Blackout

      Утром первым просыпается Джексон, совсем не понимая, почему поперёк его талии располагается чья-то рука, а рёбра горят огнём. Осознание приходит быстро, потому открывает глаза, чтобы проверить достоверность сделанных выводов. Он тихо сглатывает, пару минут наблюдает за умиротворённым лицом, а затем осторожно, насколько возможно, выбирается из постели и идёт в ванную, которая примыкает к спальне.       Вернувшись уже свежим и более-менее проснувшимся, Ван берёт камеру и быстро отщёлкивает с десяток снимков со спящим Марком. Он понимает, что разрешение не требуется, так как вчера подобный его порыв был воспринят совершенно спокойно и даже не удостоен комментария.       Увлекшись, фотограф не замечает, что перестарался. Последствия обнаруживаются, как только он убирает аппарат от лица, а в большинстве точек тела вспыхивают болевые костры, заставляя скрючиться и сесть на корточки. Профессиональное оружие быстро убирается под кровать, а его обладатель покидает спальню и медленно передвигается по дому в сторону кухни, чтобы хотя бы приготовить завтрак… Но его догоняют на последних ступеньках.       — Вам, вообще, прописан постельный режим, больной, — улыбается Марк и мотает головой вверх. — Марш отсюда. А от голода я нам умереть не дам.       Он со скоростью света уносится в известном направлении, а хозяин дома про себя решает, что модель ему попалась — чокнутая, но в данный момент ничего не остаётся кроме как вздохнуть и медленно потащиться обратно, на ходу рассматривая возможность организации спальни на первом этаже.       Устроившись на кровати, Джексон начинает искать новый фильм для просмотра, поскольку ему понравилось проведённое вчера время, а также — он не знает, как общаться с Марком, над которым он издевался целый год, если не больше. Парень плохо помнит их знакомство и первые встречи на площадке.       «По-хорошему, он — психопат. Между нами настолько нездоровые отношения, насколько возможно, но примчался сразу, как я попросил. Неужели влюбился? — задавая себе беззвучный вопрос, фотограф неверяще хмыкает, но рассуждения продолжает. — Отбрасывая призрачную возможность каких-либо чувств, что остаётся? Крышесносный секс? Но ведь я его… Ему нравится быть жертвой и боль? Ненавижу это всё. Почему должен думать о нём, если уже всё решил давным-давно?..»       — А вот и я, — Туан устраивается с подносом, на котором еда едва ли не с горкой, выдёргивая Джекса из мыслей и наблюдая, как на его лице сменяют друг друга удивление, непонимание, а затем и вовсе — шок. Рыжему так смешно от этого нарастания, что он не сдерживает ехидства. — Что? Никто из твоих пассий тебе завтрак не удосуживался сделать? Выкидываешь их из окна сразу после секса?       Провокация удаётся на славу, а потому Ван морщится и отвечает нехотя, отводя глаза:       — Да, собственно, ты первый в доме оказался.       — Так и думал, — хмыкает старший и берёт с подноса стакан с соком. — Пей давай. Тебе полезно.       — Волшебное зелье от всех болезней? — с кривой улыбкой спрашивает Ван, но после спокойно пьёт, удивляясь тому, насколько выверено каждое действие Марка, что и капли не проливается.       — Самые волшебные зелья в нашем мире — еда и сон, к сожалению, — вздыхает юноша, старательно проговаривая всё нейтрально, потому что есть идиотское желание и дальше подтрунивать, а он ещё не уверен — хочет ли Джексон его присутствия достаточно, чтобы всё стерпеть. — Если что — про постельный режим я ни разу не шутил. Мы сидим дома и отдыхаем, — нарочито делая ударение на местоимение, Туан поддерживает невозмутимый вид, словно подобное в порядке вещей, и подаёт блондину тёплый блинчик, внутри которого несколько видов свежих ягод. Хозяин дома никак не реагирует и ест с рук, давая своему спасителю возможность продолжить. — Единственное, что необходимо сделать, а займусь этим я, — заказать продукты. Выгреб всё, имевшееся в наличии.       — На холодильнике телефоны доставок, которые ближе всего, — улыбается Ван, излучая довольство. — Очень вкусно! Не думал, что ты умеешь готовить… — вовремя заткнуться не удаётся, а потому звучит весьма справедливый ответ:       — А ты и не знаешь обо мне ничего. Откуда могут взяться хоть какие-то выводы? — Туан продолжает кормить его молча после этого, изредка закидывая и себе что-то в рот — ягоды или оставшийся кусочек блина, который уже без начинки.       Джексон молча исполняет всё, что требует его спаситель — поглощает еду, пьёт, даёт перебинтовать, ощущая себя куклой в чужих умелых руках. Корит себя нещадно за подобные проявления слабости, но в тоже время — тонет в чужой заботе, которой не испытывал на себе многие годы. Несмотря на тяжёлые мысли, парень умудряется заметить, как неловко становится Марку при слишком близком контакте, как подрагивают кончики аккуратных пальчиков, проходясь по тугим мышцам пресса и груди, а так же — как он смущается, когда нужно сменить повязку на бедре. Вчера не было сил наблюдать каждую реакцию, а теперь они как на ладони и вызывают смешанные чувства, заставляя Вана смотреть и видеть юношу таким какой он есть, без красивого образа живого манекена.       — Твой врач вернётся когда? — спрашивает Туан, проверяя ссадины и синяки на лице.       — Я ему не звонил больше, поэтому не знаю. Мне нравится, как ты со всем справляешься, ведь сегодня гораздо лучше, чем вчера, — хмыкает на последней фразе, старательно скрывая смущение и вину, пожирающие изнутри, заставляя болеть все органы вовсе не от физических повреждений.       Ясный взгляд тёмных карих глаз, в которых сквозит удивление и недоверие, заставляет Вана криво улыбнуться и подумать про себя:       «Это он такой честный и наивный или я чего-то не понимаю?»       А вслух выпалить лишь:       — Ты мне был не интересен, поскольку казалось — завяжи я с тобой более тесные отношения и уже не отстанешь. Не вдавался особо в подробности и не узнавал о тебе ничего, — Джексона несёт, и он сам уже жалеет об этом, но остановиться, как это часто с ним бывает, — не может. — Плюс мне никто на постоянку не нужен, честно. Слишком это всё обременительно, но… Сейчас мне кажется, что сильно ошибался, и ты — другой. Не поверхностный, а по-настоящему глубокий. Тем больше у тебя причин сейчас же свалить от такого больного ублюдка и навсегда решить для себя, что игнорирование — твоя лучшая линия поведения со мной.       Фотограф улыбается, совершенно самоуверенно и спокойно одновременно, но Марк лишь хмыкает:       — Ага. Разбежался… Даже не так! Как говорит мой друг — «бегу и волосы назад», — кивает авторитетно и с удовольствием наблюдает, как вытягивается лицо Вана, явно не готового к подобным заявлениям, а затем и вовсе смеётся. — Да брось. Ты думаешь, если бы ты мне не нравился, я бы позволял трахать себя, как последнюю шлюху, и примчался бы по первому зову? У меня есть гордость, что бы ты там себе не надумал. Мой интерес — моё личное дело и навязываться я не собирался, но раз уж ты разглядел мою «глубину», останусь пока.       — Ты слегка псих, да?       — Слегка? — вопросительно выгнув бровь, спрашивает Туан, явно насмехаясь, ведь он всё о себе прекрасно знает и не думает даже заниматься самообманом — это скучно и неинтересно по мнению парня… А вот издеваться над Джексоном — любопытно до невозможности. — Да не парься. Если бы хотел тебя убить — уже сделал бы это давно. Даже знаю пару ядов, которые не отследить. Умер бы от сердечного приступа или тромба — никто бы и вопросом не задался.       Ван внимательно разглядывает рыжего, затем с удовольствием потягивается и говорит:       — Попытка напугать провальная, но твои познания весьма увлекательны. Расскажешь подробнее — зачем ядами интересовался?