущенно сообщает Америка и утыкается в ноут, на сколько это возможно в его положении. Как раз ему представлялась возможность отхапать Российских территорий еще немного. США закусывает губу, нервно стукнув по участку рядом с клавиатурой пальцами и размышляя. Как же хотелось воспользоваться возможностью и забрать еще, а потом не отдавать. Он тяжело вздыхает, давая согласие на подпись очередного контракта: — В скором времени тебе все же следует явиться на собрание. — замечает США. — Да, я давно не появлялся. Просто не знаю, что мне там делать. Слушать оскорбления? Защищать братьев и сестру? Надоело, да и не в состоянии я сейчас это делать. Чувствую себя расплавленным сырком. — Россия не стесняется, обнимает Америку своей медвежьей хваткой, закрывает глаза. Пусть этот пиндос работает. РФ оправится, встанет на ноги и избавится от всех. Никто не будет рядом с ним и ничто не будет мешать спокойствию. Или же он просто развалится на части от одиночества. США такими желаниями не доволен: — Земли свои отстаивать. — шипит Америка: — Все решили, что ты сдох или при смерти. Обворовывают, в конце концов. — он чувствует теплые объятия и работать не хочется совсем, но нужно. И так довольно много чего накопилось. Он машинально снова гладит Рф и укрывает покрывалом: — Да знаю я. — судорожно вздохнул Россия, сдавив Америку. Слишком больно внутри, и плевать, что Америка настоящий враг, и РФ не мог преодолеть внутренний барьер, показать себе, что США не такой уж и плохой. Его укрыли, и Россия свернулся калачиком: — Я скучаю по своей семье. И по отцу. — совсем тихо шепчет Россия сухими губами, прерывая гнетущую тишину. Он очень долго все держал в себе, и так ужасно было копить внутри раздирающую боль, что нужно с кем-то поделиться. И не с семьёй. Им тоже будет больно: — Он был… Хорошим. — негромко произносит Америка и тяжело вздыхает. — я попробую поговорить с твоими братьями и сестрой. Могу повлиять, если захочешь. Думаю, они не будут против вернуться или хотя бы наладить с тобой отношения. — он с грустью косится на экран, где Украина подает на запрос пары десятков гектар России. — Тебя считают безнадежно больным. — добавляет он:  — Почти мертвым. Вернись, пожалуйста. А то я не справляюсь. — Я не знаю, что делать. — Россия наслаждается запахом тела Америки, это его успокаивает, возвращает в реальность, но внутри все болит, и эта больно выливается наружу: — Ты когда-нибудь чувствовал себя на грани? Когда все рушится, а ты не можешь никуда податься, и выхода нет. — РФ сжимает кусок одеяла, с трудом сдерживая слезы: — Я ведь один остался после гибели СССР. Я и множество стран, разбитых и потерянных. Я просто не имел права быть слабым или показывать свою боль. Я тянул всех, за каждым присматривал. Иногда неделями не спал, ходил тенью, но для семьи делал всё. А поворачиваться спиной даже к ним не могу. — ему срочно нужно заткнуться. Америка засмеет его, расскажет остальным. Возможно, он сходит с ума. Замолчать уже не выходит: — Я запил, чтобы как-то сгладить боль внутри. Ко мне приходили за защитой, опекой, и я все давал. Почему же когда я оказался безнадежно упавшим, никто не остался? — Россия все ещё не плачет. Ему противен он сам, хочется быть другим и молчать, не нести бред. Америка отодвигает ноут и с искренним удивлением смотрит на него. Потом с сочувствием: — Возможно, чувствовал. Признаю, не так, но было. Тогда я откололся от Британии. Тот не хотел отпускать, и было очень тяжело. — он прикрывает глаза и гладит Россию, а потом осторожно ложится, продолжая поглаживания. А потом просто обнимая.        Ему еще никогда так никто не доверял. Не изливал душу. Любому другому он не ответил бы тем же. Использовал информацию в своих целях или просто сделал бы больно. Просто так, ради интереса. А сейчас он действует по другой тактике тоже ради интереса? Возможно: — Я тогда остался ни с чем. Победителем, но одиноким и морально разбитым. Я поднимался сам, без помощи других. Или, по крайней мере, заставлял помогать себе правдами и неправдами. Было плохое время. У меня не было никого. — он устраивается поудобней рядом с РФ и осторожно утыкается в его шею, рвано вздыхая: — Ох, расскажешь кому — то, я на тебя санкций накидаю. Поверь, поводов дофига. — Я сейчас больше переживаю, чтобы ты по миру не разнес такую новость. Подумать только, Россия на ногах у Америки растекся, поплакал, ещё и всю прошлую жизнь выдал. — РФ усмехается, прижимаясь к Америке слишком плотно, обнимая его обеими руками: — Я могу. — хмыкнул США — но не буду. Да и вряд ли кто поверит. — он невольно замирает, когда его сжимают в обьятьях сильнее. Как бы то ни было, но он был ох как не против на один раз хотя бы оказаться с Россией в постели и переспать. А РФ просто обнимать бы его, так морально легче: — От тебя вкусно пахнет. — переводит тему РФ, чтобы не так молчаливо было в комнате. Неожиданный комплимент вводит США в легкий ступор. Услышать такое от РФ просто невозможно если уж на то пошло: — Ох, спасибо. Ты тоже не плох. — он очень старается, что бы его комплименты не выглядели как подкаты. — Пожалуйста. — на ответный комплимент реагирует усмешкой: — Мы такой фразочкой с Францией как-то обменялись. Ты мне напомнил, даже смешно. К ней поехали, с кровати свалились. — Россия уже не может сдержать смех и утыкается в плечо Америки, вспоминая, как во время соития Франция решила сменить позу, но вышло это неудачно. Хорошо, что Россия упал на пол первым. — О, вы были вместе? Интересно. — Америка усмехается и, плюнув на все, прижимается к нему сам, довольно зарываясь в волосы рукой: — Fuck, это лучший отдых. — довольно мурлычет он. За такое он, пожалуй, готов еще раз выходить Россию. Просто за обычные объятья. Даже секса не особо хочется из-за этого. США любил обниматься, но просто не мог позволить себе такой роскоши.