Blackout

      Сидя на кухне, где витает запах металла и спирта, Джексон пытается сфокусировать взгляд хоть на одном из предметов мебели, хоть на чём-то, лишь бы мир перестал крутиться и вертеться, вызывая рвотные позывы, но, как только он немного приходит в себя, по закону подлости, — в дверь звонят.       Парень чертыхается и осторожно идёт по стеночке в необходимом направлении. Трижды ему приходится остановиться, пока наконец пальцы не отыскивают нужную панель, с которой он не глядя набирает код для открытия калитки. Столь несложные действия вызывают очередной приступ тошноты, и он валится на колени, упираясь руками в пол. Так и застаёт его Марк — на полу, измотанным и пропахшим отвратительной смесью не самых приятных запахов.       — Чёрт возьми! — несдержанно ругается модель. У него пунктик на чистоту с незапамятных времён, а непереносимость запахов — ещё раньше появилась, но рыжий усаживается рядом и, с трудно скрываемым отвращением, спрашивает:       — Ты позвал меня, потому что напился?       Ван и хочет ответить, но единственное на что способен — поднять голову и позволить увидеть кровоподтёки на лице и шее.       — Блять!       Марк, обычно такой сдержанный и холодный, становится удивительно ранимым, когда видит людей пострадавших не по своей вине. В данном случае судить тяжело, но он принимает на веру именно такую теорию, а потому помогает Джексону подняться и ведёт его согласно неясным взмахам руки.       Оказавшись на кухне, Туан ссаживает парня на стул и внимательно разглядывает бледное лицо с некрасивыми разводами, пока его обладатель пытается объяснить путано:       — Некому больше было… — кашель, а затем — продолжение:       — Слышал, что… У тебя отец — врач.       — Не говори лишнее, — жёстко парирует. — Давай по делу — что произошло и что ты натворил?       — Нарвался на драку, — хмыкает Ван и пожимает плечами слабо. — Спиртом пытался дезинфицировать, вернувшись сюда, но… Мой врач уехал и вот, — взгляд затуманенный и непривычно — с надеждой.       — Бестолочь какая, — фыркает старший и осматривает столы, а затем и холодильник — на предмет наличия необходимого. — Сотрясения хоть нет? — спрашивает попутно, на что получает отрицательный ответ и пояснение — они уже случались и симптомы не особо похожи.       Спустя минут пятнадцать Туан валится устало на соседний стул, оглядывая в то же время результат своих стараний — бинты на рёбрах и многочисленные обработанные раны — где просто антисептиком, а где и с пластырями. Он очень хочет начать разговор, но страшно боится того, что его выгонят сразу после этого, вот и молчит, рассматривая интерьер, который «слишком хайтек» на его вкус.       — Если хочешь — можешь идти…       — Я бы остался! — выпаливает, после прикусывая до боли губу изнутри и ругая себя за несдержанность, которая неуместна совершенно.       — О’кей, но гостеприимством сейчас не могу отличиться, — улыбается Ван, в глазах которого затравленный зверь.       — Да-а-а, — тянет Марк. — Именно его я от тебя ожидал в полном объёме, а ты меня подводишь!       Секунда напряжённой тишины, а затем — оба прыскают от смеха, рыжий даже пополам почти сгибается, радуясь, что смог хоть немного разрядить угнетающую обстановку. Он спокойно встаёт и с минимальными подсказками Вана делает чай, к которому находятся пачка печенья и несколько конфет.       — Негусто, — резюмирует хозяин дома, уже подумывая о заказе доставки. Расплатиться за помощь ему всё-таки очень бы хотелось.       — Всё равно сладкое не ем. Сделаю исключение сегодня, — пожимает плечами Марк и подносит к чужим разбитым губам чашку, добавляя прежде, чем встретит сопротивление:       — Силы тебе понадобятся, чтобы до кровати доползти, так что заткнись и пей, — он думает и добавляет задумчиво, — а к врачу тебе всё равно надо, не факт, что моя помощь действенна на сто процентов, — и замолкает.       