«Тебе необходимо убедиться, в целости и сохранности ли обратная сторона».
Хосок, будучи пусть и далеко от Хёнвона, смеется, словно тот рядом, вспоминая, как тот его дразнил, будто Шин адрес просто его узнать хотел и в гости напрашивался, потому и отвечает в той же манере:«Это ты так меня к себе приглашаешь?»
Заваливается на свою кровать в пустой комнате общежития, думая, что на их сто дней можно было бы и накопить на ужин в том знаменитом ресторане. Представляя красиво сверкающие вокруг огни, пока они бы наслаждались едой и видами, Шин даже не замечает, как проваливается в сон. Че забавляет то, что у них уже есть задатки своего собственного языка, ведь Хосок совершенно точно подловил тот его подкол насчет желания прийти в гости, и отвечает лишь:«Ну раз ты так просишь, то я открою тебе свои двери».
И Хёнвон проходит по своей обители: из небольшого коридора в бежевых тонах, где лишь крючки для верхней одежды, стойка для обуви да зеркало во весь рост на стене, направляется в спальню, оглядывая кровать, где спит плюшевый медведь, кожаный диван с кучей маленьких подушек и большую плазму на стене, которую включал в последний раз более года назад; затем — в гардеробную, проходя по кругу, с закрытыми глазами прикасаясь к тканям, и понимая — сегодня ему по душе стопроцентный шелк. Повернув налево и пройдя мимо закрытой двери, Вон оказывается на совсем маленькой кухне, где лишь столешница с мойкой, несколько навесных шкафов, холодильник и крохотный стол для двоих, а окна для уюта прикрыты голубыми занавесками, ведь жалюзи никогда не заменят ткань в этом вопросе. Это — его дом. То самое место, где ему должно быть комфортно, а все проблемы и переживания обязаны оставаться за порогом. Прикрепив открытку от Хосока магнитом из Лос-Анджелеса к холодильнику, заходит в соседнюю с кухней ванную комнату, стаскивая с себя одежду, ругаясь, что так легко нарядился просто потому, что эти ткани ему хотелось чувствовать, и встает под теплый душ. Вот только ни холод, ни ощущение, что переживания, словно воры, пробрались в его дом, не отпускают — кажется, будто он до сих пор должен Кенилю за все то, что он оставил ему, не взяв ни с собой, ни денег, мол «ему ничего не надо». А Хёнвон боялся расставаться со всеми этими вещами, будто бы так он подтвердит тот факт, что остался один. И единственное, за что ругает себя, стоя под уже горячими каплями, уносящими его слезы, — что боится одиночества, а потому и отпускать не умеет. И все же он согревается, когда даже кафель под ним, осевшим на пол душевой кабины, прогрет, а мысль, что как мантру читает: «Я больше не одинок», — наконец-то укутывает его сердце словно теплый вязанный шарф. Тоска, пробиравшая до дрожи, стала отступать, выгоняемая мыслями о времени проведенном вместе с Хосоком, об объятиях и улыбках, о том, как крепко Шин сжимал его ладонь в своей — и это приносит успокоение. Хёнвон трет лицо руками, словно пробуждает себя от страшного сна, и наконец-то поднимается, делая привычные дыхательные упражнения, чтобы прийти в себя окончательно. — Я — не один, — твердо заявляет своему отражению, стирая пар на зеркале ладонью. Хорошенько вытеревшись и облачившись в шелковую пижаму, испытывая бесконечное чувство удовольствия от прикосновения ткани к коже, Хёнвон заходит в комнату, проигнорированную с самого начала обхода, и включает свет. Его любимый потаенный уголок, обитель мыслей, фантазий и различных образов — все пространство накрывает мягкий свет ламп по потолочному плинтусу и посреди. Прикрывает за собой дверь во вторую гардеробную, где уже не просто вещи, а его собственноручно сотворенные наряды, и с улыбкой проходит, каждый проверяя на ощупь. Дойдя до образа для Марка, Вон подумал, что очень хочет встретиться всем вместе, возможно, у берега бескрайнего океана в далеком Лос-Анджелесе. Пусть они и не закадычные друзья, и у каждого из них свои странности, почему бы не стать с людьми более открытым? Так хочется перестать бояться, что плюнут в душу. Отбросив неприятную мысль о попытках подружиться с коллегами в агентстве, закончившуюся быстро словами «хочешь и к нам подобраться, чтобы и наши заказы увести, все тебе мало?», Че еще раз представил знакомого в длинной черной тунике с сетчатыми вставками и ремешками. Вдоль стены развешано не так и много одежды, как хотелось бы самому их автору, который пока что и на одну полноценную коллекцию не рассчитывает — слишком разные, не подчиненные идее, лишь образам в голове, наряды. Мужской манекен по модельным стандартам прячется в одном из углов, а у другой стены — шкаф с разными тканями на любой вкус и цвет, полками с эскизами и запасами — от иголок до кальки. Посередине же, в отличие от первой