***
Будучи не до конца уверенным в том, что все не ложь, и Вон действительно открывает ему свое сердце, Хосок в прострации изучает потолок комнаты общежития, в итоге ущипнув себя за предплечье — по-настоящему неприятно. Он получил ответ, на который и не надеялся, более того — закрепив его крепкой печатью поцелуя, от которого до сих мурашки пробегают. Пусть близость — не нечто новое для него, если не учитывать пола, так его сердце еще не трепетало. Что удивительно — причину этому парень находит в том, что идеальный образ Че треснул вчера по швам, и прекрасный парень с холодной аурой на деле оказывается нерешительным и мягким мальчиком. Если в прошлых отношениях он видел хорошее, но не замечал недостатков, то сейчас — самые главные из них известны сразу. И понимание того, что их не маскируют, не умалчивают, однако некоторые, по мнению Шина, Вон и сам не замечает, — все это делает его уверенным в том, что такие отношения могут стать прочным фундаментом, ведь сразу знают, где может появиться трещина. Волнение окатывает новой волной, поскольку, перебирая вчерашний вечер в подробностях, поражается своей решимости, вызванной в большей степени обидой: как можно так пленить, но не пускать дальше, не позволять утонуть в пучине эмоций и не давать возможность достучаться до сердца? Только это и позволило ему быть необычно для себя откровенным, забывая про стеснение. И он благодарен самому себе, что не сдался в угоду тому Хосоку, которого все это время видел Вон — более мягкому в общении, не требовательному, — позволяя лицезреть всю серьезность намерений. И все же, ему приятнее быть привычным собой, и чувствует — Че полюбил его настоящего, пусть и вскипевшие эмоции дали свои полезные плоды. В то же время Шин признается себе — невероятно боялся, что неправильно разглядел настоящего Вона и лишь нафантазировал теплого и милого молодого человека под ледяной маской. Несмотря на то, что покупатель не единожды открывал свои лица — то посмотрев проникновенно глазами цвета горячего шоколада, то улыбнувшись открыто по-детски, порой и вовсе смеясь в голос, пробуждая и его струны души подпевать этой радости, — Хосок опасаться не переставал, ожидая, когда парень пошире в душу свою двери распахнет. И, пусть и называл ребенком Хенвона, сам себя, по сути, им считает, ведь, несмотря на стремления в учебе, подработки и самостоятельную жизнь — все его отношения с людьми сводятся к помощи им и поверхностным разговорам, а не к романтике и возможности подарить совершенно иную заботу, коей у него в сердце целый космос. И как правильно доносить свои чувства и мысли — не уверен в силу неопытности. Это то, чему придется научиться, словно делая первые неловкие шаги. После продолжительных размышлений Хосок признается себе — сам-то еще не так много и сделал, чтобы требовать доверия от Хенвона, и всю глубину своего внутреннего космоса не раскрыл. Разбирая свои чувства и мысли, словно пазл, который необходимо собрать с нуля, собирается совершить свой первый шаг в чужой мир, выбирая наряд и разглядывая пригласительный. Красивый билет словно демонстрирует парню, насколько его затянуло, раз идет на подобное мероприятие — крайне глубоко, пусть дна и не видно совершенно, чтобы судить целиком о степени своего вовлечения в совсем иной мир. И все же ему нравится это течение событий.***
С интересом рассматривая публику, в которой, несмотря на абсолютно черный простой наряд, состоящий из джинсов и рубашки, смотрится как белая ворона, Хосок чувствует себя абсолютно сродни этой птице — слишком выделяющимся своей простотой. Потому спешит занять место в первом ряду балкона, где его — крайне лишнего на этом параде — хотя бы не заметит большое количество людей, пусть и сомневается, что кто-то обратит на него внимание. Что удивительно, пробежав глазами по собравшейся публике, Хосоку кажется — и Вону здесь не место. Будто бы присутствует на свадьбе по расчету, а не по любви. Окружающие люди пусть и разные, несмотря на то, что Шин всех, к своему стыду, равнял под одну гребенку, однако Хенвона ни с кем из них не может представить, например, за