Это самое странное чаепитие в жизни обоих, но оно приносит тёплое умиротворение, кутающее в себя, не дающее задумываться ни о чём плохом. Такое времяпрепровождение дарит им возможность хоть немного привыкнуть к необычному соседству друг друга.       Через четверть часа Марк набирает сообщение шефу, что завтра не придёт на работу, не заботясь о том — какой получит ответ, ведь столько лет он себе во всём отказывал, а начальник сам уже трижды пытался инициировать для него отпуск только за последние несколько месяцев и оставался безуспешен.       Парень снова оказывается на кухне через несколько минут, молча помогает Вану встать и ведёт его в спальню, где устраивается на самом краю и так же в тишине разглядывает своего «пациента», пока тот сам не начинает диалог:       — Может посмотрим что-нибудь? Сто лет не утыкался ни в какой фильм и не отдыхал по-человечески.       В ответ — кивок, а затем яркие картинки какого-то фэнтези, которым они даже заинтересованы, когда не рассматривают друг друга исподтишка. В середине просмотра Ван достаёт, непонятно откуда, фотоаппарат и делает пару снимков, а Марк на интуитивном уровне ничего не спрашивает и не позирует намеренно, он просто продолжает наблюдать увлекательные сцены, в которых рассказывается о жизни в другом мире. Как и многие события этого дня, подобная фотосессия необычна для обоих, но и приятна в какой-то мере, некой совершенно дикой и абсолютной правильностью.       Стоит только Джексону убрать аппарат, как к нему тут же сбоку прижимается осторожно его гость, чётко принимая ту позу, в которой он не навредит «пациенту». Тот его приобнимает и ненавязчиво поглаживает по рёбрам, не намекая этим жестом ни на что и ни к чему не обязывая, но вызывая миллионы вопросов, которые лениво проносятся в рыжей голове и почти риторичностью обладают.       Фильм заканчивается неожиданно, парни смотрят субтитры, не желая двигаться и что-то решать. Впрочем, удобно то, что их случайное кино имеет продолжение и всего парой кликов пульта включают именно его. Они сами не замечают, как начинают обсуждать персонажей — сперва тихо, почти шёпотом, а затем всё громче, вкладывая эмоции и отстаивая свою точку зрения там, где мнения не совпадают.       — Ты останешься на ночь? — тихо спрашивает Джексон под новые титры, краем глаза подмечая разгоревшийся за окном закат и время на часах, которое совершенно неожиданную цифру выдаёт, намекая очень толсто — день пролетел.       — Это же риторический вопрос, — пожимает плечами юноша и трётся носом о сильное плечо, с удовольствием вдыхая запах и ощущая, как тело Вана расслабляется после такого ответа.       — Хочешь чем-нибудь заняться? — пошлоты в голосе не наблюдается, но подтекст читается легко, а потому смешок со словами раздаётся:       — Герой-любовник, ты двигаться даже без скрипа не можешь. Просто отдыхай, а я побуду рядом, чтобы ты не помер от боевых ранений, — Туан осторожно поднимает взгляд и улавливает на лице чужом насмешливое выражение, вперемешку с довольством, которое сменяется напряжением и судорожным копошением мыслей в чужой голове. Марк закатывает глаза и продолжает тихо. — Мне не нужны объяснения. И тебе мои — тоже. По крайней мере не сейчас.       — Ты мои мысли читаешь? — недовольно бурчит младший, как-то слишком беззащитно морщась, чем вызывает идиотское, по мнению Марка, тепло в груди.       — Нет, у тебя на лице всё написано, поэтому телепатией не пришлось пользоваться.       «Беги отсюда», — думает Ван, старательно не давая этой мысли отразиться во внешних проявлениях, поскольку он одновременно и хочет выгнать Туана, и неожиданно желает оставить его при себе навсегда.