гардеробной, не часы, галстуки и украшения, спрятанные под стеклом, а широкий деревянный стол с линейками, мелом, булавками, ножницами и прочими мелочами, где главным героем все-таки является швейная машинка. Делать все своими руками Вону в удовольствие, потому с энтузиазмом ощупывает разные ткани черного цвета, наконец-то находя подходящую — футер трехниточного плетения — универсальную и приятную на ощупь. Пусть замеры он и не проводил, все-таки примерно оценил для себя обхват плеч и талии, а судя по тому, в чем видел обычно Хосока — если вещь будет немного велика — это к лучшему для удобства Шина. Приступая к наброску сначала в блокноте, чтобы потом перенести для будущей выкройки на кальку, Вон думает, что с самого начала не знал, что можно было бы посоветовать такому идеальному человеку, и все же его тянет придумать нечто простое, удобное, однако достойное того, кого любит. Какие-либо украшения, вроде страз и аппликаций, Че не видит для образа Сока, однако без интересных деталей обойтись не может, решая взять за основу фасон классической кожаной куртки и сделать молнию сбоку, добавив молнии по бокам и воротник стойку на крупных заклепках. Как бы не было непрофессионально шить без точных размеров, Че уже слишком увлечен своей идеей, чтобы зацикливаться на подобном, а потому отдается делу целиком и полностью, вычерчивая выкройки будущего подарка. Пусть не весь дом целиком, однако именно эта комната — бывшая гардеробная Кениля — стала его главным пристанищем, где возможно раскрыть себя, не стесняясь любых мыслей и фантазий, и можно постараться воплотить их в жизнь. К сожалению, множество набросков лишь ждут своего часа оказаться сшитыми и висящими на вешалке среди готовых нарядов, однако времени свободного невероятно мало. Лишь в пришедшее вдохновение Хёнвон старается не думать ни о пролетающих часах, ни о работе, и отдается увлечению, которое желает сделать своим образом жизни, с головой. Мысли об одиночестве пусть и не уходят на дальний план совсем, однако становятся не столь болезненными и тяжелыми, ведь он действительно не одинок, раз есть люди, для которых он еще может сшить подарок. Тем более знает, что все равно бы не уснул, ведь тогда бы они бы душили его до самого рассвета, просто сейчас у него есть отдушина, в которой можно забыться и получать истинное удовольствие создания, пусть и не самой красивой или необычной, и все же вещи, сделанной своими руками и от всего сердца. Этот глубокий страх сидит, словно тот самый пресловутый монстр под кроватью, из-за которого Вон никак не мог спать несколько месяцев раньше наступающего утра, поскольку парня беспокоит исключительно недосып из-за отсутствия рядом в темноте того, на кого можно положиться, с кем будет спокойно на душе. И единственное, на чем сказывалось отсутствие личной жизни — отсутствие нормального сна. Сейчас же, расшевелив ворох эмоций и страхов, замороженный, пока Хёнвон ни убедился в том, насколько ему комфортно рядом с Хосоком, ни ощутил его тепло, Че чувствует себя слабым перед целым роем мыслей. Будучи действительно одиноким, он словно смирился, не впадая в панику, а лишь живя, дожидаясь лучиков света. Однако, почувствовав вновь заботу и трепетное отношение, испугался, что можно потерять это драгоценное ощущение необходимости друг другу. И монстр из-под кровати — это всего лишь он сам, только тот, кем не хочет себя видеть — слабым и зависимым, ведь уже так привычно играть роль сильного и достаточно успешного по сравнению со многими коллегами. И все же, в глубине души он признает, что слаб и зависим, и перед Хосоком не будет этого отрицать, как бы ни было страшно снимать маску. А с монстром — почему бы и не подружиться? Размышляя и задавая себе, вроде бы, детские и наивные вопросы, Хёнвону проще отпустить свои переживания, которые все-таки нашли лазейку и в эту комнату, да только она действительно волшебная. И за любимой работой Че понимает, что начинает любить и того испуганного себя, прятавшегося словно монстр, но на самом деле — абсолютно слабого и уязвимого. И совершенно уверен — без Хосока он бы так и запрыгивал с порога на кровать, чтобы то страшное "я" не утащило в свое логово, погубив страхами и настоящим, разъедающим душу, одиночеством. В комнате без окон, не зная, что уже вовсю светит солнце, знаменуя новый день, Хёнвон расправляет свою работу на столе, гадая, будет ли она по размеру его Шин Хосоку. Складывает аккуратно и шепчет: «Спасибо», — поскольку невероятно благодарен, что, уже встретившись с некоторыми его «монстрами», Хосок не испугался, а храбро их принял. И искренне надеется — возлюбленный человек почувствует его признательность через этот простой, но сделанный с душой, подарок.