душевной беседой. Все такие чужие друг другу, пусть и объеденные одной сферой. «Что держит его здесь?» — гадает парень, наблюдая за представлением виновника торжества — модельера в пестром красно-зеленом костюме с орнаментом «гусиная лапка». Вопросы отпадают, как только на подиум ступает тот, кого бы не узнал, если бы уже не привык к его плавности движений и жестов. В отличие от своих коллег, которым свойственны очень резкие движения и быстрая походка, будто сбежать стараются скорее с подиума, Хенвон чувствует себя, как рыба в воде, несмотря на невероятную платформу и дурацкие бриджи кроваво-красного цвета со скинутыми висеть подтяжками, которые демонстративно натягивает поверх изумрудного оттенка блузы, дойдя до центра и привлекая все внимание на себя — неважно, что позади уже идет следующая модель — сейчас только один центр Вселенной. Кажется, не у одного Хосока дыхание перехватывает от блестящего в прямом смысле, благодаря красным блесткам грима с одной половины лица нисходящих ниже — по шее и груди неровными струями, заползающих под расстегнутую наполовину полупрозрачную блузу. Когда Шину на страницах журналов встречались фото и в коротких шортах, и в полностью расстегнутых шифоновых блузах, он, конечно, не мог пройти мимо и не засмотреться на своего Принца, однако все то было глянцевым воплощением, в живую — совершенно иная энергетика. Источая полную уверенность в себе, Вон уходит за кулисы, оставляя Сока гадать, сколько же инфарктов его ожидает, а ведь он не кот с девятью жизнями, ему хотя бы одну эту прожить — только начавшуюся. Вону здесь место, как никому другому, поскольку он словно живет этот момент по-особенному, не как работу — словно роль в фильме, которую необходимо снять с первого дубля. Все модели кажутся на одно лицо, пусть и дело лишь в том, что они Хосока не привлекают, а наряды модные не интересуют, отчего Шин чувствует себя помешавшимся фанатиком, готовым спрыгнуть вниз и украсть «невесту», чтобы спрятать в их замке от чужих глаз. Осознание того, что не все здесь пришли оценивать исключительно наряды бездарного, по мнению лично Хосока, модельера, больно отзывается в сердце. Делает над собой усилие и старается рассудить здраво: не стал бы Вон так долго работать моделью, если бы ему не нравилось. А зная уже его, в действительности достаточно скромную натуру, уверен — Че и самому не по душе взгляды, наполненные отнюдь немодными желаниями. Только в отличие от старшего, модель — профессионал, научившийся не обращать внимание на окружающих. Замечая вновь уже родную походку на этот раз в белых бархатных одеяниях и странно контрастирующей с ними черной вуалью, мечтает, чтобы Хенвон раскрылся ему, доверил свои мечты, которые он обязательно помог бы воплотить. Хосок уверен, не зря их свела судьба, и именно этот фатализм их знакомства одновременно кажется и детским, и таким фундаментальным, потому что уже не может представить их — настолько разных — друг без друга. Еще до вчерашнего вечера подобное могло произойти, однако с «от всего сердца нравишься» они переступили порог нечто незримого и невероятно значимого, где есть «вместе», а не просто «двое». Размышления его прерываются еще двумя выходами Че, от которых не может взгляд оторвать, пусть и не нравятся ему подобные странные вещи, тот, кто их демонстрирует — бриллиант на подиуме. И Хосоку греет сердце, что это сокровище совершенно по-иному ведет себя с ним, на глазах зрителей выставляя себя холодным Принцем. «Вот откуда в нем эта энергетика», — понимает Шин, невероятно радуясь, что Хенвон раскрыл ему эту страницу своей жизни, поскольку теперь знает — с маской своей срастился именно здесь. Порой понимание причин позволяет принять более спокойно некоторые факты — и Хосоку определенно легче, ведь это не от него сокровенное прячут, а просто Вона научили такому поведению годы работы. В перерывах между полетом мысли и любованием одной единственной моделью Хосок находит для себя важное и интересное занятие — небольшое исследование: примечает используемую рекламу, кто является спонсором, рассматривает украшение и приходит к выводу, что показ не такого уж и большого уровня по бюджету. И все же, оценить настоящее, а не придуманное преподавателем, мероприятие — тоже полезный опыт, и он обязательно поблагодарит Хенвона и за него тоже.***
— Извини, что заставил ждать, — улыбается, находя Хосока на улице неподалеку от выхода из холла, словно и не отработал долгий день в мучительных нарядах и обуви. На деле же — радость видеть своего гостя на этом мероприятии придает сил. Шину же приятно видеть парня без блесток, линз и макияжа — такой, какой есть, настоящий для него. Главное, думает старший, маску там же оставил. Несмотря на сильное желание обнять совершенно точно уставшего Вона, Сок сдерживает свой порыв, не нарушая рамки приличия на улицах Каннама. Хенвон чувствует замешательство и в то же время — нечто теплое от такого привычно однотонно-яркого парня, гадая о причинах несколько секунд тишины и все-таки нарушая ее: — Прогуляемся? — голову вбок наклоняет, прокручивая в ней все выводы, к которым сегодня приходил регулярно, стараясь не упустить свой шанс на счастье, пусть все-таки немножечко и врет о наличии сил в запасе. — Ты уверен? — поджимает губу, припоминая вчерашние тяжелые шаги и обувь, в которой парню пришлось ходить по подиуму. — Совсем немного будет только на пользу, — и машет рукой, показывая наобум направление, улыбкой своей стирая переживания Сока. — Если честно, уговор не общаться до вечера — сущая мука, — смущаясь неожиданно откровенничает, добавляя: — У меня во время репетиции и на обеде было много свободного времени, а обещание сковывало от намерения узнать… Как ты? — Я скучал, — скромно, но твердо отвечает, поскольку не ожидает подобной честности. — И убедился, что долгие расставания не подходят для моей нежной психики. А еще — тебе гораздо лучше в обычной одежде, — оба улыбаются, чувствуя единое мнение на этот счет, а Шин еще раз пробегает по молодому человеку взглядом, отмечая, насколько тому идет темно-синий цвет свитера крупной вязки и не находя, перебрав в уме, ничего, чтобы могло не идти — даже наряды сегодняшнего модельера. — Рад это слышать, хотя и боюсь показаться отныне навязчивым, но меня мучает очень логичный вопрос… — Спасибо, — тепло отзывается Хосок, обращая на себя пристальное внимание пары взволнованных глаз. — Ты открыл мне частичку своего мира — и я счастлив. Хотя… — Не твое? — усмехается немного под утвердительный кивок. — И не мое, думаю, — Хосок вскидывает удивленно брови — не столько от того, что его личное мнение подтверждено, сколько поражает — Хенвон был там, словно рыба в воде. — Это — та работа, которую хорошо могу сделать, но показы утомляют сильнее, нежели фотосъемка, например. У тебя есть любимый предмет? — Думаю, что исследования и аналитика рынка — мне больше всего по нраву, — несмотря на резкий скачок, Соку кажется, словно таким образом тот преследует мысль, которая никак не поддается формулировке, и оказывается прав. — У меня так же, только с исследованием и аналитикой людей — мне нравится представлять наряды, которые им могут подойти, ткани, фасоны… Извини, заболтался… — Хенвон клянет себя за то, что сел на уши, стараясь поделиться мыслями с Шином, пока не растерял всю смелость быть откровенным. Хосок берет ладонь чужую, с улыбкой смотря на раздосадованного своим поведением парня, и прикладывает указательный палец к губам, заговорщически подталкивая к молчанию. Хенвону становится легче дышать, чувствуя опору, которой служит крепкая рука Сока, и двигаться вперед больше сил. Несмотря на желание многое узнать друг о друге, в первую очередь хочется сохранить комфорт — именно то чувство, что было им спутником на первом свидании. В сквере, где свет фонарей не столь яркий, чтобы осветить все смущение Хосока, желавшего задать вопрос сразу, но не решающегося сделать это на людной улице, наконец-то останавливаются. — Куда дальше? — озирается Хенвон, забавно вытягивая изящную шею. — А что бы подошло мне? — игнорируя вопрос, берет обе ладони в руки, заглядывая в глаза напротив. Хенвон делает смелый шаг вперед, вставая вплотную, и тихо на ухо шепчет: — Полагаю, что… Я.